"А, спасибо!" - Это нас приглашают садиться за стол. Так мы и не против. Все же за три недели в поезде очень соскучились по нормальной еде. Когда я, лично, в последнее время нормально завтракал? Так это было еще в японском плену, месяц назад, когда нас напоследок накормили вкусной жареной рыбой с рисом. Ну, после лагерных помоев всё будет вкусным. Вся же братва в плену за год похудела так, что в один бушлат можно было двух матросов завернуть, как малых детей.
А такие пельмени я не ел с начала призыва, с 96 года. В последний раз ещё мама готовила их на моих проводах на флот. У нас они называются вареники. А начинка с капустой или картофелем. "Да ем я, ем. Разве не видите, что закидываю ваши вареники в рот, как голодная собака в пасть. А то, что они не с капустой, а с мясом, то это же лучше. У нас, в деревне мы мясо только на свадьбе и на похоронах ели. Сало - совсем другое дело. Шмат сала с луковичкой, да ещё под шпагативкой ... объедение! "
Ну не буду же я этим сибирским чалдонам объяснять, что такое "шпагативка" и сколько в ней градусов. Пить будем потом, после победы над царским самодержавием. Тогда и вареники попробуете. Доехать бы только к Яблунивки в полном здравии, а там уже мама накормит блудного сына. Ох, мама, мама, как я по тебе соскучился! И по отцу соскучился, и по сестре Маричке, и по брату. Как они там сейчас? Что делают? Хотя в Украине сейчас глубокая ночь и все ещё спят: папа с мамой в светлице на высокой деревянной кровати, брат на скамейке, на кухне, а сестра залезла на печь и прижалась к бабушке. Хотя, какая бабушка! Маричка же выросла, может её уже и замуж отдали. А бабушка жива, или, не дай Бог, умерла? Сколько же сейчас старой лет? Точно под семьдесят. Дед то умер, когда я ещё в Кронштадте служил.
Хорошо. Поели и вновь вернулись на баррикады. Вижу, что будет жаркий день. Степан говорит, что карательный отряд ждут с минуты на минуту. Вовремя мы приехали. А рабочие здесь суровые ребята, особенно тот в чёрном длинном пальто, что у них главенствует. Правильно всех расставил, говорит спокойно, а все его слушают. Плохо, что оружие у нас легковатое: в основном револьверы и только пара винтовок. Нам хотя бы один пулемет. Говорят, что в карательном отряде есть даже несколько пушек. Сюда бы орудие нашего крейсера "Баян"! Шесть дюймов - это вам не шутки. А в дополнение торпедой бабахнуть. Но здесь от моря далеко. Говорят, что у них озеро Байкал, как море. Если доживем до конца этой катавасии, то посмотрим какое это море.
- Эй, Степан! Ты на Байкале был? Что, действительно, Байкал большой как будто море?
- Байкал огромный. Море конечно больше, но такой чистой воды, как на Байкале, нигде нет. Я читал, что озеро Байкал это самый крупный водоём пресной воды в мире. По большому счету такую водичку продавать можно в аптеках, как лечебную. Но у нас только каторги умеют строить. Ты себе представить не можешь, сколько около Байкала тюрем понатыкано. Знаешь песню "Славное море священный Байкал"?
- Нет, не слышал я ваших чалдонских песен.
- Да она не чалдонская, а общечеловеческая. Вот послушай, пока время есть, и казачки не подъехали со своим собственным концертом. Хочешь спою?
Я оглянулся. Вокруг никого не было. Все разошлись по своим постам. Большинство матросов осталось внизу. Только мы со Степаном засели наверху, прямо за дымоходной трубой. Еще двух из нашей команды, а с ними двух рабочих мастерских послали стеречь на противоположной стороне широкой плоской крыши мастерских. Жаль, что труба уже давно остыла, но можно за неё хотя бы спрятаться от ледяного февральского ветра. Только надо не забывать иногда выглядывать, чтобы не упустить подхода карательного отряда.
- Давай, Степан, пой свою песню. Может, немного согреемся.
- Тогда слушай.
Голос у Степана оказался крепким и глубоким. Я заслушался.
- Славное море - священный Байкал,
Славный корабль - омулевая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалече.
Долго я тяжкие цепи влачил,
Долго бродил я в горах Акатуя.
Старый товарищ бежать подсобил,
-Ожил я, волю почуя.
Шилка и Нерчинск не страшны теперь,
Горная стража меня поймала.
В дебрях не тронул прожорливый зверь
Пуля стрелка миновала.
Шел я и в ночь, и средь белого дня,
Вкруг городов озираяся зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня
Парни снабжали махоркой.
Славное море - священный Байкал,
Славный мой парус кафтан дыроватый
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Слышатся бури раскаты.
- Хорошая песня. И поёшь ты хорошо. А что такое баргузин?
- Это такой ветер, дующий на Байкале с востока. Такой свирепый ветер, что всего раздевает. Но в парус, действительно, толкает хорошо.
- А какая такая бочка. Что за одна?
- Омулевая бочка. Это такое плавательное средство для беглых бродяг, когда лодки нет. Омуль, брат, это очень вкусная рыба. Нигде кроме Байкала я такой не видел. Местные рыбаки любят есть омуля, когда он немного воняет. Он так и называется - "омуль с душком".
- Да, песни у вас тоскливые, безнадёжные. Правда, у нас тоже в большинстве песни невеселые. Даже на свадьбе, когда начнут петь, как трудно будет невесте жить в чужом доме, то все бабы плакать начинают. Такая тоскливая получается свадьба. Но я бы сейчас погулял бы с удовольствием. Выпил бы настоящего первака, закусил бы голубцами. Правда, после голубцов свадьба, обычно, заканчивается. Все знают, что после подачи голубцов пора расходиться по домам.
