Искусствовед Кеней Карелис любил возвращаться домой, в первый коттедж по улице Янг. Летом здание утопало в зелени, осенью – казалось пылинкой в водовороте огненных красок, зимой – игрушкой, к которой тянут тонкие ветви-руки клёны. Крыльцо увил виноград, под козырьком шептались колокольчики: деревянные, глиняные, медные – коллекция искусствоведа Риз Таук.

Дом появился здесь давно. Тогда Идониум только проступал из забвения, улицы Янг ещё не существовало, и крутой холм, по которому она сегодня сбегает к реке, считался окраиной. В те годы весь город был: часовая башня Сфенела, ратуша и дюжина домов – утверждала Риз.

Еще Риз говорила, что, если часы мастера Сфенела остановятся, Идониум вернётся в забвение со всеми коренными жителями, хэбами; останутся лишь приезжие, сомнии.

«Она всегда любила мрачные городские легенды», – считал Кеней.

Он повернул в замке ключ и открыл дверь их с супругой коттеджа.

Внутри пахло старым деревом, бумагой и яблоками. На кухне горел свет, в гостиной тлели в камине дрова, на перилах лестницы висели пальто и шарф. Риз уже вернулась.

– Я в библиотеке! – донеслось сверху.

Кеней всегда завидовал её острому слуху.

Он убрал в шкаф одежду, свою и Риз, поднялся на второй этаж и вошёл в ярко освещённый зал. Супруга, вскарабкавшись на стремянку, изучала корешки стоявших под потолком книг.

– Добрый вечер, госпожа Таук, – улыбнулся Кеней.

Риз ещё с минуту вчитывалась в названия на корешках, потом торжествующе схватила один том и начала спускаться. На третьей ступеньке от пола она остановилась и спрыгнула. Кеней подхватил супругу и вдохнул окутывавший её волосы аромат чернил.

– Добрый вечер, господин Карелис, – поцеловала его Риз.

В её круглых очках Кеней увидел своё отражение: крупного, стриженного ёжиком мужчину в полосатой рубашке и подтяжках.

– Что ты сегодня приготовила?

На ужин был мясной пирог.

Супруги зарегистрировали брак пять лет назад, но в книгах Идониума до сих пор значились под разными фамилиями. Городской закон предписывал различать хэбов (таких, как Риз), сомниев (таких, как Кеней) и их общих потомков. А ещё из-за упрямства гордившейся своей семейной историей Риз. Когда-то проспорив с будущей супругой неделю, Кеней решил, что уговаривать её сменить фамилию чревато ссорой, и отступился.

После ужина Риз убрала посуду и заварила чай. Кеней взял книгу, которую она искала в библиотеке, пролистал. Там описывалась легенда появления Идониума и говорилось о мастере Сфенеле, кстати, тоже сомнии. На одной из иллюстраций Кеней увидел часы-медальон, очень похожие на те, что Риз носила на груди, – фамильную реликвию Таук.

– Кеб попросил почитать, – заметив его интерес, сказала Риз.

Кеб Таук, её младший брат, работал инженером в часовой башне Сфенела.

– Понятно, – Кеней закрыл книгу. – Мне предложили интересный заказ, Риз.

Она с толикой любопытства склонила голову набок.

– Улица Галена, второй дом.

– Дом портретистов? – педантично уточнила Риз. – Старинный особняк в пригороде, которым владел Наум Спинеллис?

Кеней залюбовался супругой, хотя её черты не отличались утончённостью. Элегантный узел густых каштановых волос лишь подчёркивал графичность скул и массивность покоившейся на горбинке носа оправы. В карих глазах за толстыми стёклами очков читался незаурядный ум. Выражение лица, наклон головы, осанка, манера переплетать пальцы – строгий образ завершало тёмно-голубое платье с глухим воротником.

– Да. Его купила госпожа Исмена Боцарис. Она собирается открыть там музей.

Риз кивнула: ей встречалось имя меценатки.

– Честно говоря, я не слишком люблю произведения Спинеллиса. Он безупречно техничен и точен. Это лишает его картины флёра истинной живописи.

– В особняке есть работы и первых владельцев. Нас просят составить каталог.

Риз задумчиво переплела пальцы. Заказ был престижным, но она ненавидела нудную бумажную работу.

«Не следовало сразу говорить про каталог…» – сокрушенно подумал Кеней и поспешно предложил:

– Ты займёшься картинами и антиквариатом, а я – писаниной.

Риз расцвела улыбкой. Кеней беззвучно рассмеялся, наклонился над столом и взял её за руку:

– Позвоню и скажу, что мы согласны.

Кеней Карелис и Риз Таук, супруги-искусствоведы, познакомились в Высшей школе Идониума.

Кеней изучал архитектуру, Риз – арт-экспертизу. Некоторые лекции у них совпадали, а в магистратуре они обнаружили, что писали исследования на близкие темы. Кеней высчитывал время рождения из забвения Ратушной площади; Таук изучала на ней дома. Искусствоведы часто вместе ездили в архивы и собирали городские легенды.

За год до выпуска Кеней и Риз зарегистрировали брак.

Стипендия была маленькой. Первое время регулярно не хватало денег. Риз боялась: придётся продать коттедж на улице Янг, фамильное гнездо Таук, чтобы оплатить обучение Кеба часовому делу. Стараясь подзаработать, супруги писали в тощие газеты статьи под громкими заголовками вроде «Ужас сквера Эак» или «Дикие кошмары Амского квартала».

Однако вскоре всё изменилось.

Их куратор купил дом на Ратушной площади и попросил найти его историю. Брошюра супругов понравилась и профессору, и любопытным соседям – на искусствоведов посыпались предложения о работе.

В первое время обращались лишь по схожим вопросам. Однако вскоре Риз получила лицензию арт-эксперта, и обоих стали приглашать работать с антиквариатом и предметами искусства. Например, каталогизировать коллекции, как заказала госпожа Исмена Боцарис.

Кеней Карелис и Риз Таук потратили на дорогу три часа, но приехали на встречу вовремя. Ворота были открыты; к спрятавшемуся в глубине сада особняку вела гравийная дорожка.

С ночи лил дождь, и искусствоведы сразу заскочили под козырёк над крыльцом. Кеней закрыл зонт. Риз посмотрелась в латунный звонок, поправив причёску, и надавила на рычажок – раздалась приглушенная каменными стенами трель. Через минуту дверь открыла госпожа Исмена Боцарис, элегантная женщина с сединой в чёрных волосах.

Поздоровавшись, она пригласила супругов внутрь.

– Вы пунктуальны, – заметила Исмена, пока Кеней помогал Риз снять пальто и раздевался сам. – Надеюсь, точны и в работе.

– Конечно, – с улыбкой ответил Кеней. – Где коллекция?

– На третьем этаже, – Исмена указала рукой на лестницу.

Третий этаж, мансарду, занимала просторная художественная студия. Из квадратного солнечного окна на пол падало пятно серого света, в котором двигались тени дождинок. Всё пространство захватили картины. Они теснились у стен, опирались на табуреты и мольберты, лежали на столе; самые старые бережно спрятаны в полумраке, известные – на виду. Первыми в глаза бросались три потрясающих портрета: надменного седого мужчины, мрачного молодого человека и болезненной девочки с покрасневшими веками. Невероятно живо написанная троица будто пристально изучала вошедших.

По спине Кенея промчались мурашки. Он вздрогнул и отвёл взгляд.

Встав в центре студии, Исмена развела руки и торжественно сказала:

– Прошу – сто четыре картины.

– Немало, – ответила Риз. – Неужели вы сами их для нас подготовили?

– О… Было увлекательно! – Исмена польщённо улыбнулась. – Автопортрет первого владельца и портреты его детей достались мне вместе с особняком. Удивительные, не правда ли? Точно рядом стоят… Подскажите, сколько вам понадобится времени?

Кеней и Риз переглянулись. Риз подошла к портрету девочки и наклонилась, всматриваясь в бледное лицо:

– Месяц, думаю…

– Прекрасно! – обрадовалась Исмена. – Будете ли здесь ночевать?

– Вы предлагаете?

– Дорога из Идониума до-о-олгая. Попрошу охрану вас не беспокоить.