Дело в том, что и у Вовки денег не было, они у него и не держались совершенно, но был друг, который все организовал и выступал в роли директора, бухгалтера и продавца. Жизнь вокруг кипела, а мне казалось, что все пролетает мимо.

Сессия – всегда процесс волнующий и нервный, а уж первая сессия особенно трудна. Практически решается будущее твоей успеваемости, и, как говорят, «сначала ты работаешь на зачетку, а потом она на тебя». Неожиданно, перед самым экзаменом, прилетела новость, которая оказалась настоящим сюрпризом. Молодые специалисты по проектированию антенно-фидерных систем больше не требовались. Да и старые специалисты больше были не нужны. Заказов на такого рода продукцию не было, «холодная» война усилиями правительства подошла к концу, а завод, который еще вчера был стабильным и надежным предприятием, вдруг оказался на грани банкротства.

– Ваша специальность упраздняется. Кто сдает сессию в срок – может выбрать любую на факультете, остальные идут на теплоэнергетику. – Декан провел очень короткое собрание и ушел, не дожидаясь ответа притихших студентов.

Теплоэнергетика в мои планы не входила, а вот давняя мечта неожиданно стала реальностью.

Из нашей группы лишь двенадцать человек, ровно половина, смогли выйти на сессию вовремя и сдать экзамены с первого раза. В общем, выбирать было и не из чего. На «Промышленной электронике» появилась четвертая группа из этих же двенадцати наших счастливчиков, шестеро из которых, как впоследствии выяснилось, не поступили туда год назад.

Славик с Женькой были абсолютно убеждены, что это их заслуга, и только то, что они сдали все вовремя, помогло оказаться там, где они и планировали. Я же считал, что это лишь счастливая случайность.

– Видишь, если хотеть, все получится, – сказал Женька с назидательным видом, отпил пиво прямо из трехлитровой банки и вытер пену вокруг губ. – Мы там, где и должны быть.

– Ага. – Я не уставал поражаться его уверенности в себе. – Расскажи, как ты хотел куда-то переводиться весь семестр. Не закрылся бы завод, никто никуда и не дернулся бы. Были бы как пятикурсники: отучились пять лет, и никому не нужны. Куда им с антеннами теперь?

– У тебя хата свободная? – Славик прервал разговор.

– Ну да. Предки к деду свалили. Неделю не будет. – Если я чем-то и отличался в выгодную сторону, так это наличием квартиры, которая часто пустовала. Впрочем, усилиями друзей пустовать ей не давали.

– Поехали. Я сказал всем, чтоб к тебе подтягивались. Надо ж и сессию отметить, и такое удачное решение наших вопросов. – Славик прикинул остаток пива в банке и философски заметил: – Не хватит.

– Потом сходим еще раз. Сколько не бери, все равно не хватит. – Женька заметил приближающийся автобус и заставил нас пробежаться. Ждать следующий было бы слишком долго.

Случайно или нет, но все было именно так, как должно быть. Если кто-то скажет, что это была не судьба, – я могу лишь развести руками. Никакого научного обоснования происходящего, к счастью или к сожалению, предложить не могу.

Воспоминания об учебе в институте банальны, и любой отучившийся расскажет о сессии, которую едва вытянул, будучи на грани отчисления. Да и причиной в девяти случаях из десяти будет любовь, которая не оставила времени на учебу, что тоже типично. Сами рассказы о любви тоже вряд ли окажутся необыкновенными, даже если кажется, что подарили самые сильные эмоции, забыть которые не получится никогда. Как типичный представитель класса студентов, я прошел все этапы становления: был на грани вылета, был влюблен до безумия (причем несколько раз, и каждый раз казалось, что это навсегда), побывал в стройотряде, два года занимался кикбоксингом, и самое важное, что смог вынести из этого спорта, это то, что получить по морде не так страшно, как кажется.

Яркой страницей остался в памяти стройотряд. Джанкой, консервный завод, поездки на море и жизнь в общаге. Славику родители купили гитару, и он сразу приобрел невероятную популярность. Однажды, когда мы были вдвоем в комнате, я тоже попытался перебирать аккорды, чем вызвал лишь ироничную улыбку друга:

– Брось. Здесь нужно серьезно заниматься. – Славик забрал гитару. – Только инструмент расстроишь.

Даже в страшном сне я не мог представить, чтобы заикнуться дома о покупке гитары. Папа считал музыку абсолютно бесполезным занятием и всегда рассказывал историю маминого родного брата, которого очень хотели «сделать человеком» и даже купили новенький, дорогущий баян. Но дядя прогуливал все занятия, баян пришлось продать, а о музыкальном будущем забыть.

– Ты у нас в дядю. – Папа вынес короткий и емкий вердикт, пристально меня рассматривая, словно пытаясь найти что-то новое. Потом он посмотрел на маму и кивнул, подчеркивая, что ошибиться он не мог.

«Весь в дядю» означало, что пение предметом не считалось, и даже тройка за четверть вызывала у папы лишь понимающую улыбку. Так незамысловато, слегка иронично, но весьма убедительно меня определили с наклонностями и предпочтениями. Вряд ли кто-то задумывался, что, по логике вещей, унаследовать при таком раскладе нужно было и все отрицательные стороны. Но я как исключение должен был по крупицам собирать только хорошее и только от тех, на кого укажут пальцем.

Славик самозабвенно наяривал на гитаре Шахрина, а мне оставалось лишь ловить восторженные взгляды, которыми девчонки испепеляли друга. В какой-то момент Женька бросал чуть снисходительное:

– Отдохни. – Он улыбался, как артист с обложки журнала, брал гитару, чуть отгонял от себя дым, с легким чувством брезгливости и пел о каком-то моряке, который заливал горе вином. На самом деле, сам он пил и курил только для красоты и, когда нужно, для эффекта. В Женьке все было правильно и выверено.

Сейчас тот репертуар уже не кажется разнообразным. Особой популярностью пользовались сюжеты о разбитой любви, которые соответствовали духу времени и законам жанра. Может, играли и плохо, вероятнее всего, пели еще хуже, но факт оставался фактом – в сражении за дамские сердца я проигрывал битву за битвой.

К четвертому курсу, когда очередная любовь растаяла как дым, а новых увлечений, отвлекающих и не дающих сосредоточиться на процессе образования, не нашлось, я с головой ушел в книги и конспекты, что незамедлительно сказалось на результатах. Неожиданно учеба вдруг начала даваться легко. Курсовые я писал по три штуки за вечер всем желающим, по два доллара за черновик. Переписывать, оформлять и вырисовывать схемы я не любил, да и времени оно занимало больше.

А еще за время учебы сложилось ощущение, что преподаватели по самым тупым, абсолютно бесполезным и скучным предметам имеют свойство выставлять самые высокие требования. Практически ни на одном предмете, связанном со специальностью, будь то микроэлектроника или микропроцессоры, которые имели отношение к будущей работе, не проверяли присутствующих. На них не грозились показать «кузькину мать» на экзамене и не рассказывали, как важен именно их предмет. Порой казалось, что тебе просто дают знания, а ты уж решай сам, нужны они или нет. Но на философии, экономике и, даже боюсь вспоминать, на охране труда, преподаватели прямо искрили строгостью, принципиальностью и требовательностью. Боже, как же хотелось этому тупому политологу, вещающему о каком-то крайне важном пленуме и решениях на нем, рассказать о том, что ни ему лично, ни стране, ни заводу все эти знания не нужны и близко. Что даже лица этого самоуверенного и напыщенного фазана я не смог вспомнить спустя каких-то пару лет, едва покинув стены института. «Чем больше хрень – тем выше пафос», – всю теорию я свел для себя в это короткое определение. И только один момент с «Основ бизнеса», предмета, который в тот год появился впервые, я запомнил почему-то навсегда. «Бизнес и дружба – это не совместимые понятия. Если вы думаете, что с детства не разлей вода, что никто и никогда не сможет встать между вами, – запомните: деньги сильнее дружбы. Большие деньги – сделают из вас врагов, которые могут друг друга убить. Даже когда вы нищие и можете лишь смеяться над теми копейками, которые заработали на продаже мешка картошки, – заключите договор. Тысяча долларов делится как угодно, миллион не делится никак», – преподаватель, мужчина средних лет, рассказывал чуть отстраненно, иронично улыбаясь, и мне казалось, что он слишком хорошо знает, о чем говорит. Есть ощущение, что больше я на лекции не ходил, по крайней мере, больше я ничего вспомнить не мог, но именно эти слова отчетливо врезались в память.