- Я ведь предлагал уйти с нами, пастор, - с плохо скрываемым сожалением рассматривал он разбитое лицо. – Видите, что они с вами сделали?
- Я должен был остаться, - прохрипел он и выплюнул кровавый сгусток, затем спохватился, подскочил, чтобы вытереть, и, безразлично махнув рукой, сел обратно. – Ах, после того, что они здесь натворили, это и за осквернение можно не считать… Я должен был остаться, чтобы завершить погребение, помочь душам спокойно достичь царства Его, и лишь я закончил читать молитвы и окропил место упокоения, пришли они. Допытывались, где находится патруль, затем обнаружили могилу, раскопали ее, и затем в ярости осквернили мою обитель. Я их умолял, заклинал всеми святыми, но… затем осквернили и меня, - он засмеялся, обнажая рот с несколькими выбитыми зубами. – И я все равно здесь останусь – сюда наверняка придут люди из окрестных деревень, а я накормлю их, чем есть и отправлю на юг, чтобы их не покарала смерть от этих слуг дьявола.
- Нет никого, пастор, - Ритемус легко сжал его плечо, - все деревни поблизости сожжены, тем, кому Господь наказал жить, теперь с нами. Мертвым вы уже помогли, помогите же живым.
- Вас много?
- Почти полсотни человек. Еды на всех не хватит, и вся надежда на вас, пастор. Пока мы будем искать, как утолить голод физический, вы утолите голод духовный и уменьшите их страдания хотя бы на каплю. Вы согласны?
Пастор задумался и с затуманенным взором кивнул в согласии. Ритемус рывком поднял его.
- Вы не представляете, как нас выручили. Соберите все, что у вас осталось, и поскорей – каждая минута дорога.
Пастор вскочил, и, хромая и спотыкаясь, побежал в келью; обратно он выбежал уже с чемоданом в одной руке, иконой и кадилом в другой, и двумя солдатскими рюкзаками на спине. Он отдал их Ритемусу, и тот обнаружил, что те набиты консервами и хлебом.
- Я оставил немного еды внизу, если кто-то набредет сюда, чтобы найти приют, - сказал пастор, и когда все вышли из храма, он поклонился, троекратно перекрестился и закрыл двери. Появление священнослужителя подействовало на людей самым воодушевляющим образом, и его ни на минуту не оставляли в покое, то прикладывая снег к опухшей щеке, то требуя от него рассказать, где их родственники, и почему он не ушел раньше, хотя сам он за время пути ослаб еще больше и едва стоял на ногах. Увидев, что пастор не в силах сдержать эту атаку любви и заботы, Ритемус разогнал толпу и отвел его в сарай. На этом сюрпризы не кончились – спустя время Северан и проводники вместе с новостями привели солдат-повстанцев, к которым прибились беженцы с границы. Они выглядели совершенно измотанными и загнанными, что и подтвердилось их рассказом – солдаты были из пограничного форта, и самыми первыми сдерживали натиск врага, а когда сил противостоять уже не было, они взорвали некоторые укрепления и ушли в лес. С мирными жителями из приграничных поселений минатанцы поступали точно так же, как и здесь – убивали, увозили в Минатан, но прежде всего объявляли, что теперь эти земли принадлежат его величеству минатанскому Императору и арлакерийцы не могут впредь здесь селиться, и вражеские солдаты выгоняли из домов хозяев, позволив жить им только в хлеве для скота и сараях. Те, что выжили, под покровом ночи ринулись прочь от своих жилищ, ставших в одночасье чужими – кто-то в тишине скрылся в лесу, оставив нажитое годами имущество на разграбление врагу, а кто-то не смирился с потерей, поджег дома и убил расквартировавшихся минатанцев. В начале пути и гражданских, и солдат было довольно много, но стычки с врагом, голод и заснеженные просторы отнимали силы и жизни, и сюда добралось меньше сорока человек из сотни. Выслушав всех, Ритемус понял, что какой бы он путь не избрал, увеличения числа голодных ртов и риска прямого столкновения с врагом было не миновать. Из-за прибытия новых членов отряда он продлил привал еще на час, и теперь еще тщательнее просматривал варианты дальнейших действий.
Он сел поодаль, прямо на снег, и смотрел, как те, кто только что почивал в сарае, теперь пропускали новоприбывших внутрь; из двери вырывался густой пар. Он переводил взгляд с одного человека на другого, тщательно изучая его взглядом, и между тем думал и думал, как провести эту толпу незамеченной через линию фронта. Вот бы здесь взялся Люминас – появляется, как черт из табакерки, ниоткуда и когда его не ждешь совсем – и так же, как он появляется, перенес бы в тыл всю эту ораву, и не было б никаких забот вовсе. Хорошо-таки быть простым солдатом, подумал он, и думать не надо – что старший по званию сказал, то и делай, а если приказ повлек за собой дурные последствия, то командиру их и разгребать, а ты сиди и хлопай глазами, как чурбан, и про тебя благополучно забудут. А сейчас он отвечает за почти семьдесят ртов, большинство из которых о армейской дисциплине знают по слухам, должен следить за шагом каждого из них, ни на минуту не теряя бдительность – ведь по шуму их могут быстро вычислить. И почему-то не видно вражеских воздухоплавательных аппаратов. Скопление черных точек на белом снегу среди голых деревьев – разве можно мечтать о более простой мишени? Кинуть сверху несколько килограммовых осколочных бомб или открыть контейнер с парой сотней железных болтов – и от «армии» Ритемуса останется едва половина. Он замечал, как на него смотрят люди – в глазах теплилась надежда. Они надеялись, что он выведет из этого ада, что он их накормит и обогреет. Но нет – он сам мечтает о том же. И от него чего–то ждут, каких чудес, будто он стал полубогом, случайно оказавшимся на земле…
На деле, он только недавно полностью осознал, что все эти семьдесят жизней зависят от только него. От человека, от которого раньше мало что зависело. В Фалькенарскую войну ему иногда приходилось принимать командование, но там всегда было какое-никакое оснащение и провиант, и вопросы приходилось решать в основном продовольственные, например, урвать на кухне для своего отделения кусок больше положенного. Но вот вопросами административно-хозяйственного характера в таких масштабах он не занимался никогда. Всю эту прорву надо было одеть, накормить и направить в условиях, когда у многих нет одежды, кроме рубахи, а кормить, кроме в прямом смысле подножного корма, нечем.
Ему не было страшно. Он постепенно, с самого первого дня, свыкся со своим положением, но понимать, что подобное произошло именно с ним, было странно. Впрочем, с отведенной должностью он свыкся и, кажется, исполнял ее исправно. Один, конечно, он ничего не смог бы, спасибо Тумасшату и Северану. Пожалуй, лишь благодаря их опыту они все сейчас живы.
Он зарылся носом в ворот шинели и подумал, что настолько сильно он не уставал очень давно. Как назойливый комар, гудела инфантильная мысль о том, как хорошо было бы оказаться дома, в своей небольшой каморке, пусть где было не всегда тепло, зато уютно и безопасно, можно было свалиться на кровать и помыться… А ведь прошло всего ничего времени с тех пор, как он ушел из Доламина, а между тем этот короткий промежуток казался целым веком, едва ли не прошлой жизнью.
- Рит, держи, - вдруг выдернул его из размышлений голос Северана. Он дал ему дымящуюся кружку, от которой отдавало хвойным запахом. Ритемус присмотрелся в мутноватую воду – на дне и вправду плавали еловые иголки. Сквозь обжигающий вкусовые рецепторы кипяток кисловатый привкус почти не чувствовался, но вносил приятное разнообразие.
- Как разграбим обоз, нужно будет обязательно обыскать на предмет чая, - мечтательно усмехнулся Ритемус. Северан уселся рядом.
- Что-то ты совсем сник, командир, - посоветовал он. Лицо его посерело и осунулось – даже медвежье фалькенарское здоровье эти дни подточили основательно. - Поспал бы, наконец, часов восемь-десять, а мы пока за хозяйством присмотрим. И поесть один раз по-человечески не помешало бы – вечно полпайка то матерям, то ребятне. Не спорю, делаешь правильно, и многие твоему примеру следуют, но один-два раза переживут, а нам нужен командир здоровый и телом, и духом. Принести, может, говядины, из пасторских запасов?
