Я забрала рюкзак и с трудом закинула его на спину. То ли тяжелее стал, то ли просто показалось.

– До Ривервуда? – поинтересовался жрец.

– Но Фолкрит… – обречённо указала пальцем предположительно в сторону города.

– Через Вайтран до Морфала ближе, а после полудня повозку всё равно уже не найти.

– Ладно, – соглашаясь, протянула я, делая круг по местам былой славы. – Барбас, пошли!

Пёс спрыгнул с пенька и, заливаясь радостным лаем, помчался по склону вниз.

– Откуда он знает, в какой стороне Ривервуд? – насторожилась Райя.

***

В темноте ривервудские стены, подсвечиваемые лишь отблесками факела бродящего стражника, выглядели чересчур мрачно. Даже этот факел, мерно движущийся вдоль стены туда и обратно, казался предупреждающим об опасности сигналом. Не знаю, чего мне в тот момент больше хотелось – упасть или бежать поскорее, но спина и ноги практически отваливались за те дни пешего шествия, которое мы себе устроили.

Помнится, когда-то мне повозки не нравились, сидения, видите ли, жёсткие. Сейчас я готова была отдать хоть две сотни септимов лишь бы только сесть и не шевелиться.

Барбас, подбежав к воротам, оглушительно залаял на стража, привлекая внимание. Радовало, что он придерживался собачьего образа и не приветствовал всех налево и направо пожеланиями доброго вечера.

Стражник наклонился и, глянув вниз, подсветил факелом. Я как можно громче, пытаясь перекричать Барбаса, представила себя и жреца.

– Это ваша собака? – раздражённо спросил дежурный.

– Наша, – пришлось демонстративно положить псу-даэдра руку на загривок и потрепать. Тот, к моему удивлению, мгновенно успокоился, уставившись на меня преданными глазами и завиляв хвостом.

– Тупая псина, – процедил сквозь зубы стражник, а после подал сигнал кому-то внизу, и ворота медленно разъехались, впуская нас в деревню. Досмотр, похоже, усилили, и дело было не только в драконах.

Кузница уже не работала, и у дома Алвора было подозрительно тихо. Надеясь не встретить его в очередной раз на пороге «Спящего великана», прошмыгнула до таверны тихо и стремительно, как мышь. Эрандур медленно вошёл в зал следом за мной, неторопливо прикрыл дверь, пока я выискивала кузнеца глазами. Не нашла. Зато ко мне сходу решительно направился Фендал, смотрящий весьма озлобленно, если не сказать угрожающе.

– Ты! – рыкнул он, резко хватая меня за капюшон плаща. – Это всё из-за тебя!

– Что? Как? О чём ты?.. – вырываясь, попыталась отступить назад, но босмер вцепился так, что Барбасу пришлось зарычать, а Эрандуру вмешаться. Конечно, я догадывалась, о чём он говорит, но вот жрец…

– Немедленно объяснись! – данмер быстро оказался передо мной и попытался загородить от праведного гнева обманутого эльфа. Тот хватки не разжимал, и чувствовалось, что с большим удовольствием так же вцепился бы мне в горло.

– Эй, а ну не драться! – приказной вопль Дельфины пронёсся по залу, и Фендал отшатнулся, сжимая кулаки.

– Лживая сука! – тыча мне в лицо пальцем, прокричал босмер, вызвав огромное удивление Эрандура. – Она меня подставила перед Камиллой! Выставила полным идиотом! Я в жизни не писал никаких писем ей, тем более оскорбительных! Только разве теперь докажешь? Она уверена, что я солгал, а не этот жалкий рифмоплёт, возомнивший себя первым деревенским красавцем!

Судя по тому, как Фендал выкрикивал эти слова перед жрецом, он эту речь неоднократно репетировал возле зеркала.

– Извините, – я картинно развела руки в стороны и поправила плащ.

– Расскажи Камилле, что Свен дал тебе записку! – потребовал эльф, прожигая меня глазами.

Эрандур стоял между нами, как между двух огней, переводя хмурые взгляды то на меня, то на Фендала.

– Он просил передать, но сказал, что это от тебя! – продолжила отпираться, хоть особого смысла в этом не было, как и участвовать в отношениях троих человек. Трое для отношений, как по мне, уже многовато, а четвертой лишней становиться не хотелось, пусть и в роли примирителя.

– Не верю ни единому твоему слову!

– Да если бы она тебя действительно любила, то сама узнала бы, что значит подобная записка! – не выдержав давления, завопила, чувствуя, как от злости и стыда запылали щёки.

С лица Фендала схлынула кровь, нижняя губа слегка затряслась. Казалось, будто он хочет что-то ещё сказать, но не находит нужных слов.

– Да провались ты в Обливион! – выговорил он напоследок, направляясь к выходу.

– Сам проваливай, – насупилась я, следуя к стойке. Дверь таверны за спиной оглушительно хлопнула, принеся с собой поток морозного воздуха.

– Что это было? – мрачно спросил жрец.

– Деревенские разборки, – добравшись до стойки, облокотилась и поймала на себе скептический взгляд хозяйки, скривившей губы, словно хотела выругаться. – Место есть? Нам две комнаты.

– Есть, – ответила Дельфина. – Сорок септимов.

– Каждая? – я в возмущении вскинула брови, но глаза Дельфины весело заблестели.

– Нет же. За две сорок септимов, – терпеливо повторила она, а жрец поставил перед бретонкой три стопки монет.

– И бутылку самой крепкой браги, – добавил он.

Думала, что мои брови после такого заявления отправятся в свободный полёт к потолку. К возмущению примешалось заметное непонимание происходящего.

– Замёрз, что ли?

– Замёрз, – сухо подтвердил данмер, и почему-то я в эту отговорку не поверила, но про горноцвет напоминать не стала.

Барбас весьма кстати встал на задние лапы, а передние поставил на стойку и басовито гавкнул, вызвав у Дельфины недовольство.

– А ну пшёл! – хозяйка замахнулась первым попавшимся под руку полотенцем, и пёс испуганно юркнул вниз.

– Можно он будет ночевать в моей комнате? А то на улице холодно… – невинно проговорила, поглаживая Барбаса по голове.

– Нагадит – будешь убирать! – Дельфина дала добро, вручила нам по ключу, а Эрандуру вскоре принесла закупоренную зелёную бутыль, наполненную мутной жидкостью.

– Ну!.. – предвкушая согревающую попойку, повернулась к другу, но он стремительно отвёл взгляд, перехватил бутылку за горлышко и пошагал к своей комнате, глухо бросив через плечо:

– Доброй ночи, – после чего придерживая подмышкой шлем, он отворил дверь и скрылся за ней. Барбас прижался к моим ногам, на что-то намекая, но было неясно на что именно. В ситуации всё казалось до странного нелепым, и не получалось найти ни единой причины, по которой можно обвинить себя в том, что данмер обиделся. Да и не из тех он мужчин, которые оскорбляются на всякое небрежно брошенное слово, или даже заклинание!

Некоторое время постояв у стойки в созерцании закрытой двери, поняла, что прожечь её глазами не удастся, а если воспользоваться магией, то придется дорого платить, поэтому поманила Барбаса за собой к соседней комнате, где мы с псом-даэдра и разместились. Из-за деревянной стенки не доносилось ни звука, что и в самом деле настораживало. Я, скинув вещи у кровати и стащив плащ, даже на всякий случай прислонила к стенке ухо, чтобы убедиться, что сосед подаёт признаки жизни.

– А подслушивать нехорошо! – громко заявил мне Барбас, вынудив пристыжено отпрянуть от стены и сесть на кровать, излучая смущение и капельку гнева.

– Что ты наделал? – змеёй зашипела на собаку.

– Указал на то, что иногда людям необходимо побыть в одиночестве и выпить в одиночестве! – пёс-даэдра запрыгнул ко мне и устроился рядом, свесив лапы вниз.

– Ещё одно слово, и мне тоже захочется побыть в одиночестве, – я свернулась калачиком, не раздеваясь, глядя на соседнюю стену, тускло освещённую ровным огоньком светильника.

Беспокойство, как голодный злокрыс, терзало сердце. Что-то не так.

***

Наутро, когда мы встретились со жрецом за завтраком, мой нос тут же уловил стойкий аромат перегара, окружившего Эрандура, словно облако. Сам же данмер выглядел так, будто ничего не случилось, заказал себе порцию оленины, кружку эля и принялся опохмеляться. Я, в свою очередь, приступила к своему сочному куску чуть тёплого мяса, а Барбасу достались кости от туши. Пёс-даэдра, глядя на это сомнительное угощение, оскалился, фыркнул пару раз, но в результате сделал вид, что занят одной костью, чтобы не привлекать лишнего внимания.