Зато, как и остальные, осведомлена, что к нему лучше не притрагиваться. Никак.

Вытащить из-под обломков? Пожалуйста. Прикрыть спину? Всегда готов.

Но в остальном, ради призрачной надежды на лучший мир и мнимую тягу Пингвина к благотворительности, не трогай.

Как-то раз Грейсон предположил, что он гаптофоб. Кажется, поедая бэт-бургер в той стрёмной кафешке, где продаются игрушки всяких отбитых, вроде них самих. С фигурки Джокера, признаться, они с Брюсом были одинаково не в восторге. Зато этот персональный хохочущий дегенерат, когда вновь откопается, будет вне себя от счастья.

Джейсон тогда не стал оспаривать: проще согласиться, чем выковыривать из-под кожи всех своих вовсе не заморских тварей и объяснять. Он вообще редко что объяснял, на своём опыте прочувствовав, что слова зачастую излишни.

На самой коже тоже подсказок хватало, но вряд ли кто-то смотрел настолько глубоко. Кроме Тима. Но у парня зрение хлеще, чем у криптонской суперсемейки, поэтому Джейсон даже не удивился, когда тот однажды просто взял и спросил:

— Это ведь началось после твоего возрождения?

Такое уж себе возвращение рыцаря, ничего не попишешь.

Джейсон кивнул. Тим кивнул в ответ. На том и порешали.

Ворчливый козёл, раздираемый внутренними проблемами, он именно с возрождения.

С остальными оказалось сложнее. С Роем, который ему ближе любого из птиц-братьев, то и дело порывающийся сграбастать за плечо; с Грейсоном, который сам по себе парень слишком тактильный. Благо, с Дэмиеном у них то холодная война, то открытое противостояние с огнём и заверениями друг друга отправить на кладбище, — не до порывов обниматься, потому что мелкий сам та ещё шоколадина. С девчонками… всё-таки с ними было проще всех.

Джейсон, так-то, тоже тактильный. Только границу переступить не может.

Границу из собственных рубцов.

Яма не смогла исцелить их все. По правде говоря, львиная доля сил волшебных ванн Р’аса явно была направлена на починку его мозгов, так что грех жаловаться. Но Джокер слишком постарался, чтобы следы остались везде: внутри, снаружи, на коже и её изнанке, в мозгах Джейсона, которые он едва по бетону не размазал. Или размазал?

По крайней мере, это объяснило бы то, что он в тепле нуждается, но на каждый шаг оскаливает зубы. Мечта психоаналитика, где на одной чаше весов жажда касаний, а на другой — заряженный глок.

Джейсон свистяще выдыхает, бездумно натирая нож. Сталь ловит синие блики работающих мониторов. Это всё действие Бэт-пещеры. В ней думается тяжелее, потому что прошлый дом то и дело хочет его сожрать. И, по-хорошему, надо убираться. Очередной кризис миновал, всем спасибо, все свободны.

С Брюсом пересекаться не хочется. Абсолютно никакого желания пытаться восстановить то, что восстановлению не подлежит вовсе.

Но Джейсон не двигается, сидя на низкой скамье, всё ещё в боевой экипировке, разве что без шлема и домино. Усталость подкрадывается пружинящими шагами, колет в многочисленных порезах, ушибах и всём том, чем Джейсон обычно покрыт в свои рабочие будни, как далматинец.

Надо уходить. Пересидеть ночь в одной из квартир, смыть всю апатию, зарядиться злостью, оформить билет куда-нибудь подальше, где проблемы с произношением названия, интернетом и властями. Но.

Возможно, всё дело в мелькающих на периферии рыжих волосах.

Да кого он обманывает, конечно, всё дело в Барбаре.

Она не такой частый гость в Готэме. Своей песочницы хватает. И Джейсон видит её так редко, что не может просто встать и уйти.

— Снова исчезнешь с радаров? — она присаживается рядом, вытягивает ноги. Порез на щеке выглядит кощунственно и правильно одновременно, напоминая, что не стоит верить беззащитности в этих зелёных глазах.

Джейсон наклоняет голову, смотря на неё. Пальцы колет, выламывает — необходимостью прикоснуться, обвести порез по краям. Или чтобы Барбара потянулась к нему сама. Каково обнимать её? Не в воспоминаниях, когда он был чудо-мальчиком, а она — той блистательной девушкой, коей и осталась в его глазах.

Пускай на запястьях нет следов шрамов, но он чувствует их везде, словно помеченный.

— Меня легко отследить по заголовкам, — Джейсон оскаливается.

Барбара качает головой. Не осуждающе, а скорее насмешливо. Заправляет взлохмаченные волосы за уши.

— Всё такой же колючий, — журит она. — Дику чуть руку не отгрыз.

Да. Он мог бы.

Но Барбаре не сможет воспротивиться. Ни за что. Пускай от неё хочется отшатнуться сильнее, чем от других. И ощутить её ладонь на щеке тоже хочется; в волосах и на плечах. Уходи, Джейсон, уходи.

Если в первый раз в могилу его загнал Джокер, то во второй это точно сделают противоречия.

— Он знает правила, — Джейсон отмахивается, бросая взгляд на монтировку, прислонённую рядом. Поганое, поганое оружие.

Барбара мягко пихает его в плечо своим. Джейсон замирает.

— Говорит тот, кто их вечно нарушает.

— Кто-то ведь должен.

Она слишком внимательно на него смотрит. Кожа зудит.

Бывшая девушка его старшего брата.

Его первая и вечная, призрачная влюблённость? любовь? Пойди-разбери.

Но она всегда будет особенной. Наверное, сама это чувствует, потому что улыбается мягко. И говорит, забивая гвозди не в крышку гроба, а в джейсоновы ладони:

— Тогда кто-то должен нарушать твои.

И накрывает его руку своей.