Так незаметно трагикомический рассказ о колонистах из Тараскона возвращает нас во Францию, управление которой, по мысли Доде, весьма далеко от совершенства. Отсутствие «меньшой братии» и неудача с попыткой колонизовать соседние острова привели бы тарасконцев к гибели, если бы однажды у берегов Порт-Тараскона не появилось английское судно и не напомнило им, что злосчастный остров принадлежит английской короне. Покинутый всеми, кроме верного Паскалона, Тартарен еще долго тешит себя на тарасконский лад, сравнивая свою судьбу с судьбой Наполеона, но в конце концов и его глаза открываются. После оправдательного приговора Тартарен с горечью признается Паскалону, что если он и напоминает Дон Кихота, то Дон Кихота «напыщенного, ожиревшего, недостойного своей мечты». Добродушный Тартарен, ставший колонизатором, в первый раз терпит полное поражение, и автор не приходит к нему на помощь.

Доде не расставался с Тартареном более двадцати лет. Отдельные части трилогии как бы обозначали различные отрезки пути, им пройденные. От лирических рассказов «Писем с мельницы» и беззаботной веселости первой части «Тартарена из Тараскона» он пришел к горькому юмору и едкой иронии. К «Порт-Тараскону» особенно применимы слова Золя, сказанные им по поводу манеры Доде смеяться и высмеивать: «Оружие Доде – ирония, тонкая и острая, как шпага».

Читатели впервые познакомились с романом «Сафо» в 1884 году, когда он фельетонами печатался в газете «Эко де Пари». Тема романа, казалось, была не нова. Проституткам, куртизанкам, дамам полусвета посвящали свои произведения многие французские писатели. О них писали и друзья Доде – Эдмон Гонкур («Девка Элиза»), Эмиль Золя («Нана»), Ги де Мопассан (рассказы). Но Доде удалось подойти к этой теме по-своему. Бурная молодость Доде позволила ему соприкоснуться и с этим миром, порожденным буржуазными отношениями. Подруги художников и поэтов часто бывали детьми улицы. Они входили в круг художественной богемы не без надежд, но дальнейшая их судьба редко отличалась от судьбы ординарной проститутки. Достигнув известности и состояния, творцы прекрасного бросали своих подруг без всякого сожаления и угрызения совести. В романе таких историй много. Все эти Каудали, Ла Гурнери, Дежуа, Эдзано эгоистичны и жестоки. Они лишены человечности, грубы и равнодушны. Только некоторым из куртизанок, наиболее хищным и удачливым, случается урвать у своих любовников какую-то долю их богатства, и тогда они живут, как Роса и ее подруги, похваляясь своей известностью и своими громкими именами, прославленными в определенных кругах общества не менее, чем имена крупных поэтов или полководцев. Но это единицы. Обычная их судьба – улица, голод, преждевременная старость.

Но бывает и так, что сила привычки затягивает в омут порока вполне респектабельных людей. Перед героем романа – Жаном Госсеном все время маячит история композитора де Поттера, бросившего семью и дом ради стареющей вульгарной куртизанки Росы. Редко, но бывает, что в потребителе живого товара пробуждается совесть, и, потрясенный человеческой привязанностью своей жертвы, он переживает тяжелую драму (Дешелет). Но все это исключения. Нормой является поведение Курбебесса, который с легкостью бросает свою любовницу после десятилетней связи. Жан Госсен д'Арменди тоже исключение. Он полюбил Фанни Легран, по прозванию Сафо, настоящей любовью, но мораль его среды не позволяет ему до конца отдаться чувству. Слабохарактерный, безвольный, он борется с самим собой, мечется между страстью и «долгом» в буржуазном понимании этого слова, ревнует Фанни ко всем ее бывшим любовникам, страдает сам и заставляет страдать свою подругу. В конце концов перед нами вырастает весьма заурядная личность, неспособная восстать против условной морали, жалкая пародия на кавалера де Грие из «Манон Леско», с которым любили сравнивать Жана во времена Доде. Иное дело Фанни Легран. Она наделена незаурядными качествами: умна, начитанна, талантлива, у нее хороший голос, она сама себе аккомпанирует на фортепьяно. От всего ее облика исходит подлинное обаяние. Она способна искренне любить, способна жертвовать собой. С беспримерным мужеством борется она за право быть человеком. В трудную минуту Фанни готова пожертвовать всеми своими сбережениями, чтобы выручить попавшего в беду Сезера, готова отказаться от своего счастья и пойти за отверженным обществом человеком.

В 1886 году Поль Лафарг опубликовал статью о романе «Сафо», статью остроумную, хлесткую, но не во всем справедливую. Известно, что талантливый критик-марксист не всегда был прав в своих оценках, что он упрощал творчество крупных художников, был запальчив во время спора. Статья о «Сафо» не явилась исключением. Лафарг назвал роман «буржуазным» и обвинил автора в том, что тот изобразил в своем произведении «идеал дешевой любовницы», иными словами, сомкнулся в своих взглядах со взглядами буржуа на проституцию…

Роман «Сафо» не свободен от недостатков, но написан он, конечно, не для того, чтобы пикантными подробностями пощекотать нервы буржуазных бездельников. У Доде, несомненно, были весьма серьезные и гуманные намерения. Друзья поздравляли Доде с успехом, и нельзя не согласиться с Эдмоном Гонкуром, что роман «Сафо» – «самая человечная книга» Альфонса Доде.

Доде не всегда последователен в оценке своих героев. Желание оправдать эгоистические поступки Жана заставляет его повторять банальные фразы о коварстве продажных женщин, о зле, которое они наносят семье и обществу. Но объективный смысл романа воспринимается нами как осуждение социальных условий, принижающих достоинство женщины, опошляющих любовь.

Доде был наделен тем счастливым талантом, которому свойственно создавать образы-типы. Именно к таким образам-типам можно отнести и Тартарена, и Руместана, и Поля Астье. Художественный вклад писателя во французскую литературу очень значителен. Черпая материал из живой действительности, опираясь всегда на свои наблюдения, Доде не был рабом фактов. Творческое воображение, талант давали ему возможность создавать произведения большой жизненной правды, а его природная доброта, хотя и не обретала политической целеустремленности, все же связывала его с демократически настроенными общественными кругами. «Он, – по словам А. Франса, – поднимал униженных… воодушевлял слабых».

А. Пузиков

Мое первое посещение Тартарена из Тараскона я запомнил на всю жизнь; с тех пор прошло лет двенадцать-пятнадцать, а я все так ясно вижу, словно это было вчера. Бесстрашный Тартарен жил тогда при въезде в город, в третьем доме налево по Авиньонской дороге. Хорошенькая тарасконская вилла, впереди садик, сзади балкон, ослепительно белые стены, зеленые ставни, а у калитки – целый выводок маленьких савояров, играющих в классы или дремлющих на самом солнцепеке, подставив под голову ящик для чистки обуви.

Снаружи дом ничего особенного собою не представлял.

Никому бы и в голову не пришло, что перед ним жилище героя. Но стоило войти внутрь, и – ах, черт побери!..

Во всем строении, от погреба до чердака, чувствовалось нечто героическое, даже в саду!..

О, сад Тартарена! Другого такого не было во всей Европе! Ни одного местного дерева, ни одного французского цветка, сплошь экзотические растения: камедные деревья, бутылочные тыквы, хлопчатник, кокосовые пальмы, манго, бананы, пальмы, баобаб, индийские смоковницы, кактусы, берберийские фиговые деревья, – можно было подумать, что вы в Центральной Африке, за десять тысяч миль от Тараскона. Конечно, все это не достигало здесь своей естественной величины: так, например, кокосовые пальмы были ничуть не выше свеклы, а баобаб (дерево-великан, arbos gigantea) превосходно чувствовал себя в горшке из-под резеды. Ну и что же? Для Тараскона и это было хорошо, и те высокопочтенные горожане, которые по воскресеньям удостаивались чести полюбоваться Тартареновым баобабом, возвращались домой в полном восторге.