– Зигги, а мне ридикюль очень даже что и подойдёт, – неожиданно обнаружилась Жу-Жу, до сих пор прятавшаяся от авиакатастрофы в глубоком кресле под пледом из шерсти альпака. Преображение любовника вызвало женскую зависть. И самое первое что пришло в голову, это мысль, что всегда хотела иметь безумно дорогую английскую сумку с надписью Stephen Fry. Цвет «благородной» тафты идеально подходил к новому платью, которое выпросила у Зигги перед полётом в Берлин.
– И что дальше?
– Как что? Потребуй в обмен на планшет.
– Там документы.
– Вот ещё, какие такие документы? Тебя и так все знают. Я переложу к себе.
– Не смей. Могу заменить Житомир на Кёнигсберг.
– Слушай, как с тобой трудно, Левоневский, – упрекнула Жу-Жу. «Ну вот как она будет выглядеть на приёме в посольстве? Вот как? А если сам кайзер захочет встретиться со знаменитым лётчиком, а она будет с пошлой, мещанской сумочкой от «Зари Коммунизма». Фи, фи, фи! Ой, какой замечательный ридикюль. Он божественен! Такое чудо. А что, под него можно будет попросить у Левоневского и новые туфельки, и манто из шиншиллы, да мало ли. Ведь нельзя хорошую вещь носить с чем попало. Нет определённо этой ощипанной Андреевой он больше не подходит. Морозова убила! Господи, это ведь надо! А ещё актриса, прима, и такие страсти. Наверное, это всё из любви к иностранцу. Сапрыкин он что, он пустое место. Всегда на вторых ролях. Конечно, ему было приятно играть в карты на Андрееву. Ещё бы! А здесь иностранец. Одни ботинки в пупырышках чего стоят, тоже модельные, опять же фуражка, – она взяла за козырёк, чтобы рассмотреть кокарду. – Странная штука. Платина, что ли? Ракета с надписью, звёзды. Ой, они алмазные! Теперь понятно, почему Андреева ухватилась за него – принц какой-нибудь или шейх. Тогда и вовсе ничего не теряет, если подарит эту сумочку, вот совсем ничего. Опять подцепила богача! А мне, как назло, всегда только полярные лётчики достаются», – она нежно погладила бритый затылок любовника, надела фуражку, поправила.
– Знаешь что, Левоневский, не снимай. Тебе очень идёт. Просто шикарная вещь! – поцеловала, и осторожно забрав планшет с крючка за спиной командира, упорхнула в направлении библиотеки.
Скушав последние литры бензина, восемь авиамоторов М-34ФРН, одновременно чихнув, замерли. Неподвижные винты со свистом начали резать плотный воздух острыми краями. Прямо по курсу вытянулись в линию бетонные плиты Ходынского аэродрома, разделённые на длинные прямоугольники настырной луговой травой и нежными ромашками. В самом начале лётной полосы хлопал тканью красно-белый колдун6, указывая направление ветра. Но сейчас оно, это самое направление, не имело ровным счётом никакого значения для пилота, решившего приземлиться. Воробьи, мирно чирикавшие рядом с ангарами, дружно смолкли. В наступившей тишине из-за облаков послышался нарастающий вой, за которым появилась огромная серебряная птица с алой надписью на широких крыльях: «Максим Горький».
Глава 5 Катастрофа Левоневского
Окрашенное в банановый цвет здание МУСа (Московский Уголовный Сыск) располагалось в Малом Гнездниковском переулке. Напольные немецкие часы KIENINGER, подаренные купеческим союзом на Пасху, отсчитали последние секунды и замерли. Средних лет господин в цивильной тройке с ничем не выделяющейся внешностью, затрещал цепочкой, поднимая медные гирьки. Пунктуальным человеком действительный статский советник Порфирий Францевич Кошко себя не считал, поэтому заводил механизм, когда была настоящая необходимость. На этом утверждении и базировался его метод: брать в работу только ощутимые вещи, без всяких там дедукций и мудрствований. Конечно, он применял логику, без этого и вовсе нет возможности раскрывать преступления. Но вот изобретать пустые фантазии на основании всяческих там царапин и арестовывать, полагаясь на слабость человеческой натуры – от этого увольте! Сыщик неизменным образом делал тонкую игру, смущая ум фигурантов настоящими угрозами и ложными фактами. Порфирий терпеливо вёл скрупулёзную работу по сбору улик и арестовывал, имея на руках неоспоримые доказательства. Наконец гирьки встали в верхнее положение, отчего латунные молоточки весело защёлкали по шестерням, отмеряя послеобеденное время. Начальник МУСа выставил стрелки по карманному хронометру Breguet, когда раздался деликатный стук.
– Входите, – разрешил сыщик.
Стремительным шагом в центре кабинета образовался дежурный с красной папкой для срочных дел.
– Что там у вас, голубчик, – по-отечески спросил Порфирий Францевич молодого чиновника в тёмно-зелёном мундире с малиновым кантом и безупречным по чистоте воротником.
– Вот-с, срочные донесения из Армавира и Ростова. Извольте. – Секретарь протянул листки бумаги с наклеенными для удобного чтения телеграфными лентами. Порфирий Францевич недовольно поморщился, водружая на нос пенсне в золочёной оправе.
– Так-с, так-с, – пробурчал вполголоса, читая прыгающий шрифт. – Давно?
– Только получили-с. «Максим Горький» терпит аварию. Пилот радировал, что на борту опасные террористы. Да-с, ещё звонили из Санкт-Петербурга. – секретарь показал глазами на потолок. – Интересовались убийством Морозова. Вот статья из Ростова, – он протянул копию газеты «Гудок Кубани», полученную из оптической машины Артура Корна.
– Только этого не хватало! Вот кто успел донести? Немедленно городовых на выезд. Чувствуется, крупная птица летит, – распорядился сыщик, взяв из рук расторопного секретаря котелок, поспешил к платформе на чугунном столбе, которая под его весом поехала вдоль мощной гребёнки в гараж, поднимая взамен себя пустую.
«Да-с, задачка со многими неизвестными. Из фактов: убит, точнее, злодейски зарезан фабрикант Морозов таинственным господином в компании с фавориткой Андреевой. Однако! Громкое дело может получиться. Ещё этот Левоневский, первый лётчик социал-демократов. Императору успели доложить. Пресса раздует скандал непременно, если не поторопиться. Можно сказать, повезло с плакатами: Убийство фабриканта! Террор в небесах!» – Порфирий придирчиво осмотрел шеренгу городовых, вытянувшиеся перед начальником с круглыми от усердия глазами. Положив руки на трость с набалдашником в виде головы легавой, приказал:
– Брать исключительно живыми. Фельдфебель, держите портрет, чтобы все натвердо запомнили, каждую чёрточку, – протянул копию газеты. – Внимательней смотрите. Наверху ждут успешного разрешения дела. Не подведите, братцы. Бить можно, но не по физии. Субчиков приказываю доставить в потребном виде. Внимание! Насчёт девицы: член боевой организации, аккуратней, может стрельбу открыть. Ридикюль изъять сразу. Ну-с, с Богом! – сыщик сел рядом с шофёром и махнул рукой. Новенькие грузовики «Руссо-Балт», заполнив двор облаками пара, рванулись к Петербургскому шоссе. Москвичи, заслышав клаксоны, убегали в стороны, боясь попасть под колёса чёрных машин с городовыми, вооружёнными карабинами системы Мосина.
Порфирий прекрасно понимал, что от раскрытия необычного преступления напрямую зависит его репутация, коль сам император проявил интерес. В донесении говорилось, что смерть имеет мистический оттенок. Он задумался: «Свидетели утверждают, что самолично видели приземление воздушного аппарата в языках голубого пламени. В этот же день совершается дерзкое убийство в театре. Слишком много фактов, чтобы поверить в стечение обстоятельств. Слишком много. Опять же, взять атаку Ньюпорта? Пилот доказал под присягой, что расстрелял весь боезапас, а «Максиму Горькому» всё нипочём! Каково! В Москве своих мазуриков хватает, чтобы ещё привечать душегубов из глубинки, да ещё таких нестандартных. Ну да ладно, сейчас всё закончиться, осталось совсем чуть-чуть, и загадочный убийца будет допрошен со всем пристрастием».
Петербургское шоссе заполнил самый разнообразный транспорт: дуксы, форды, минервы, кадиллаки – спешащие в направлении Ходынского поля. Порфирий приказал увеличить скорость, понимая, что любопытные обязательно будут путаться под ногами. Как не спешили – на поле собралась порядочная толпа зевак. Охрана доложила, что всему виной радиолюбители, пустившие слух о крушении «Максима Горького»
