Южная Каролина борется

– Потому что мы имеем право, – говорит дедушка. Мы сидим у его ног, разговор сегодня о том, почему по всему Югу проходят марши протеста – ходить, сидеть, да что угодно делать там, где хотим. Сначала они привезли нас сюда. Потом мы бесплатно на них работали. Потом в восемьсот шестьдесят третьем вроде бы нас освободили, но на самом деле не дали никакой свободы. Вот поэтому люди так возмущаются.

И это правда, по радио без конца твердят о маршах протеста.

В центре Гринвилла мы постоянно видим подростков, которые разгуливают по большим магазинам или сидят в других местах, где чернокожим людям до сих пор

запрещено находиться. Они поступают так, как хотят,

их тела расслаблены,

их лица спокойны.

– Вот так и должны бороться чернокожие люди, —

говорит дедушка. – Если просто орудовать кулаками, толку не будет. Нужно настаивать на своем, но мягко. Двигаться к цели не спеша.

– Но нужно быть готовым умереть за правое дело, – продолжает он и добавляет:

– Быть готовым умереть

за все, во что веришь!

Никто из нас не представляет, что такое смерть,

но все-таки мы пытаемся, как можем.

Даже мама не остается в стороне. Втайне от

бабушки она собирается в центр, чтобы встретиться там с кузинами. Но только она, надев красивое платье и перчатки, выходит за порог,

как слышит:

– Будь осторожна, смотри не попадайся полиции!

И мама, точь-в-точь как маленькая девочка, отвечает:

– Не попадусь, мамочка!

– Больше ста лет прошло,

а мы все боремся за свободу,

которую вроде бы имеем, – говорит дедушка.

Борьба в Южной Каролине продолжается, и что бы мы ни делали: играли, сеяли, молились или спали – мы все равно ее участники.

– Потому что вы цветные, – объясняет дедушка. —

Вы такие же умные, красивые, свободные, как и другие люди.

Никто из цветных здесь, на Юге,

не остановится, потому что

мы боремся за справедливость.

Тренинги

К нам приезжает старшая, самая любимая мамина кузина Дороти и ее дети. Они сторонятся нас и говорят, что не могут разобрать ни слова ни у Хоупа, ни у Делл, ни у меня.

– Вы тараторите слишком быстро, и все слова у вас сливаются в одно, – объясняют они.

Они говорят, что мы слишком маленькие, играть с нами неинтересно, и уходят гулять по улицам Николтауна. А нам не разрешают, мы остаемся на веранде. Смотрим, как они уходят, слышим, как тетя Дороти говорит им:

– Эй, разбойники, поосторожнее, не попадите в беду!

Потом мы крутимся рядом с кузиной Дороти и делаем вид, что не слушаем, о чем она говорит, но она, конечно же, все замечает. Ведь стоит ей рассмеяться, мы смеемся вслед за ней, стоит покачать головой, мы тоже качаем.

– Знаешь, почему нужно посещать эти тренинги? —

спрашивает тетя, и мама кивает. – Без них тебе никуда не разрешат выходить. Нужно знать, как себя вести, если вдруг те люди нападут на тебя.

Между зубами у нее маленькая щелочка, такая же, как у мамы, и у Хоупа, и у Делл. Тетя красивая, высокая и широкоплечая, с темной кожей.

Она носит перчатки и темные платья, которые заказывает у портнихи из Чарлстона.

Тренинги проходят в подвалах церквей, подсобках магазинов – везде, где люди могут собраться. Их проводят даже во время долгих поездок.

На них учат,

как изменить Юг, не прибегая к насилию, как не реагировать на выпады, как двигаться к цели медленно, но верно.

Как сидеть в кафе и слышать оскорбления в свой адрес, но не отвечать тем же, не устраивать драку, если твою тарелку с едой или стакан нарочно опрокинут.

Даже подростков учат держаться с достоинством,

не плакать, не поддаваться страху.

– Но боже мой, – говорит кузина Дороти, – у всякого терпения

есть предел! Сидя за ланчем в кафе, я молю Бога,

чтобы никто не плюнул в меня!

Я могу быть душечкой Дороти семь дней в неделю,

двадцать четыре часа в сутки —

только не переступайте этих границ!

Иначе конец мирному протесту!

Одеяло

В самый первый раз мама едет в Нью-Йорк ненадолго, только на длинные выходные, целует нас в щеки, ее глаза блестят от возбуждения, она горячо обещает нам:

– Всем вам привезу подарки.

Вечер пятницы, впереди целый уик-энд,

нас ждет кондитерская, и моя рука лежит

в руке Папочки.

Бабушка жалуется:

– Он совсем не умеет говорить «нет».

Но и сама она тоже не умеет.

Приводит в порядок наши платья, чулки и ленты,

разглаживает и подвивает наши кудри.

Нас с сестрой она называет своими малышками

и всегда довольно улыбается, если соседки говорят,

что мы хорошенькие.

Поэтому, когда мама едет в Нью-Йорк первый

раз,

мы и не думаем расстраиваться, безграничная любовь бабушки и дедушки покрывает нас с ног до головы, будто мягкое одеяло, под которым тепло и спокойно.

Мисс Белл и участники движения

Выглядят они как самые обычные гости, которые пришли навестить нашу соседку мисс Белл. Они держат завернутые в фольгу блюда,

кто-то приходит вдвоем, кто-то в одиночку,

есть среди них и женщины с малышами на руках.

Можно подумать, что люди заглянули скоротать с мисс Белл вечерок. Возможно, они прихожане местной церкви и собрались поговорить о Боге.

Но вот мисс Белл закрывает ставни, люди раскладывают еду по тарелкам, наливают сладкий чай и начинают

говорить о движении.

А ведь мисс Белл работает у белой леди, которая сказала ей:

– Я немедленно уволю вас, если только увижу с этими!

Но мисс Белл знает, что есть разные способы

помочь движению, и необязательно выходить на марши.

Она знает, что их участники должны быть сыты,

чтобы работала голова,

им нужно безопасное место, чтобы собираться.

Она, как и ее белая хозяйка, внимательно следит за событиями и ждет, когда борьба закончится. Именно для этого мисс Белл старается, чтобы стаканы у гостей были полны, нарезает кукурузный хлеб, раскладывает по тарелкам картофельный салат, стоит на кухне, прикидывая, как бы нарезать лимонный пирог, чтобы хватило всем.

А утром, перед тем как достать из шкафа свою униформу, она молится:

– Господи, дай мне и моим соратникам новый день!

Аминь!

Как слушать № 2

В магазинах

люди смотрят на нас враждебно,

потому что мы темнокожие.

Салон красоты

Субботний вечер пахнет свежим печеньем и жжеными волосами. После ужина бабушка превратила кухню в настоящий салон красоты. Все как на самом деле, на столе щипцы, помада для волос «Дикси Пич», щетка из конского волоса, шпилька для распутывания, в кресле одна клиентка.

– Сначала Джеки, – говорит сестра.

Нам только что помыли головы, надели на нас светлые хлопковые ночные рубашки, поверх набросили

полотенца, на которых в беспорядке рассыпаны

наши мокрые кудри.

Сестра открывает книгу на нужной странице и с миской арахиса на коленях устраивается на стуле, придвинутом вплотную к дровяной печке.

Буквы в книжках такие мелкие, и, чтобы разобрать слова, я прищуриваюсь. «Ханс Бринкер, или Серебряные коньки».