– Гобс, Гобс. Только о нем и слышу, – заворчал Монг и прижал двумя руками клавиши большой и малой октавы. – Помогу вам немного.

– Ох, дорогой, да не такая помощь от тебя нужна. Иди к своей арфе и работай, а с роялем я как-нибудь сама.

– Понял. Можно, я к вам попозже еще приду? Вы хоть что-то рассказываете. Как вас зовут?

– Габорна.

– Габорна? – удивился Монг.

– Да, раньше меня звали Галина Борисовна, но тут Гобс сказал: слишком длинно, сократи до одного слова. Вот я и сократила. Твое имя я знаю, Монг. Ты ведь тоже его сократил, – сказала Габорна.

– Я? Я ничего не сокращал. Хотя, постойте, постойте. Меня раньше звали по-другому, – Монг начал мучительно вспоминать. Имя крутилось у него в голове, но Монгу никак не удавалось его поймать. – Сейчас-сейчас, Максим… Матвей… Михаил… вспомнил: Монреаль Григорьевич Заболотный.

– Как? – засмеялась Габорна. – Монреаль? Что это за имя?

– Такое имя. Мой дедушка по папиной линии во время войны оказался в Болгарии, и после ее окончания там и остался. В Болгарии он женился на моей бабушке, и вскоре у них родился мой папа. Жили они в столице Болгарии, а когда папа вырос, то приехал поступать в советский ВУЗ. А закончив его, женился на моей маме. Так вот, столица Болгарии называется София. И отец, женившись на моей маме, убеждал ее, что хочет сохранить часть своих корней в дочери, дав ей имя София. Но мама знала истинную причину. Все дело в том, что у папа до мамы была девушка по имени София, отец был в нее безумно влюблен. У них был роман, потом через какое-то время, когда он ей наскучил, она от него ушла, оставив его безутешным с разбитым сердцем.

После разрыва, еще не успев оправиться от неразделенного чувства, папа встретил маму. И зачем-то поначалу много рассказывал ей про эту девушку. Мама пыталась всячески успокоить его и переключить внимание на себя. Когда папа говорил о Софии, мама чувствовала себя запасным вариантом, который случайно попался под руку. Ей, понятное дело, было неприятно слушать все эти истории, но мама его полюбила и решила избрать тактику утешения, сделав из себя жилетку. И мама оказалась права: тактика сработала, уже через три месяца они расписались.

Так вот, отец мечтал о дочке и настаивал на имени София, а мама никак не могла с этим согласиться, несмотря на то, что доводы отца выглядели вполне невинно. Тогда мама стала возражать, что ничего не может быть глупее, чем называть ребенка именем города. Но отец продолжал настаивать на своем. Исчерпав все возможные контраргументы, мама то ли от бессилия, то ли от ярости выпалила, что в таком случае, если родится мальчик, она назовет его тоже именем города.

Эту историю я узнал от мамы. Спорили они в гостиной. А жили тогда в квартире вместе с бабушкой и дедушкой по маминой линии. Ремонт в квартире сделали один раз, как въехали еще мамины родители, и с тех пор почти ничего не меняли, обои не переклеивали. Если где появлялась непотребная дырка и грязь, завешивали картиной. Раньше у нас жил кот, которого дедушка подобрал где-то на улице. Кот был некастрированный, и когда ему март ударял в голову, бесновался и гадил по всей квартире. А один раз, сидя на столе в гостиной, ни с того ни с сего заорал и прыгнул прямо на стену, содрав своими когтями кусок обоев размером примерно метр на метр. Картины такого большого размера в доме не было. И тогда дед, поразмыслив, достал политическую карту мира и повесил ее на стену, закрыв ею все бесчинства дворового кота.

В тот момент, когда мама, уже не зная, как отговорить отца от пожизненного напоминания о его прежней любви в лице дочери, пообещала назвать мальчика тоже именем города. На вопрос отца, каким именно, мама начала вспоминать названия городов, и, не вспомнив ничего подходящего, не глядя, ткнула пальцем в карту со словами «вот этим». Когда они с папой посмотрели на карту, мамин палец указывал четко на город Монреаль. «Назову его Монреаль» – сказала мама. Это решение сразу ее успокоило, так как она сразу почувствовала себя под мужской защитой воображаемого Монреаля, который обязательно должен ее спасти от переизбытка Софий в ее жизни.

В то время УЗИ во время беременности еще не делали, и люди полагались на многовековые приметы. А приметы эти говорили, что если беременная расцвела и похорошела, то у нее непременно будет мальчик, а если нет – то девочка. Еще пол ребенка предсказывали по форме живота: если живот выдается вперед и имеет слегка заостренную форму, то там растет мальчик, а если ребенок как бы распределился по всей площади живота, то там девочка. У моей мамы все приметы указывали на девочку, и поэтому все мамины подруги, соседки и неравнодушные бабульки на скамеечке у парадной поздравляли ее с растущей помощницей и спешили поделиться девчачьей одеждой, из которой их дети уже выросли.

Именно это безапелляционное уверение в скором появлении девочки позволило папе согласиться с маминым выбором имени. На том они и порешили: девочку назовут Софией, а мальчика Монреалем. К всеобщему изумлению, появился я, и назвали меня Монреаль. Наверно, можно было бы назвать меня другим именем, но мама больше не хотела затрагивать столь болезненную тему имен, а папа был человеком слова, и выбор другого имени означал бы для него неспособность сдержать данное.

– Забавные у тебя родители были, – сказала Габорна. – Ты приходи, если что. Я всегда здесь.

Монг медленно пошел к своему инструменту.

«Самый главный инструмент, – думал он, – нужно узнать, за что он отвечает. Тогда я смогу понять, как его настроить. Какой смысл гадать, нужно идти к начальству: к Гобсу. Он-то мне все и пояснит».

Монг огляделся вокруг в поисках Гобса, но не нашел его: «Наверно, он в своем кабинете».

– Меня ищешь? – раздалось за спиной.

Вздрогнув от неожиданности и повернувшись, Монг увидел перед собой улыбающегося Гобса, глаза которого излучали столько доброты и спокойствия, что Монг невольно расплылся от счастья и тут же забыл, что хотел спросить.

– Ты, наверно, хочешь что-то узнать у меня? – спросил Гобс.

– Да, да, – моментально собрался Монг, – я хотел с вами поговорить, чтобы вы мне объяснили мои задачи.

– С радостью. Спрашивай, что тебя интересует.

– Я пытался разобраться с арфой сегодня. Почистил, отполировал, проверил, как закреплены струны. Но это ситуацию не исправило. Габорна мне объяснила, что смысла в этом нет никакого. Что все инструменты отражают поступки и мысли людей, и инструмент каким-то образом улавливает эти вибрации и преобразует в музыку. Предположим, что это так. Но в чем моя задача? Разве я могу заставить людей быть другими?

– Послушай меня, Монреаль. Я выбрал для этой работы именно тебя, потому что ты достиг уже того уровня знаний, который позволяет тебе взять на себя ответственность за других. Взять над ними шефство, как в школе. Я помню, каким ты был сообразительным учеником, у тебя была целая подшефная «звездочка» из 2-го «б» класса. Мне тогда очень понравилось, с каким рвением ты взялся за дело. С тобой эти второклашки с удвоенной силой потянулись к учебе. А то, что ты проверял у них домашнее задание, так это…

– Вы работали в нашей школе? Что-то я вас не помню. – Монг нахмурил брови, пытаясь выудить из сгустков воспоминаний лицо Гобса.

– И потом, когда у вас на работе хотели всех сократить… – Откуда вы знаете? Вы вообще кто?

– Возвращаясь к твоему вопросу, – как ни в чем не бывало, продолжал Гобс, – помимо того, что здесь вы все работаете, вы еще и учитесь. Поэтому первая часть твоей задачи – понять задачу, а вторая часть – реализовать ее. И первая часть сложнее второй. Это так же, как в школе: чтобы научиться писать, нужно прежде выучить буквы, потом научиться читать, а уже после – писать. Но зато, когда научишься, можно написать любое слово, предложение, книгу. Времени у тебя сколь угодно много, но не советую откладывать в долгий ящик. Мы в ответе за людей. Помнишь, как там у Экзюпери: «Мы в ответе за тех…»

– …кого приручили, – выпалил Монг, – одна из моих любимых книг.