- Так я на кухне работала лет тридцать, – Мари слила воду с риса и стала засыпать его рукой в казан, где уже тушились овощи с креветками, – меня там и научили, а потом так и оставили. Готовить у меня получалось намного лучше, чем в саду ковыряться и коз доить. Я в монастыре святой Анны всего три года прожила, а потом меня на послушание в монастырь святой Терезы отправили, там я жила пока мне пятьдесят лет не исполнилось.

Монахиня замолчала, вспоминая что-то свое, а Том дочистил овощи и подошел ближе к казану, чтобы видеть, что там делается. Мари долила воды и накрыла казан тарелкой. Заметив любопытного омежку, она решила продолжить рассказ.

- А когда мне исполнилось пятьдесят лет, я умерла. Просто так, во время службы упала и умерла.

- Ты зомби? – испугался Том.

- Не придумывай глупости, – рассердилась монахиня, – не бывает живых мертвецов, это все выдумки неумных людей.

- Ну, а как же… – растерялся омежка, – сама же сказала, что умерла.

- Да, умерла, – Мари кивнула головой, – так и было. У меня сердце остановилось и дыхания не было. Сестры и пульс проверяли, и зеркальце к губам подносили, но я была мертвой, даже коченеть начала, как положено. Сестры меня обмыли, в гроб положили и стали отпевать, как покойницу, все как положено, заупокойную литию о новопреставленной, а как мать-настоятельница начала басом своим выводить «Боже духов. Яко Ты еси воскресение…» и тут я возьми и сядь в гробу! Сестры кто в обморок, кто визжать начал, а мать-настоятельница грозно так «пошто вы, неверующие, сомневаетесь в слове Божием! Оно есть живое пророчество о будущем всеобщем воскресении, и оно же – исполнение сказанного: «Наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут», так и слово Божие вернуло нам сестру Мари в нашу святую обитель». Меня из гроба достали и благодарственную службу закатили!

- А правда, что после смерти видишь белый тоннель и ангелов? – Том приоткрыл рот от удивления, – а после этого у всех какие-то таланты открываются.

- Не видела я никакого тоннеля, – отмахнулась монахиня, – а таланты, ну не знаю, не замечала вроде ничего такого. Зато ноги у меня стали беспокойные после этого. Я, знаешь, среди ночи вставала и шла куда-то. Порой только колокольный звон на заутреню меня останавливал. Я просыпалась и в слезах бежала к матери-настоятельнице. Страшно было, привыкла я к тихой жизни в монастыре, но как ни ночь, так ноги сами несут меня по дороге, а куда, не ведаю.

Мать-настоятельница посоветовалась с начальством и благословила на странствие. С тех пор и скитаюсь по монастырям да по разным местам. Сама порой не ведаю, куда иду и зачем, но каждый раз, как дойду, так и дело находится.

- А деньги на дорогу тебе в монастырях дают? – Том попытался представить каково это – бродить по свету.

- Нет, – монахиня легко улыбнулась, – я живу подаянием и помощью добрых людей. Как птица божия… Когда иду по дороге, часто люди останавливаются и подвозят меня, кормят по дороге и помогают всяко. В дома пускают переночевать, то ботинки подарят, то шаль теплую. А бывает, и денег дают, я оставляю себе часть малую на пропитание, а излишек раздаю тем, кто нуждается. В приюты детские, или на лечение, кому надобно. Мне ведь много не надо, вон в котомке сменное платье и белье на смену, а еще молитвослов и икона Богородицы, она меня в тяжелые дни утешает и поддерживает.

- А зачем тебе это? – Том растерялся, – зачем бродить по миру, может лучше найти дело и остаться на одном месте?

- Хотела бы я остаться, – вздохнула Мари, – но проходит время, и ноги опять зовут в дорогу, беру я котомку и иду, куда они меня ведут. Я давала обет послушания, вот и слушаюсь Божью волю, иду туда, где нужна моя помощь…

- Мы с сестрой Мари встретились в первый раз два года назад, – Ран подошел со спины и довольно принюхался к вкусным запахам, – тогда обвал был в горах и мы расчищали руками там, где техника не могла пройти. Мари тогда хозяйничала на кухне и следила, чтобы мы голодными не оставались. Строгая такая, никогда не забуду, как ругалась и поварешкой размахивала на альф на голову ее выше и в два раза сильнее. Но никто за стол с грязными руками не садился, все как дети ей чистые ладошки показывали перед едой.

- Да, – монахиня улыбнулась, вспоминая, – а потом, когда пожары тушили в лесах возле Миссисипи. Помню и тебя, и Намира, вышли в первый день, как головешки. Сами черные, волосы погорели, морды красные, обожженные, но довольные, глаза блестят…

- Мы тогда попали в пожарище, огонь нас в ловушку поймал, – Ран улыбнулся, – хорошо, что Малик увидел и закричал, люди прибежали и насилу нас вытащили. Мы рады были, что живы остались. А волосы не страшно, новые выросли…

- Иди, тарелки раздобудь и ложки, – Мари стукнула по руке, которая пыталась стянуть кусок авокадо, – сейчас салат закончу резать и сядем, поедим. Чайник надо будет купить, чтобы горячего попить, на одних соках что за еда, расстройство одно для желудка.

Ран без возражения пошел в большой дом и вскоре вернулся с тарелками, ложками и большим медным чайником. Немного погнутым и закопченным, но целым и с длинным носиком. Мари сразу водрузила его на плиту и налила воды кипятиться. Стоило всем сесть за стол, как Мари встала и громко произнесла: «Го́споди, Иису́се Христе́, Бо́же на́ш, благослови́ на́м пи́щу и питие́ моли́твами Пречи́стыя Твоея́ Ма́тере и все́х святы́х Твои́х, я́ко благослове́н во ве́ки веко́в. Ами́нь.» И после этого перекрестила еду.

- Сестра Мари, – возмутился Том, – а зачем ты перекрестила всю еду, ты ведь знаешь, что они мусульмане…

- Не отравятся, – отмахнулась монахиня и стала раскладывать всем еду по тарелкам.

Поесть впятером не получилось, на вкусный запах пришли гости со своими тарелками, и в итоге Тому досталась горсточка риса с одинокой креветкой и кусочками непонятных запеченных овощей и пара ложек фруктового салата. Том понял, что было вкусно, но мало, хорошо, что Ран добавил ему пару бананов, а иначе лег бы спать если не голодным, то впроголодь. В чайник насыпали кофе и вскоре на импровизированной кухне собралась толпа молодежи. На удивление, монахиня там чувствовала себя весьма свободно и с удовольствием подшучивала над всеми. Когда окончательно стемнело, Мари поднялась со стула и, простившись со всеми, кивнула Тому, чтобы он шел вместе с ней в домик. Том не хотел уходить, но стоило увидеть кровать, как он понял, насколько устал. Сил хватило только, чтобы переодеться в пижаму и забраться под простынь. Океан, большой и сильный, вздыхал под окном, а Том заснул раньше, чем накрыл плечи простыней.

*

Утро началось рано. Том лежал лицом к стене и пытался понять, что именно его разбудило, а потом услышал монотонный речитатив молитвы и шелест ткани. Омега осторожно обернулся и увидел Мари, которая стояла на коленях в своем черном платье и время от времени крестилась и кланялась. Том, не желая мешать чужой молитве, осторожно вылез в окно и почти сразу увидел трех альф, которые стояли на коленях на маленьких ковриках и так же, как и Мари, кланялись, упираясь лбами в коврики. Том пожалел, что сгоряча вылез на улицу в пижаме, но забраться обратно в окно не получилось бы. Окно было значительно выше с этой стороны, а возвращаться через дверь значило бы помешать Мари. Том обошел домик и сел на песок с другой стороны, чтобы точно никому не мешать. Воздух был прохладным, и вскоре Том понял, что основательно продрог. Хорошо, что вскоре солнце поднялось и сразу стало намного теплее. Ран с друзьями встали и скатали коврики, Мари вышла на крыльцо и с удивлением уставилась на замершего ребенка.

- Не спится? Ну и ладно, сейчас посуду перемоем, чайник поставим и быстро завтрак приготовим. – Мари увидела альфу и окликнула его, – Ран, вчера съели почти все, что купили, дашь денег на следующее или пойти моллюсков поискать на побережье?

- Денег дам, – Ран усмехнулся, – и Кирам отвезет на машине туда и обратно. Мари, можно я тебе коммуникатор на руку надену и Том с тобой рядом будет целый день? А то мне к кораблю надо отправиться, а это от берега дальше, чем триста метров будет.