- Ран! – Том бросил сумку и, рванув к альфе, обнял его, – как ты себя чувствуешь?

Том посмотрел в глаза альфе, но зрачки были нормальные, и от него ничем неправильным не пахло, ни химической сладостью, ни железистой кислотой. В животе альфы заурчало от голода, и Том потащил его на кухню. Хорошо, что в доме всегда была еда. Том боялся голода и всегда отслеживал, чтобы холодильник был полным. Поэтому составлял список и по очереди вручал альфам. Он готовил в случае необходимости, а вот тяжелые сумки таскали те, кто был покрупнее его. Поэтому в холодильнике было все для бутербродов, и через пару минут перед Раном стояла большая чашка горячего (и очень сладкого) чая и тарелка с бутербродами.

- Теперь моя очередь позаботиться о тебе, – Том погладил альфу по плечу, – хочешь поговорить? Мой психоаналитик говорит, что когда плохо, надо обязательно рассказать кому-то. Или человек поможет, или ты сам разложишь в голове, что именно тебе больнее всего, и тогда обязательно станет легче. Так бывает, порой думаешь, как все ужасно, и жить не хочется. А начнешь рассказывать другу, и тут сразу выясняется, что все не так уж и плохо, и большую часть проблем можно решить, – Том задумался, – ну, разве что, если кто-то умер… но и тогда лучше не молчать…

- Все хорошо, Том, не волнуйся, никто не умер, можешь спокойно идти в училище, я в порядке, – Ран с такой скоростью молотил бутерброды, как будто два дня не ел. – Я не хочу грузить тебя своими проблемами, все хорошо, не надо на меня хмуриться.

- Никуда не пойду, – уперся омега, – ты мне дороже учебы. – Том подошел к альфе и пригладил ему растрепанные волосы. – Пока не удостоверюсь, что у тебя все хорошо, с места не двинусь!

Том позвонил Энди и сказал, что сегодня он на занятия не пойдет. Ран пришел домой, и он останется с ним, а вот Энди пусть не вздумает пропускать занятия и запишет лекции, а он потом перепишет. Энди кивнул головой и отключился. Том сварил кофе и достал печенье. Ран отодвинул тарелку и, положив руки на стол, наблюдал за тем, как омега бродит по кухне в поисках, чем его еще угостить. Пока Ран допил кофе и сидел на кухне, наблюдая, как омега чистит для него яблоко и нарезает на кусочки, на кухню влетел Намир и уставился на Рана в ожидании.

- Все хорошо, успокойся, Том меня уже накормил. Будешь кофе?

- Как дела у Лекси? – Намир поджал губы и сел напротив друга, – как я понял, вы опять вместе?

- Нет, – Ран покачал головой и улыбнулся, – скорее, мы с ним расстались окончательно. Когда я узнал о его попытке суицида, я вначале испугался, что своими злыми словами подтолкнул его к смерти. Но когда я оказался в палате, то понял, что Лекси и не собирался умирать. Все это было как театр одного актера. Он хотел, чтобы я приехал, и я приехал. Я опять поступил так, как он хотел, и он решил, что все опять будет, как и раньше. Он плакал, совершенно искренне жалея себя и обвиняя меня во всем произошедшем. Но знаешь, в этот раз я смотрел на него, слушал его голос, чувствовал его запах. Он раньше пленял меня, я был согласен на все, лишь бы быть рядом. Но в этот раз я смотрел на совершенно постороннего человека. У меня в душе даже ничего не дернулось.

Я смотрел на него и не понимал, как я мог раньше быть настолько слепым и глухим. Он говорил только о себе, о своей боли, переживаниях, о том, насколько он несчастен и как я виноват в этом. Отец говорил, ты говорил, и даже посторонний мулла, услышавший мою историю, сказал то же самое. Есть ОН и есть Я, а НАС никогда не было. Я сам это придумал и поверил в это. Часть моей вины в его состоянии, конечно, есть. Я так долго и упорно цеплялся за свою мечту и позволял собой манипулировать, что он привык к тому, что я есть у него, и что бы он ни натворил, я никуда не денусь и прощу ему все на свете.

- И ты простишь его в этот раз? – Намир сжал руки в кулаки и смотрел с болью.

- Мне нечего и не за что прощать его, – Ран улыбнулся, – прощают после обиды. А обидеть может только человек, который важен для тебя. А Лекси мне совершенно чужой! Да мне Олаф ближе, чем он. С Олафом у нас есть хотя бы что-то общее. Нам есть о чем поговорить. А Лекси мне чужой и посторонний. О чем мне с ним разговаривать? О своей учебе? Она ему безразлична. Тогда о друзьях Лекси? Большую часть я не знаю, а кого знаю, то не уверен, что подал бы им руку. С Лекси можно говорить только о Лекси. А он мне уже не интересен…

- Слава Аллаху! – Намир провел руками по лицу и помолился на гортанном языке, – мой мальчик, ты вылечился от этой болезни под названием Лекси. Когда совсем недавно я застал тебя здесь едва живого, ты говорил мне, что Лекси нет больше места в твоей жизни, я тебе, прости меня, не поверил. Каждый раз, когда этот… очень нехороший человек вырывал тебе сердце, ты тоже говорил, что все кончено, но раз за разом прощал его, старался присматривать за ним издали и в случае опасности или беды приходил ему на помощь. Но в этот раз я смотрю в твои глаза и верю, что Лекси больше не будет в твоей жизни.

- Хм, – Ран смутился и поднял руки, – не торопись меня ругать, но мы договорились, что останемся друзьями. И я не буду блокировать его номер. Пойми, у меня не было другого выхода. А иначе я никогда бы не вышел из той больницы и сейчас так бы и сидел возле Лекси и разговаривал с ним. У меня за эти два дня разговоров было на два года вперед. Но я благодарен Максимильяну, что он привез меня туда и мы смогли расставить все точки и другие знаки препинания в присутствии психологов и родни Лекси. Я разговаривал с Лекси сам, и в присутствии психоаналитика, мы разбирали нашу ситуацию и сошлись во мнении, что наши отношения ненормальны. А еще, я разговаривал с его родителями.

- Ты разговаривал с Ошая? – улыбнулся Намир, – ну да, я все время забываю, что милый и милосердный Ошая – приемный отец чудовища.

- Я разговаривал с Ошая и его мужем. Они передали мне письмо для родителей, оно открыто, и они попросили прочесть его, – Ран вытащил из нагрудного кармана голубой конверт и положил на стол, – я прочел его при них и был растроган. Они просят прощения у моих родителей за Лекси и берут на себя ответственность за его поведение. Намир, Ошая – настоящий ангел. Он просил у меня прощения за Лекси и за ту боль, что он доставил. Я попросил у него разрешения уехать домой раньше. Мы договорились, что я сдам все экстерном, а интернатуру пройду в институте на Сабахе.

- Разве медики могут сдавать экзамены экстерном? Не ты ли говорил, что в такой учебе важна практика? Хотя, – Намир вскинул руки вверх, – я рад, что нам не надо жить здесь еще два с половиной года и мы можем вернуться домой раньше. Я, если честно, скучаю по пустыне, звездному небу и финиковой лепешке из тандыра.

- Ну, мы не прямо сейчас поедем домой, – Ран рассмеялся, – но уже этой осенью. Ошая в курсе моей успеваемости и дополнительных занятий. Он уверен, что я смогу осенью сдать экзамены за весь курс.

- Скажи честно, ты ведь сам настаивал на окончании учебы, – Намир покачал головой, – ты ведь и сам знаешь, что не будешь работать медиком. Ты – наследник отца и должен быть ему опорой. Ладно, если бы ты поступил на экономический, как отец, ему это помогает разбираться в совете директоров. На него хотя бы приезжие зазнайки не могут смотреть сверху вниз. У твоего отца экономический диплом с отличием! Но врач?

- Отец еще молод, и дай ему Аллах долгих лет жизни! – Ран и Намир провели руками по лицам и коротко помолились, – я рассчитывал поработать в НИИ, заниматься нанопротезированием и сделать хоть что-нибудь, нужное людям.

- Твой отец непозволительно молод для эмира, а ты так вообще ребенок, – Намир улыбнулся, – делай, что хочешь, главное, будь счастлив. Хочешь резать людям руки-ноги – режь! И будь счастлив.

- Намир, не резать, а восстанавливать отрезанное! – Ран рассмеялся, – я же показывал тебе нанитов.

- Они слишком маленькие, чтобы на них смотреть, – Намир рассмеялся и расслабленно откинулся на стуле, – я хочу смотреть на следы в пустыне, на побратимов, на верного коня под седлом. Мне приятно смотреть на то, что можно потрогать руками, а не на пробирки и не в окуляр микроскопа. Я простой человек и радости у меня простые. Братья будут рады услышать счастливую новость, а то, когда мы узнали, что ты уехал к Лекси, многие были расстроены. Давай соберемся сегодня, как раньше, и сходим куда-нибудь, порадуемся, потанцуем или посидим в тишине кальянной и расслабимся под неспешный разговор о чем-нибудь хорошем.