- Какой еще Пельмень?
- А, вы же еще ничего не знаете. Рад случаю представиться - Евгений Пельменников. - И он церемонно взмахнул платком.
Татьяна слабо кивнула.
- А вас как зовут? Или это государственная тайна?
- Нет, почему, Татьяна Дмитриевна.
- Очень приятно. Давайте вместе: "Пельмень - говно!"
- Тихо, вы с ума сошли.
- Уже лучше. У вас, кстати, красивый голос. Женский. Мне нравится. Идемте на урок.
- Никуда я не пойду! Оставьте меня в покое! Отпустите руку, нас увидеть могут...
- Всего-то ты боишься. Увидеть могут, услышать могут... мы же не яблоки воруем. Что, в детстве не хотелось стать училкой?
- Нет! В страшном сне не видела!
- Ого, как решительно. Хоть бы попробовали. Втянетесь, месяца не пройдет, а у вас уже руки будут по локти в двойках. А?
- Просто я сейчас пойду к директору и напишу заявление. Так будет лучше всего. - И Татьяна опять зарыдала.
Но не с тем связалась. Ученичок сгреб ее в охапку и, проявляя неожиданную силу, овевая ее и парализуя мужскими флюидами, коих у него было не меряно, потащил к выходу, отвлекая от мрачных мыслей следующим монологом:
- Во первых, будете упираться, закричу. Представляете, все сбегутся, а тут мы с вами. Какой позор! Чем мы занимались? Черта с два вас уволят. Сейчас сентябрь месяц, в жизни не уволят, даже такую, как вы. Застрелятся из пальца. Из вас же можно кровь пить литрами. Чего это вы поперлись в школу, у нас что, баксы по деревьям развешаны, у первоклашек задницы вызолочены? Если вас накрасить и причесать, да одеть во что-нибудь эдакое, я думаю, можно было бы сунуться на конкурс красоты. Там таких любят. Плоская, длинная, ноги от коренных зубов...- Они шли по лестнице. - Ценить себя надо. Любить себя надо. А мужчина - это животное, ему наплевать. Он тебя на пьедестал не поставит, если ты сама на него не заскочишь и в позу не встанешь. Сейчас войдете в класс - сами войдете, а я через минуту, сразу скажите, как вас зовут и что вы учительница. Потом возьмите журнал, я его на стол положил, сделайте перекличку. Так и время пройдет. Дайте задание - первый параграф. Хоть бы глаза накрасила, полный ведь класс мужиков! Ну, идите. - И он втолкнул ее в кабинет.
Ученики еще не разбежались, они ждали. Нет, это было не пассивное статичное ожидание: многие бегали по классу, бросались бумажными шариками, юноши гонялись за девушками, а те визжали; собирались кучками, высовывались из окна. Кто-то целовался. Татьяна влетела настолько энергично, что на том же импульсе и выкрикнула прочистившимся от слез голосом:
- Дети! Тихо! - Как два выстрела.
Еще секунды две грохота и топота, и воцарился порядок. Таня прошлась как тигр по новой клетке, в благородной преподавательской ярости:
- Меня зовут Татьяною Дмитриевною. Я ваша новая учительница по русской литературе. - Оглядела народ -он безмолвствовал. Все ниточки учеников были к ней привязаны, их приятно было немного подергивать, словно трогать новый лак на ногтях.
- Теперь я должна с вами познакомиться. - Профессионально улыбнулась и взяла журнал. - А где же наш староста?!...
Домой шла в воинственном возбуждении. Хотелось говорить и говорить. Мысли все время возвращались к плану работы на год. Хотелось бесконечно его корректировать, продумывать, как пройдет урок о творчестве Маяковского. Татьяна воображала, как найдутся дети, воспринимающие его творчество однобоко и поверхностно и как она вдохновенно будет их опровергать. Но разогнавшись от этих мыслей, она ощутила, что тот, кто идет за ней, тоже ускорил шаг. Это ее испугало, она съежилась и зашагала уже изо всех сил. Тот, за ней, тоже ускорился. Тогда она не выдержала и стала ненавязчиво переходить на бег трусцой.
- Татьяночка Дмитриевна, не бегите, это несолидно.
- А, опять ты. Почему на урок не вернулся? - Она с размаху натолкнулась на его глаза и едва успела отмахнуться ресницами.
- Тебе что, так хотелось, чтобы я вернулся? - Невозможно даже представить себе, как мерзко он это произнес. Его устами говорила сама мудрая природа, которой надо как-то ограничивать рождаемость.
- Варенников, говорите мне "вы" и ради Бога, отстаньте!
- Я Пельменников. Вы генерала из меня не делайте.
- Ну Пельменников, невелика разница.
- Разница большая, если ты надумаешь за меня замуж идти.
- Женилка уже выросла, да?
- Зачем вот это хамство? Первая перешла на "Ты". Любой нормальный мужчина воспринял бы это как шаг...
- Мужчина?!
- Я мужчина. - Пельмень обиженно поджал губы. - И могу это доказать. Но сегодня я занят. И поэтому наша встреча переносится за завтра. Я предлагаю в шестнадцать ноль-ноль возле "Белой ласточки". Чтобы ты переоделась, накрасилась там, напудрилась, надушилась, может, колготки заштопала... Ладно?
- Знаете, Пельменников, я с мужчинами по злачным местам не хожу. Я сижу дома и проверяю ваши грязные тетрадки. Я ваша учительница. Но не до такой степени, чтобы кроме русской литературы, заниматься вашим сексуальным воспитанием. На это, в конце-концов, есть биолог.
- Да, я же хотел вам сказать, - Его лицо стало по-иному озабоченным, Даниленко нельзя ставить двойки.
- То есть, как это?
- Ну, нельзя. Бабу Клаву потому и выгнали, что она поставила ему двойку в четверти, а он чуть не отравился. У него пуля в голове.
Таня сразу стала вспоминать, кто такой Даниленко.
- Послушайте, Женя, а какой он из себя? Я его как-то не запомнила.
- Его просто не было. Он вообще не ходит.
- Как же так, все были, кроме старосты...
- Ага. А староста - это я. Бывает в жизни и такое.
- Ну а как же...
- Боже мой, выкрикнул кто-то за него, нормальное дело. Круговая порука. Только учти-ТЕ - Тут он сделал подобие реверанса, - если не хотите отсюда вылететь, а вы этого не хотите, то не ставьте ему двоек и не связывайтесь с родителями.
- А кто у него родители?
- Да какие-то из села приехали. Неважно.
- Та-а-ак. Отсталый мальчик, из бедной семьи, с нежной психикой... Не проще ли выгнать его, а не менять учительниц? Зачем наш Александр Мыколаевич его так опекает?
- Хочет в рай попасть. - И Пельмень улыбнулся так же хитро, как Мыколаевич. - А вы приходите завтра на стрелку. Посидим, шампанского выпьем. У меня же на лбу не написано, кто я такой. Надо быть проще, и все получится. Донт вори, би хаппи. Кстати, ваш телефон?
Татьяна взглянула на него весьма гневно. И кажется, покраснела.
- Как вы, однако, все пошло воспринимаете. Во всем вам чудятся какие-то посягательства. Должен же я знать ваш телефон, если я староста. Чтобы под окошком не кричать, если что.
- Да, да, конечно. - И Таня дала ему визитку. Пельмень посмотрел на нее, ядовито ухмыльнулся и сунул в карман.
СОН ТАТЬЯНЫ ДМИТРИЕВНЫ
Он был очень сумбурным и пестрым. Основная линия состояла в том, что надо было делать стриптиз. А у нее такой имидж, будто она учительница. В этом есть правда жизни. Ведь все эти маленькие и большие мальчики, глядя на умствующего преподавателя, мысленно его (ее?) раздевают. И так убивают время, изредка отвлекаясь на мух и записки. Собственно, между профессиями учителя и стриптизера нет большой психологической дистанции, а платят стриптизеру (как мы все наивно думаем) немножко побольше. Плюс, разумеется, репетиторство... Но мне кажется, быть стиптизером все-таки гораздо лучше, потому что не надо так рано вставать и, хлебнув кофе, быстро одеваться.
Вот выходит она на сцену... странный такой ночной клуб, народищу - не протолкнуться, человек, наверное, за тысячу, курят так, что топор повесить некуда, и ни одной знакомой рожи - все по билетам. И доска висит вместо этой фиговины из телевизоров. Таня подходит к ней с указкой, в очках, одета в серый костюмчик, волосы - пучком, под юбкой - чулки на поясе и трусики и лифчик в синих блестках, на ягодице - маленький дракончик (Всего этого пока еще не видно). Открывает журнал, спрашивает:
