Николай Игнатков
Двадцать дней
Двадцать дней…
В захолустье украденных дней,
Обветшала собой старина.
И трудней жить теперь, и больней,
Справедливостью стонет страна.
Двадцать дней… Я бы смог изменить,
Лабиринты в систему привел.
Нам и их недостойно винить,
Не туда нас завел ореол.
Ни божественно там… Все ни так,
Жажда власти и жажда нажив.
И ни свет там горит… Полумрак,
Он всю сущность свою обнажил.
И горит заколдованный круг,
Оставляя все меньше надежд.
Посмотри… Оглянись ты вокруг,
Мы давно перешли тот рубеж.
И вернуться назад… А зачем?
Там ведь все заросло бурьяном.
Ни чего нам не делать совсем?
Извиваться в жаровне вьюном.
Кто тот свет еще может нести?
Хватит только других обвинять.
Еще можем себя мы спасти,
Только суть перемен нам понять.
Украли солнце…
Украли солнце… Холодеют ноги,
Звериной хваткой сдавит горло ночь.
И нищетой оскалившись итоги,
И сам себе не можешь ты помочь.
Дворцами знать зашубилась годами,
Мозги свои спустив на капитал.
А ты опять забывшийся мечтами,
И так страшит тебя теперь финал.
Народ тупой? Сознанием убогий?
Позволить так себя дать обмануть….
Но суд придет… И справедливый, строгий,
Сумеет совесть он назад вернуть.
Посеревшие сгорбились годы
Посеревшие сгорбились годы,
Им себя тяжело донести.
Вы хотели, так ждали свободы,
Не получится их соскрести.
Ржавой коркой обуглено что-то,
Что влекло нас когда-то вперед.
Оказалось, там просто болото,
Обманулся на правду народ.
И не верьте – словами обманут,
Там стеною такой монолит.
Годы вновь безысходностью канут,
Груз надежд словно бремя лежит.
В тюрьму его, но неподвластен он
По заданному кругу, по спирали,
Бросает вниз и вот уже на дне.
Сочится аморальность у морали,
Как некомфортно в этой глубине.
И правил нет, обтёсанные мысли,
Фуганок соскоблил всю новизну.
Одни пришли, а те что уже вышли,
Хотят поправить плугом кривизну.
И сочный стон… Земля, не продыхая,
С усердием влачить чужую месть.
Из края в край и вновь достигнув края,
Все потеряли… Было или есть,
В той новизне засохшей молью лето,
Повиснет возражая пауку.
Спросить хочу, – А если лучше где-то?
Ведь хорошо там только наверху.
Вот и бегут, карабкаясь по спинам,
Закона нет, там избранных закон.
И следствие ни то, и по причинам,
В тюрьму его, но неподвластен он.
КОВИД
Представим, что это война,
И бой ты уже проиграл.
И кровью струится вина,
Надменный скрывая оскал.
Пытаешься ты удержать,
За ниточки только они…
Ни всем ведь дано побеждать,
И тухнут, и гаснут огни.
Туманом из сотни свечей,
В церквах ты отмаливал роль.
В годину великих ночей,
Ни тех ты романов герой.
По серости серостью класть…
И вышел один лишь конфуз.
На то и даётся вам власть,
Нести с осторожностью груз.
Иллюзии смыты
Иллюзии смыты, надежды разбиты,
Назад уже все не собрать.
И колокол бьёт… Идеалы убиты,
И сколько себе ещё врать?
Клеймо выжигают на лбу журналиста,
Что правду сумел раскопать.
Ну ткните мне пальцам в ту спину министра,
Кто честь не дает растоптать.
Заретушировал подвох
С открытой русскою душой,
Где фальши нет и нет обмана.
Он попросился на постой,
Но дама странно отказала.
Она затворница судьбы,
Сжигала дни надеждой лени.
И услаждая пыл борьбы,
Ночами… Гладила колени,
Но боль затихнуть не могла,
В том ревматизме ее слабость.
Служанку выгнала… Слуга,
Ей доставлял в поклоне радость.
И так привыкшая к себе,
Других она переносила…
Копаясь мыслями в судьбе,
Она так искренне просила…
Напомнить ей который день,
И утро это или вечер?
– Тогда к чему по дому тень?
И почему так день беспечен?
Из сотни слов – все почему,
Рассвет запутала с закатом.
Не отказать бы ей ему,
И стал бы он ей точно братом.
Могли стихи переводить,
И обсуждать фасад из мысли.
Она могла бы полюбить,
Но дни ночами быстро скисли.
И воздух, спертый со двора,
Там лошадей не убирали.
Чужая рядом детвора…
И так навязчиво играли,
Шопена узники судьбы.
И боль, и скрипка застонали,
А там похожие мольбы,
Губами тихо задрожали.
И он отбившийся один,
Влачил мундир… В бокале водки,
И Бог себе, и господин,
Картошка с закусью селедки.
Прошли дожди и смыло время,
Назад его им не вернуть.
К чему теперь ему стремленья,
И тот искусственный уют?
И день, и ночь меняя ракурс,
Застиг обоих их врасплох.
Махнул рукой прощально август,
Заретушировал подвох.
И лицемерно, и коварно
Как разъедает души власть…
И лицемерно, и коварно.
И снова новость пронеслась,
И обухом, и так бездарно,
И тот, кто должен образцом,
Не оправдал других надежды.
А ведь когда-то был бойцом…
Сменил мундир свой на одежды,
Где золотые вензеля,
И миллиардами гектары.
Другим грозит, – Так ведь нельзя!
А там внутри его шакалы.
Всю захватили чистоту,
И воздух сжали по спирали.
И алчность тянет в пустоту,
И никакой теперь морали.
К чему пришли? И стыд, и срам…
И на лице сплошная горечь.
Ну в ком еще остался храм,
Не растворилась в бездну совесть?
И дело в нас самих
И наваждения, и сны,
Они границы у романса.
И в жизни если нет весны,
И не дает она и шанса.
