Я до сих пор все делаю так, как будто надо мной попрежнему висит Фуркат Закиров со своим перекошенным лицом и орет, что вышвырнет меня из редакции. И, наверное, поэтому все мои проекты получались идеальными по исполнению.
Сюжеты приходилось писать втайне от всех, и самое главное, втайне от директора. Выпрашивать камеру, монтировать по ночам… Но получались хорошие вещи, которые можно было показать по телевидению. Например, небольшой сюжет про службу спасения «Куткарув-050» даже Фуркат Закиров не смог обругать и поставил в сетку вещания.
Я сделал сюжет про МЧС3. Получилось неплохо, настолько, что решил пойти в офис МЧС и показать им отснятый ролик.
Наверное, это и называется попасть в нужное время в нужное место. Я шел по улице к зданию МЧС, а в это время в кабинете только что назначенного министра Ботыра Парпиева сидел начальник пресс-службы капитан Бегматов и выслушивал от генерала упреки в том, что информационная служба не работает. Не тянет, не создает новости, не мелькает по телевизору. Капитан Бегматов сидел грустный, вытирал платком затылок и не знал, что делать дальше. Министр был прав.
Он выходит из кабинета, а я захожу в здание МЧС и прошу пропустить меня в информационную службу. Как же капитан обрадовался мне!
– Слушай, это именно то, что нужно! – похвалил он, посмотрев передачу. Потом, критически меня оглядев, сказал: «Завтра нормально оденься, брюки, рубашка (я был в шортах), и зайдешь к министру».
Утром, за пятнадцать минут до начала рабочего дня, я уже стоял у дверей МЧС. Захожу в кабинет министра. Ботыр Рахматович сидит за столом, в форме, что-то читает, огромный, как скала. Поднял на меня глаза.
– Ассалом алейкум, – тихо сказал я, неуверенно шагнув к столу. Фуркат Закиров приучил меня, что на мое приветствие ответят необязательно. И тут случилось невероятное. Министр встал из-за стола, сделал шаг в сторону и протянул мне руку.
– Валейкум, яхшимисиз? – и жестом показал садиться.
Я забыл зачем пришел. Потому что в этот момент у меня случился шок. Целый министр встал, чтобы меня, неизвестного студента, поприветствовать. Наверное, в этот момент и появилась моя симпатия к этому человеку, и она живет во мне до сих пор вместе с благодарностью.
Ботыр Рахматович посмотрел материал, и он ему очень понравился.
– Молодец. А теперь берите ручку и листок бумаги. Записывайте. Вот тут галстук съехал, вот тут фуражку поправь, вот тут не так надо заходить, не отсюда, а отсюда…
Я сидел, писал, и мне становилось все тоскливее. Видео – это не репортаж в газету, его не отредактировать за пять минут. Чтобы исправить съехавший галстук, надо заново переснимать кусок. А в то время камеры в НТРК просто так никому не давали, было расписание, очередь, когда журналисты могли брать оборудование. Берешь, расписываешься, выезжаешь, снимаешь – есть свой порядок. Затем это все надо заново монтировать, рендерить.
– Записал? Срок – до завтра.
Я не знаю, как я это сделал, но я это сделал. Ночь не спал, приношу утром.
– Молодец. Вот этот кусок мы вчера забыли поправить, вот это добавь… Вечером покажешь.
Еще короче срок дал. Это был мой первый раз, когда я прыгнул выше головы и представил результат. Сделал все, как требовал Парпиев. Вечером показал.
– Ну все, отлично, – сказал министр. Можешь ставить.
– Ботыр Рахматович, – я чуть не расхохотался. – Я на телевидении никто, со мной даже редактор не разговаривает, не то что председатель правления НТРК. Я его даже не вижу. А только он может подписать сюжет на выход в эфир.
– Да ты что? – искренне удивился министр. – Ну, это не проблема… – взял трубку телефона, набрал Кучимова4. – Абдусаид-ака, спасибо вам, что вы помогаете, ваши ребята такие молодцы, такую хорошую передачу сделали…
На работе меня ждала вторая буря от Фурката Закирова. Прихожу, он в ярости. В этот раз он орал так, что слышал весь Ташкент. О том, что я перепрыгнул через его голову, что не спросил разрешения, что брал камеру вне графика. Выскочка, дилетант, идиот, осел. И чтобы не смел «давить на него сверху».
И с этого момента я оказался между двух огней. С одной стороны, мне нужно было делать сюжеты для МЧС, которые они начали просить, а с другой – каждый раз приходилось выслушивать истерики от директора за то, что приходится сдвигать график по камерам ради меня по звонку из министерства.
Я всегда возвращался с НТРК поздно, работы было много. Последний поезд со станции метро «Навои» уходил в 12:03, это была моя электричка, и самое главное было на нее не опоздать. Метро в это время уже было совсем пустым: одна уборщица с огромной шваброй, медленно возившей ее из конца в конец, и два засыпающих милиционера. Пусто, гулко, свет приглушен, и запах… Как же я любил запах метро! Оно пахло возвращением домой. А этот ветер из тоннеля и огонек приближающегося поезда… Больше всего любил этот момент, как будто это был ветер свободы, избавлявший меня от еще одного тяжелого рабочего дня.
Моя станция была последней, я иногда засыпал по дороге, все равно свою не проедешь. «Беруни» охирги бекат, вагондан чикетганингизда буюмларингизни унутманг» («Станция «Беруни», конечная. Не забывайте в вагоне личные вещи)». Под эти слова я просыпался.
На «Беруни»5 после двенадцати общественного транспорта уже не было. Я шел на пятак к таксистам, чтобы добраться до Каракамыша6. До конечной точки – улицы Тансыкбаева, надо было ждать попутчиков, еще трех человек. Мы все скидывались по двести сумов и ехали, как на маршрутке. В ожидании других я забирался на переднее сиденье, в холодное время просил включить печку и засыпал, обнимая свой рюкзак. Правда, люди набирались быстро.
Выходил почти всегда последним, и таксисты каждый раз спорили со мной: «Сказал же до Тансыкбаева, выходи!» А мне надо было еще двести метров проехать. И я каждый раз уговаривал довезти меня чуть дальше, сил идти пешком иногда просто не было.
Есть хотелось больше, чем спать. Мой двенадцатиподъездный дом всегда представлялся буханкой хлеба, пока я бежал к нему. Мысленно сверху я накладывал на него два кружка юсуповского помидора и посыпал солью.
Если уходил с работы пораньше, то ехал на троллейбусе и потом шел пешком две остановки. Школу, которая была на моем пути, проходил нормальным шагом, а когда школьный забор заканчивался и начиналось кладбище, я пробегал этот участок – страшно, темно, каждый шорох из-за ограды пугает. Лучше бежать.
Мама, конечно же, всегда ждала меня с работы, чтобы покормить. Мы жили тогда в двухкомнатной квартире вшестером: папа, мама, бабушка, две сестренки и я.
Мы, дети, спали в одной комнате с бабушкой, на курпачах. Она меня научила молиться. Слова молитвы, которые бабушка каждый раз произносила перед сном, крепко врезались в память. Непонятные, но такие успокаивающие слова завершали день. А потом я молился сам, своими словами, глядя в окно, на звезды, поскольку был уверен, что Бог где-то там, на самой яркой звезде, которую я сам для Него выбрал, и он точно меня видит. И помогает. И я обязательно скоро стану успешным, богатым, знаменитым и счастливым.
А пока я каждое утро сидел возле проходной НТРК и ждал, когда кто-нибудь меня заберет в студию. Мне даже пропуска не выдали, поэтому я проходил прицепом за кем-нибудь. А если я уже не выдерживал и звонил, администратор «Давра» Дильшод-ака лаял на меня как овчарка: «Не звони, ты уже всех достал, сиди, жди!» Пусть прочитает этот абзац, дай ему Бог жить еще очень долго, даже пропуска, по его мнению, я был недостоин. До сих пор обидно. А еще было жутко обидно, что в день зарплаты все сотрудники «Давра» уходили с большими пачками денег, уносили по семьдесят-сто тысяч, а я расписывался за полторы-две тысячи. Наверное, если бы была воля директора, он бы заставил меня еще и приплачивать за то, что я топчу священный пол его студии.
А затем мне пришло предложение работать в пресс-службе МЧС. Это было первой невероятной удачей. Здание МЧС находилось в центре города, там, где сейчас расположен Сенат. Крутое министерство, попасть в которое было так же тяжело, как в НТРК. Надо сказать, что «Давр» я бросил с удовольствием. В МЧС я получил должность главного специалиста, мне выдали форму и удостоверение. Чтобы вам была понятна степень моей удачи, надо уточнить, что к этому времени меня выгнали из института за то, что я самовольно поставил себе оценку в студенческую зачетку.
