Приступы паранойи случались с ней чаще, чем приступы панической атаки. Чтобы бороться с социофобией она пила таблетки, использовала черные очки и наушники.

Когда Саше позвонили, она вздрогнула. Ее нервировал звонок телефона. Облизав губы, она взяла трубку.

– Привет! – раздался в динамике звонкий голос. – Я звоню, чтобы торжественно позвать тебя сегодня… в ночной клуб!

– Ты хочешь отмечать день рождения там? – с вялым воодушевлением спросила Саша. – Ладно, я приду.

– Ну, ради меня, – протянула девушка. – Я позвала Машку и Генри.

– Ты помирилась с Генриэттой? – снова воодушевление в голосе слишком вялое. – Здорово! А я тут кое на что интересное наткнулась.

– Наверное речь идёт о каком-то загадочном убийстве, – усмехнулась ее собеседница. – Мне кажется, тебе нужен парень. Будем его сегодня тебе искать.

– У тебя тоже нет парня, – сощурившись, напомнила Саша.

– Тогда мы будем искать двух парней, – не сдавалась подруга. – Отказы не принимаются!

«Я прощу ей это только потому, что сегодня ей исполняется семнадцать», – подумала Саша.

Еще ей захотелось сказать своей подруге, что сегодня с моста в реку прыгнула девушка, и это пока не очень похоже на самоубийство. Она хотела рассказать, что узнала о произошедшем, даже не увидев тела и ориентируясь всего лишь на листы бумаги в воде.

Но Саша не стала этого делать, она словно наткнулась на бетонную глухую стену внутри собственной грудной клетки. Это чувство было с ней всегда. В семье и в кругу друзей никто не понимал её «увлечения». Поэтому она старалась не упоминать о нём в разговорах.

Саше захотелось крикнуть подруге, тряся ее за плечи:

– В мире умер человек, понимаешь, идиотка?! Тебе плевать?! Всем плевать, а мне – нет! И я хочу знать, что толкнуло её на это! Я хочу узнать и узнаю! Пусть мне не платят… пусть я беспомощна… И общаться я не хочу с тобой, потому что ты – дура! Вы все вокруг меня круглые идиоты!

Она потерла лоб и глубоко вздохнула.

«Они не виноваты. Это я ненормальная. Это мои проблемы…»

Саша никого не винила в своём одиночестве, кроме себя. К тому же, одиночество ее устраивало. Но все же, порой ей не хватало говорящего существа, которое бы ходило рядом и просто комментировало ход ее мыслей.

– Электронный Ватсон, – смеялась ее мама. – Хочешь, я им буду?

«Милая и замечательная ты у меня, – думала печально Саша. – Ты же уснешь, пока я тебе буду рассказывать, чем занимаюсь. И я снова окажусь наедине с собой и своими открытиями, которые никому не нужны, мам. Ты не понимаешь, мама, я хочу… искать причины, толкающие людей совершать зло. Я знаю, что за это не платят. Это – не рисовать картины, не писать книги… Просто прости меня, мама, я… я ненормальная».

Иногда знакомые её спрашивали:

– Ты поступила на философский факультет. Зачем ты составляешь психологические портреты преступников?

И Саша отвечала, что судебный психолог в России просто не имеет возможности зарабатывать по своей специальности. Что профайлер – это одиночка, которого нанимают для чепухи, вроде проверки коллеги или клиента «на вшивость». Он перебивается от заказа к заказу и должен хорошо себя зарекомендовать, чтобы иметь хоть какую-то клиентскую базу. В МВД она идти не хотела, и не желала работать в полиции. Всё интересное происходит в Следственном комитете, но, чтобы туда попасть, нужно уметь драться за карьерный рост.

В остальном, не считая её странной мании составлять психологические портреты преступников и социофобии, Саша изо всех сил казалась заурядной. Даже её странности на фоне остальных не сильно выделялись. Их даже можно было принять за некую дань моде, когда важно отличаться от других.

По телевидению шли сериалы, вроде «Доктор Хаус», «Обмани меня» и «Шерлок». Мода на интеллект разрасталась в образованном обществе с той же скоростью, с какой в своё время росла мода на металл в девяностых. Саша не красилась, носила короткую стрижку, читала Умберто Эко и Гоголя. Она смеялась над собой и говорила:

– Я посредственность!

– Ты так говоришь, чтобы выделиться, – улыбалась Маша.

– Так и есть, – признавала она с глубокой долей странной самоиронии.

«Мне душно. Мне надоело притворяться. Каждая ваша фраза известна мне заранее. Я живу в мире часовых механизмов. Сейчас ты скажешь, что я…»

– Выпендрёжница, – легкомысленно смеётся Маша.

«И я хочу убить тебя», – дополняла Саша, а сама смеялась так, словно они были закадычными подругами и прекрасно друг друга понимали.

– А зачем ты это делаешь? – спрашивала её мама. – Понять не могу. Для чего это странное хобби?

Слово «хобби» было для Саши обидным, но она никогда не говорила этого. Для неё это – работа, смысл её существования, то, что делало её счастливой. Но она сама не могла ответить на заданный ей вопрос. Это прозвучало бы, как признание в сумасшествии.

– Просто мне интересны люди, – пожимала плечами Саша.

Она лгала. Люди ей были неинтересны совершенно.

Саша сунула телефон в карман и спортивной походкой быстро зашагала к дому. В ту секунду ей снова показалось, что кто-то смотрит на нее слишком пристально. Ощущение было сильным, как тычок пальцем.

«Паранойя», – раздражённо подумала Саша.

– Сегодня у Аськи день рождения, мне придется поехать в клуб, – она вошла на кухню и взяла из вазы яблоко.

Мать посмотрела на нее и слабо усмехнулась:

– Там кто-то умрёт?

– Нет, – ответ от Саши прозвучал с сомнением.

– А звучит именно так!

– Не хочу никуда идти…

– И в кого ты только такая? – с печальной улыбкой спросила ее мама. – Мы с папой в твои годы обожали вечеринки. Да и братья твои дома только ночуют. Иногда.

– Но я хорошо учусь…

– Вечеринки не всегда отвлекают от учебы, если грамотно планировать день, – парировала мама. – Не забудь взять с собой таблетки и будь на связи. Кстати, я могу сыграть роль злобной грымзы и сказать твоим подругам, что сегодня ты мне нужна дома.

– Мне уже почти восемнадцать. К тому же, мы это в прошлый раз использовали, – сказала Саша. – А тебя и правда так расстраивает то, что я не люблю веселиться? – она подняла брови и посмотрела на маму обеспокоенно.

– Нет, конечно, – улыбнулась та. – Это же твоё право – развлекаться, как тебе хочется. Жаль только, что с фобией твоей всё так сложно.

– Мне тоже.

– Ну, не делай такое лицо. Ты же не виновата, – мама вытерла руки о полотенце. До сего момента она ловко мяла эластичный, большой кусок белого теста, от которого исходил теплый, сладкий запах.

– Кто знает. Я же не помню, – пробормотала Саша, рассматривая свои руки.

– Знаешь, что? Помоги-ка мне с фруктами. Нарежь их, а потом можешь собираться в клуб на день рождения, – решительно произнесла мама.

Обе непохожие, как огонь и лёд, они всё же прекрасно ладили. Саша – тонкая, с абсолютным отсутствием фигуры, внешне не привлекала к себе внимания. Лицо ее было выразительным из-за контраста чёрных волос и светлосерых, как пасмурное февральское небо, глаз под пышными ресницами, но всё портил большой лоб и слишком тонкий, широкий рот. К этому добавлялся по-мужски изогнутый нос, который не красит ни одну девушку. Временами она могла казаться почти симпатичной, но чаще слышала в свою сторону «ну и страхолюдина» от одноклассников. Саша привыкла к своей внешности, она не умела кокетничать и, несмотря на неплохое чувство стиля, оставалась невзрачной. Ее мать – пухленькая, изящная женщина с копной каштановых кудрей и большими, зелёными глазами, не была похожа на свою дочь. Саша больше напоминала отца – высокого, стройного, красивого мужчину. От него ей достался и нос, который очень ему шёл, и серые глаза, и чёрные, как уголь, волосы. Она часто думала, что лучше бы родилась мальчиком. В своей семье она была младшей, единственным интровертом с выраженной социофобией.

«Я должна ценить то, что у меня есть», – твердила себе она, как заклинание, каждый день.

Поэтому Саша изо всех сил старалась быть счастливой.