Они до вечера играли в приставку, поедая при этом устрицы, потом принимали ванну с какой-то вонючей разноцветной пеной, а ночью пили шампанское, пробравшись на крышу жилого комплекса (на деле Тянь дал взятку охраннику, и Гуаньшань надеялся, что ему за это не влетит).
У рыжего складывалось впечатление, словно он сорвал джек-пот или выиграл в лотерею. Признаться честно, купаться в роскоши нравилось. Он кайфовал от шелкового постельного белья, которое приятно холодило кожу, раскидывал руки и ноги в разные стороны на просторной кровати, не боясь свалиться, и впервые за долгое проспал до самого обеда. А проснулся и вовсе, как в кино, от аромата свежезаваренного кофе и слегка пригоревших тостов. Правда потом Тянь умудрился спалить яичницу и сжечь две полоски бекона, пытаясь соорудить европейский завтрак, но рыжий оценил его старания и даже не ворчал, когда оба всё переделывали и лениво препирались, сталкиваясь возле плиты и холодильника.
К ночи с субботы на воскресенье комок густого, будто тягучего, но искреннего счастья грозился проломить Гуаньшаню грудную клетку. Ему даже стало чуточку стыдно. Маме он решил не врать, хотя и всей правды тоже не поведал. Она была в курсе, что он у Тяня, а вот о том, чем они оба занимались, нет.
Задница болела лишь первые полдня. После горячей ванны и расслабляющего массажа они занимались сексом ещё.
И потом ещё.
И ещё.
Перед сном Гуаньшань попытался посмотреть себе за спину, крутясь перед запотевшим зеркалом ванной комнаты, и заметил на бёдрах новые синяки самых очевидных «хватательных форм». На Тяне были такие же, в разных местах, но тот лишь поржал, предложив снова использовать пластыри с Гарфилдом, а рыжий посоветовал ему обклеиться ими с ног до головы.
Тело ныло, как после напряжённого урока физкультуры, но вчерашний день, вне всякого сомнения, выдался отличным. Гуаньшань ни о чём не жалел, засыпая и прижимая вспотевшего Хэ Тяня к себе.
Еле оторвав себя от постели следующим вечером, он, кряхтя, облачился в заранее постиранную одежду, в которой припёрся в пятницу, и ещё раз оценил собственный внешний вид.
— По десятибальной шкале я похож на человека, который все выходные резался в видеоигры и питался фастфудом?
— По ебальной шкале мы оба похожи на двух потасканных проституток, — рассмеялся Тянь, наблюдая за его сборами из постели. Райли залез на диван и следил за всеми передвижениями со своего привычного наблюдательного поста.
— Блядь, иди нахер, — рыжий зашвырнул в Тяня полотенцем, которым вытирал влажные после душа волосы, и пёс возмущённо тявкнул.
Тянь поймал полотенце и отбросил его на одеяло, а Шань ещё раз посмотрел на себя в зеркало шкафа.
Видок был ещё тот: глаза блестели, волосы стояли торчком, губы припухли от поцелуев и укусов. Если не оттягивать ворот футболки, то можно было разглядеть только два пластыря, и худо-бедно оправдаться, что поцарапался. Вот только где поцарапаться в середине ноября, когда на улице уже слишком холодно для пикника на природе? Кошки у Тяня нет…
Рыжий решил сказать, что они заходили в гости к Сяо Хой, у которой, кажется, был котёнок.
В остальном он выглядел вполне прилично. Оставалось только постоянно напоминать себе о необходимости хмуриться, а не ходить с дебильно-счастливым выражением лица.
Гуаньшань прошёл к двери и остановился, уставившись на аккуратно расставленную обувь. Рядом с его старыми кедами стояли новенькие кроссовки Тяня, с которых тот почти в буквальном смысле сдувал пылинки. Рядом валялась пачка влажных салфеток: судя по белому цвету старой подошвы, Тянь постарался придать первозданный вид не только собственному подарку.
— Спасибо, — тихо пробормотал рыжий и обернулся, увидев, что парень уже пересел к Райли на диван и с невозмутимым видом щелкал пультом от телевизора.
— За что? — переспросил он, не глядя на рыжего.
— Кроссовки почистил, — буркнул Гуаньшань, открывая рюкзак. — А это ещё зачем?
— Это моя толстовка. Там прохладно, надень её под ветровку. Потом отдашь.
Рыжий вздохнул, не решаясь спорить. Раньше он бы возмутился, но сейчас понял, что с подобными проявлениями внимания от Хэ Тяня, ворчание — бессмысленное и в какой-то степени даже опасное предприятие. Парень иногда напоминал ему товарный поезд или лавину. И то и другое неслось с бешеной скоростью и могло уничтожить всё на своём пути.
Он принялся одеваться, думая при этом, как же ему не хочется уходить. Однако они так и не сделали уроки и договорились встретиться в понедельник пораньше, чтобы всё наверстать. Оставаться на ночь ещё раз Гуаньшань испугался: так они точно не уснут, а наутро голова будет забита совершенно не теми мыслями. Тем временем их поджидала очередная напряжённая учебная неделя и не сдать какой-то из тестов сейчас значило лишиться нормальных рождественских праздников.
— Напиши, как будешь дома, ладно? — попросил Тянь, глядя ему вслед.
— Хорошо, — рыжий вышел за порог, и схватился за ворот толстовки.
Они теперь даже пахли одинаково. Наверное, дело заключалось в кондиционере для белья или же в остатках парфюма. Гуаньшань обратил внимание, что и раньше знал этот запах, но по какой-то причине просто не мог ассоциировать его с Тянем. А теперь аромат словно обнимал его, окутывая с ног до головы, и Гуаньшань находился в чужой власти, куда, впрочем, сдался добровольно, целиком и полностью.
Всю дорогу до дома он вспоминал ощущения, которые были по-прежнему свежи в памяти. С лёгким стыдом даже перед самим собой, рыжий мысленно воспроизводил прикосновения чужого языка, вспоминал крепкий хват цепких пальцев и болезненное, но такое правильное ощущение единства двух тел, что к щекам невольно приливал жар. Желание никуда не делось, ему хотелось ещё. Ещё больше Тяня на себе, в себе, повсюду. Каждую блядскую секунду.
Разумеется, Гуаньшань не был одинок в своих желаниях: они оба не отлипали друг от друга ни на минуту совместно проведённых выходных. Это походило на какое-то наваждение. С той самой ночи, когда рыжий попросил трахнуть его (от этого воспоминания предательски багровели уши), до утра в ванной комнате, когда Тянь делал это с ним, уже стоя под душем.
Раньше Гуаньшань и в страшном сне не признался бы, что его так заведёт чужое тело. Но зарекаться нельзя, ведь теперь его заводило и сводило с ума буквально всё. То, как Тянь вздрагивал, как стонал, проникая в него глубже. Гуаньшань намеренно поворачивал его голову к себе, заставляя смотреть в глаза во время секса. И, как наркоман, упивался открывшейся в них тёмной глубиной, ошалело дыша в унисон.
Он кончил дважды. Это произошло не сразу, а лишь когда Тянь нашёл нужный угол: стало болезненно-приятно, и рыжий помог себе рукой. Второй раз Тянь помогал ему сам. В момент, когда они достигли оргазма одновременно от стыда и смущения не осталось даже воспоминания. Оба лежали молча, уткнувшись друг в друга лбами и восстанавливая сбитое дыхание. А потом целовались: невинно, слегка посмеиваясь. Осторожно касались друг друга губами и вели беззвучный диалог, тема которого в одночасье стала ясной, как день. Они подходят друг другу. Им хорошо вместе.
«Я хочу тебя всего».
Тянь овладевал им. Другого слова рыжий и подобрать не мог. Но отдаваться ему, словно животное, нравилось до безумия. Он мысленно окрестил себя извращенцем и старался не смотреть людям в глаза, пока ехал в метро. Казалось, каждый знал и видел, что он делал в эти выходные.
— Всё хорошо? — поинтересовалась мама, выглядывая из кухни, когда Гуаньшань вошёл в квартиру. — Я готовлю лапшу, будешь?
— Я сыт, спасибо, — он стащил кроссовки.
— Откуда такая толстовка?
— Тянь одолжил, — врать не было смысла, но рыжий всё равно слегка напрягся.
— Какой умничка. Передавай ему большой привет!
После этих слов отпустило, хоть и не полностью. Парень заглянул в гостиную. Всё было на прежних местах, и он не понимал, почему его преследовало ощущение, словно что-то изменилось? Разве должно было?
Напротив телика стоял тот же старый диван, перед ним лежал потёртый коврик, над которым возвышался шаткий журнальный столик с маминой любимой книжкой, раскрытой на середине. Вдоль стены тянулся шкаф, на полках расположились их немногочисленные семейные фотографии. На кухне вкусно пахло, и тихонько играла музыка. Мама пританцовывала возле плиты. Всё было привычным и родным, но если раньше дом казался Гуаньшаню убежищем от всех зол мира, то теперь ему даже не особо хотелось здесь находиться.
