– Дядя Эрик! Ты мне дашь волшебной травы или нет?!.. Травы лекарей на меня не действуют! – в отчаянии кричал юный дат, вырываясь из рук стариков.

Глаза Эрика уже давно светились безумием, дыхание участилось, а руки тряслись, как у больного лихорадкой. Но голос был пока ещё голосом нормального человека, а не одержимого берсеркера.

– Малыш, лекари дали тебе больше, чем нужно. Я знаю, что ты хочешь моими травами заглушить не вопль потерянной навек руки, а голос отчаявшегося сердца. Я не дам тебе этих трав, потому что слишком глубоко забвение, которое они дают человеку, и, погрузившись туда раз, любой воин уже не будет знать покоя. Жалка участь человека, ставшего служителем безумных напитков и пожирателем шалых трав не ради счастья племени. Я не хочу, чтобы ты познал её.

Юный дат заскрипел зубами.

– Сволочь! Разве бывает участь, страшнее моей?! Судьбы калеки, непригодного для хорошего боя! Немедля дай мне волшебных трав! Ты, подонок, втравивший меня в хольмганг с чудовищем в облике человека! Это ты виноват в том, что я лишился руки!

– Да, это я виноват, – печально согласился Эрик, – я думал, что выбрал самого крепкого человека рода и самого сильного юношу племени, но вижу, что ошибся.

Племянник не понял слов дяди.

– Причём здесь сила?! Причём здесь крепость?! Самая крепкая и сильная рука Митгарда не выдержала бы столкновения с Ведьмой Севера!

После этого юноша замолк, потому что Эрик Одержимый пришёл в движение. Его походка была похожа на поступь медведя, прежде времени покинувшего зимнюю берлогу. Тонкая грань отделяла сейчас душу Эрика от привычного ей безумия, и раненый щитоносец, уже видевший любимого дядю в таком состоянии, испугался, что эта ярость сейчас перекинется на него. Но Эрик Одержимый ещё не потерял разум. Приблизившись, он всего лишь положил ладонь на лоб племянника и спокойно сказал:

– Малыш, если ты примешь шалую траву, то проживёшь пять-шесть лет, не познав радости видеть, как взрослеют сыновья и хорошеют дочери. Если воспрянешь духом и переживёшь потерю руки, то проживёшь многим дольше. И не слушай глупцов, что говорят, будто лучше жить пять лет славным воином, чем пятьдесят бесславным калекой. Слава бывает разная. Если вырастишь достойных сыновей, то войдёшь в Валгаллу через их подвиги быстрей, чем самый великий берсеркер. Поверь мне, тому, кто отказался от первой радости ради участи второго!

И слова эти возымели действие. Юнец уже не вырывался из рук лекарей. А когда Эрик Одержимый снял с его лба руку и отошёл в сторону, место утешителя тотчас занял Флоси Среброголосый.

– Крепись, юноша! Лишиться руки не значит стать калекой! Матёрый волк опасен и хромым на одну лапу! Вспомни доблестных тёзок своего дяди. Конунг Эрик Калека в седые времена перерубил одной рукой больше врагов, чем всё племя датов за время своего существования, а славный воин Эрик Жестокий из племени ганулов не столь давно потерял кисть в хольмганге со злым соплеменником Науси Свирепым, но уже успел доказать, что остался хорошим бойцом! А Эгиль Левша, принявший достойную легенды смерть в бою на Чёрном Острове?.. Он ведь не был левшой от рождения. Но лишившись правой руки, сумел так натравить на убийство левую, что враги боялись одного его имени!

Гуннара Поединщика интересовала только собственная судьба и жизнь побратима, поэтому следующим сказал слова утешения Олаф-рус.

– Я видел последний бой Эгиля Левши. И я вижу в твоих глазах, что ты не заимеешь его прозвище, но повторишь его судьбу!

– Поверь ему, юный дат! Он потомок волхвов! – подтвердил слова руса бродячий скальд.

Олаф действительно видел смерть Эгиля Левши, но в наследство, доставшееся от далёкого предка-волхва, не входил навык чтения будущего. Однако молодой викинг не считал себя лжецом. Не столь давно он заметил одну странную вещь. Например, если юноше кто-то из уважаемых людей скажет, что его ждёт слава великого воина, то он начинает чаще побеждать в эйнвингах, даже если до того был никудышным бойцом. Природу этого волшебства Олаф-рус никогда не пытался понять, но с некоторого времени стал им пользоваться.

Молодой рус не видел ничего в глазах юного дата, что бы хоть немного напомнило жёсткий взгляд Эгиля Левши, но не сомневался, что после предсказания от потомка волхвов, мальчик вырастет великим воином.

– Эй, Эрик Одержимый! После того, что случилось с твоим помощником, ты вряд ли наденешь щит на руку. Перед тобой стоит нелёгкий выбор: повесить его на спину, на плечо или на срамное место. Предлагаю последнее! Крючок, конечно, получится крохотный, зато никакого риска – жены у тебя нет, потому плакать об этой ма-а-аленькой потере будет некому!

Второй поединок был за Ваги, и он, вероятно, решил заранее размять язык, для чего и покинул угол Чёрных братьев. Его могучий родич, готовый к продолжению схватки, стоял рядом, и его слова не были такими острыми. Зато в них была искренность.

– За неё! Это было за неё-о-о!

Марви говорил о любимой жене, если разговором можно было назвать это утробное рычание.

Самое скверное заключалось в том, что покалечив юного дата, Человек-гора не нарушил правил. Он атаковал щит, а не щитоносца. На хольмганге травмы помощника, особенно такие тяжёлые, обычно его собственная вина. Помощник должен сам замечать, когда трещины на щите становятся настолько глубоки и многочисленны, что пора его сменить. Почувствовав, что этот щит уже не может служить зашитой ни щитоносцу, ни поединщику, он обязан отбросить его в сторону и поднять руки. Тогда судья подаёт сигнал, означающий, что первая часть схватки закончена – поединщики обязаны следовать в хослур, а человек, призвавший к перерыву – бежать за новым щитом.

В этот раз никакой вины за помощником не было. Щит был великолепен и не слишком пострадал от толчка. Но даже после трюка с бревном, почти наверняка подпиленным, кто знал, что Марви Человек-гора, даже с его мощью и ростом, способен одним ударом разрубить щит от верха до низа вместе с металлическими каймой и умбоном, и рукой в кольчуге и кожаном наруче. И не малоповоротливым боевым топором, больше похожим на колун дровосека, а хорошо режущей и разрубающей щиты, но так же хорошо в них застревающей секирой!

Да, тогда Марви Человек-гора действовал в рамках правил, в которых Ваги Острослов нашёл ещё одну лазейку. Но сейчас, покинув свой угол, чтобы высказать то, что они думают о сопернике, Чёрные братья были близки к нарушению правил. Судьи не преминули об этом напомнить, и оба ауга поспешили к ореховому колышку, обозначившему их часть хослура.

Эрик Одержимый тоже направился в свой угол. Полагавшийся ему второй щит он повесил вопреки глумливому предложению Ваги на спину.

Молодой дат шёл как во сне, низко опустив голову и чуть ли не падая. Нет, не обидные слова Ваги Острослова склонили к груди его подбородок. Эрик по-прежнему не имел права войти в раж берсеркера, потому что боялся пропустить сигнал к началу второй части поединка или «к началу второго щита», как говорят в сагах.

Эта пауза была на руку Марви. Если принявший шалую траву или безумный напиток викинг не войдёт в боевой раж, то может умереть от разрыва сердца.

В хольмгангах с участием берсеркеров есть определённые тонкости. Так как человек, ставший через напитки и заклинания зверем, не слышит ничего вокруг, то начало второго и третьего щита не объявляют. Тогда потерявшие щиты помощники бегут сломя голову в судейские углы, а поединщики продолжают драться, ибо берсеркер не может остановиться, пока не почувствует на лице вражью кровь. Но ранение помощника произошло до заклинаний берсеркерства, и поэтому Марви получил так нужную ему и такую страшную для Эрика Одержимого паузу. Но и судьи, и зрители знали, что когда начнётся второй щит, у Человека-горы больше не будет никаких передышек.

Люди, наблюдавшие за боем с драккаров, не уставали обсуждать то, что произошло с юным датом. Никто не посмел опозориться, признавшись в недостойном викинга чувстве жалости, но число воинов, болевших за Чёрных братьев, сильно поубавилось.