Алина кусает изнутри щеку, не чувствуя собственного тела. Хлынь ей кровь в рот — она не шелохнётся.

— Он не ушёл, — говорит едва слышно, смотря на равнины и верхушки слившихся деревьев. — Я сама его отпустила.

Отпустила. Упустила. Не смогла выстрелить. Не смогла схватить.

Дарклинг стал символом, мессией, борцом за свободу Равки. С ним было сражаться легче, за маской не видя лица. Ненавидя голос и то, с какой небрежностью он и его Орден жертвовали людьми.

Была ли эта беспощадность в мальчишке, с которым она росла когда-то? В мальчишке, глядящем на руины и поклявшимся уничтожить узурпаторов? Знала ли она тогда?

Возможно, подсознательно. Всегда знала.

— Когда-нибудь ты поймёшь, — сказал ей Дарклинг и снял шлем, из символа и беспощадного монстра превращаясь в того, кто слишком глубоко пророс в сердце: прожитыми под одной крышей годами, мыслью о возможной встрече, когда их разлучили обстоятельства. Алина едва не заорала, чтобы он надел шлем обратно; чтобы не был тем, в кого она выстрелить никогда не сможет, несмотря на гнёт всех предательств.

Чтобы противостоять, ей нужно чудовище. Дарклинг. Не Александр Морозов, стоящий перед ней на пустынном пляже невесть где, пока за его спиной дымился покорёженный металл. Гавейну досталось так, что пилота должно было расплавить внутри. Но он выжил. Всегда выживает. Алина не хотела думать о том, что не из-за попытки ли прикрыть её, Гавейн, могучее орудие, управляемое с лёгкой руки лидера Ордена Чёрных Рыцарей, теперь лежит грудой металлических костей?

— Что пойму? Что ты убийца? Что твои руки по локоть в крови? Когда ты остановишься?! — Алина целилась в него, стараясь не думать о том, что собственные руки дрожат; что целиться надо бы из кабины Ланселота, вытащив «Варис». Смотреть в глаза Александра больно. На свету они выцветают стальным, делая его всего слишком неземным. Доказывающим, что приобретённая им сила сплошь проклята.

— А разве ты не убийца? Разве Империя не убивает нас? — спросил он вкрадчиво, не страшась возможного выстрела. Не страшась смерти, будто Гиасс дал ему нечто большее, нежели способность подчинять себе людей. — Разве ты сама не пособничаешь ей?

Прежде чем Алина успела открыть рот и возразить, он добавил, высокомерно вскинув голову:

— Мир не изменить полумерами или красивыми словами, моя милая Алина.

«Моя милая Алина»

Так он звал её в богом забытом доме, где не было места страхам и мести. И смеялся, глядя, как она задирала нос, но позволяла утащить себя танцевать на дощатом, поскрипывающем полу.

Ей захотелось влепить ему пощёчину. Вытрясти из этого плаща, из брони, достать того мальчишку и кричать, что есть сил.

— Ты выкашиваешь неугодных себе сотнями. И чем ты лучше Империи? — прошипела она, постукивая пальцем свободной руки по передатчику на плече. Чтобы их нашли быстрее и избавили от необходимости принимать решения, о которых точно придётся жалеть. Схватить Дарклинга. Убить Дарклинга. Отрубить змее голову. И вырвать своё сердце с корнем чужого имени. Родного имени. Александр.

Убийца. Убийца. Убийца.

Оплавленная голова Гавейна повёрнута к ней, равнодушно взирая рубиновой линзой.

— Тем, что я не собираюсь сбросить в случае чего на головы мирных жителей ядерную бомбу? — поинтересовался Александр и сел на валун, как был.

Остров был отрезан от Фьерды и Равки. И вообще не пойми, где находился. Когда их найдут? И кто найдёт первым?

Алина побледнела.

Откуда?..

— Да, моя милая. Я знаю. Хочешь привить им милосердие? Тогда зачем же они создали «Фрейю»? — Александр хмыкнул, держа в руках шлем. Гиасс заалел птицей в его левом глазу, и этому свечению никуда не деться.

— Они не станут. Если ты не вынудишь.

Он рассмеялся. Лающе и зло. Взгляд полоснул по Алине, по её форме рыцаря. По той, кого звали «благородной равкианкой». Белой смертью.

— Они сами загонят тебя как зверя. И вынудят. Или это сделаю я, — пообещал он и оскалился. — Пока ты не поймёшь, что иного пути нет. Твоё место рядом со мной, Алина, а не с теми, кто лишил нас свободы. Им всё равно, сколько людей пострадает. Сколько умрут, чтобы болезнь, коей они меня считают, наконец, исчезла.

Во рту разлилась горечь. Где же хоть кто-нибудь, ведь ей не под силу держать пистолет. Не под силу схватить его сейчас.

Оскал стал понимающей улыбкой. Мягкость чужого взгляда словно перебила ей хребет.

Алина закрыла глаза, но слова Александра всё равно её настигли:

— Станешь ли ты им лекарством?

Она дёргает головой в настоящем, сгоняя морок чужих слов, преследующий и половинящий все устои. Дарклинг призывал её к себе с того самого дня, как спас от казни.

— Лучше никогда этого не говори в протоколе, — замечает Николай и хмурится, резко садясь. Рука касается передатчика в ухе, и Алина каменеет. Хорошие новости так не сообщают.

— Это Василий, — говорит Николай и кривится: отношения со старшим братом у него подобны натянутым струнам, ведь Василий словно послушная фьерданская собачка. Губернатор, исполняющий приказы свыше.

— Дарклинг атаковал военную базу в Крибирске, — мрачно произносит он. — Нас вызывают в штаб. Если Орден возьмёт эту базу…

Он не заканчивает, поднимаясь. Алина вскакивает следом.

— Видимо, в полку Чёрных Рыцарей прибавилось, иначе зачем ему боеприпасы? — она вытаскивает ключ от Ланселота из кармана, сжимает, пока грани вырезанных крыльев не врезаются в ладонь.

— Или он хочет нас обескровить.

Внутри колет дурным предчувствием.

— Зачем в штаб? Мы потеряем время.

Николай с явным трудом смотрит на неё.

— Фьерда отдала приказ оснастить Ланселота «Фрейей».

Нет.

Нетнетнетнетнет!

Алина отшатывается, как если бы он её ударил, и мотает головой.

— Ни за что! Он этого и добивается! Она уничтожит не базу, а выкосит города!

Василий явно её слышит, пока Алина включает собственный передатчик:

— Катитесь в преисподнюю, — она шипит. — Я не отправлюсь туда с этой мерзостью.

— Мы обречём на гибель миллионы, — рычит Николай рядом. Кажется, она слышит, как бьётся его сердце.

— Тогда ты никуда не отправишься вообще, Старкова, — рявкает ей Василий. — Приказ точен: ты или летишь туда с новым оружием и, наконец, избавляешь мир от этого ублюдка, или не летишь вовсе. В таком случае попрощайся с Ланселотом. Всё ясно?

В висках грохочет кровь.

— Удачи в поисках нового пилота, — огрызается она.

Алина не помнит, как забирается в кабину Ланселота, запуская двигатели. Найтмер оживает, поднимаясь на ноги, когда рядом взмывает Тристан.

Это неправильно.

Как раз в духе Дарклинга.

Облака разрывает в клочья, когда Ланселот расправляет крылья и срывается вверх. Хочется взлететь ещё выше, пока голубое небо не сменится чернотой; пока космос не поглотит их обоих и Белая Смерть не падёт подбитой птицей.

— Это глупо! И чудовищно! — говорит она Николаю, выкручивая рычаги и заставляя Найтмер спикировать вниз. — И это открытая провокация! Если мы используем бомбу, можно будет забыть о мире!

От собственного крика в ушах закладывает. Алина откидывается на спинку сидения и заставляет себя дышать, пока в груди сдавливает тисками. Сомнение. Чужая правда.

«Хочешь привить им милосердие?»

Милосердию неоткуда взяться там, где его никогда не было.

— Василий слишком ослеплён малейшим шансом подавить мятеж раз и навсегда, — шумное дыхание Николая разражается помехами.

Алина глядит на бескрайнее небесное царство, где есть только она и летящий вровень с ней Тристан.

Они говорят по закрытому каналу, но какова вероятность, что каждое их слово прямо сейчас препарируют? Теперь, когда Алина под радарами Фьерды?

Теперь, когда могучая Фьерданская Империя действительно боится хаоса, устроенного одним мальчишкой? Алина вспоминает, как из раза в раз чужой ум загонял армию в ловушку, и только её вмешательство мешало Дарклингу добиться своего.

Ощущая отвратительную дрожь в руках, Алина лезет за телефоном, цепляя его за ухо. Единственный номер, который она знает наизусть с тех самых пор, как пути лжи столкнули их с Александром вовсе не на поле боя. Раздаются гудки. Алина шарит глазами по экранам, выравнивая полёт Ланселота. У неё мало времени. Мало.