Ритемус повесил плащ на крючок и обнаружил, что кусочек полы висел на нескольких нитях.
- Проходите пока в комнату, я сейчас чайник поставлю, - он бросил плащ на стул, включил конфорку, и, вернувшись, принялся чинить одежду. – Разве мы с вами не каждый день видимся, чтобы вы меня навещали? Может, мать вас отослала ко мне?
«Если ссора, то детям и вправду там нечего делать, а если что-то другое, так тем более», - подумал он и усмехнулся, но мальчик, усевшись на длинную скамью у стены, ответил:
- Нет, мы сами захотели к вам прийти. Надеюсь, мы вам не помешали?
- Отнюдь, - ответил Ритемус и, уколов палец иглой, зашипел, едва не разругавшись.
- А куда вы уходили? – спросил самый младший тонким голоском.
- Никуда, - пожал плечами Ритемус, сохраняя простодушное выражение лица, - На крыльце под навесом постоять, воздухом подышать. В дождь хорошо думается… Ну да ладно, о чем вы хотели услышать? – спросил он, надеясь не услышать эти неприятные слова.
- О войне, - коротко выпалил юноша, чем поверг учителя в уныние, которое тот постарался не выказать.
- О войне… - повторил Ритемус досадно, - Боюсь, скоро вы сами ее увидите и своим внукам будете рассказывать. Очень не хочется, чтобы война затронула ваши неокрепшие умы.
- А это страшно? – снова спросил младший.
- Война? – спросил наставник, чтобы потянуть время для размышлений и перевести разговор в более отвлеченное русло. – Да, очень. И в ней мало прекрасного, хотя в книгах и учебниках очень часто пишут так, словно война – это просто прогулка, пикник, где люди просто стреляют друг в друга, мол, занятие для настоящих мужчин, дело священное и благородное. Нет, совсем нет. Скажу больше – ничего прекрасного в ней нет. К тому же, война не состоит из одних только сражений, как я уже говорил, наоборот, они занимают небольшую ее часть. В основном это постоянные передвижения с одного места на другое, сидение в окопах и ожидание. Ожидание неизвестного. Пойдет ли противник в атаку, или вас бросят на него, а может артиллерия начнет бить по траншеям, и… - он осекся себя, вспомнив, где находится. - Мы вот так тоже часто сидели в своих землянках и чинили свои шинели. Фалькенарские леса очень густые, и даже бор неподалеку не такой густой, как там, словно сама природа защитила их этим лесом, и большая часть страны состоит из таких лесов. И когда мы двигались по тропинкам, часто цеплялись за колючие кустарники, и они своими большими шипами раздирали нам шинели, брюки и ранцы, и бывало, после одного перехода вся шинель превращалась в лохмотья. А когда мы приходили на новое место, чинили их, пока было время. Обычно этим никто не хотел заниматься… - он вновь запнулся, потому что хотел продолжить «… потому что это занимало много времени, и солдаты бросали свои шинели и брали их у убитых», что было делом обыденным в то время, и вновь замялся. - Тогда мы обычно сидели в землянках, и скажу вам, этот дом – настоящий рай по сравнению с теми конурами, в которых приходилось обитать нам. Стены из бревен быстро гнили из-за влаги, а по ним бегали насекомые – сороконожки, прочие жучки и тараканы, которые норовили стащить у нас еду из ранцев или из тарелок, если случалось пусть на несколько секунд оставить без присмотра, - тут дети помладше скривили рожицы и издали тонкий возглас отвращения, - но больше всего нас доставали клопы и вши, даже мази против них, которые были у каждого солдата, не помогали, и эти маленькие сорванцы причиняли много неприятностей. Все тело очень сильно чесалось, когда они начинали кусаться, а избавиться от них можно было, только если повесить над костром, чтобы дым их прогнал, или самому ловить во всех складках. Так вот, там было очень холодно и сыро, и у нас часто не было даже печек, чтобы погреться, и очень часто многие простужались в таком холоде. У нас не было даже нормальных керосиновых ламп, - он показал на лампу, стоящую на столе. – Только спиртовка или лучина, а огня они давали меньше спички, и если ты хотел написать или прочитать письмо, то нужно было сесть вплотную к ней, чтобы разобрать буквы, и вся землянка погружалась во мрак.
Казалось бы, что еще рассказывать? Подобные будни на войне были как близнецы, и повторялись с точностью до мелочей, и цепь их бывала то короткой, то огромной, и разнообразие в них вносили лишь бои да разведки. Скучными их не назвать – все время проходило в борьбе за собственную жизнь, и никто не знал, когда она оборвется. Но Ритемус, удивляясь самому себе, черпал изнутри все новые и новые слова из всплывающих с глубин воспоминаний, которым он не придавал никогда значения и не пытался воскресить. Всех, кроме юноши, клонило в сон, и головы их невольно падали на плечи друг друга. Снаружи по-прежнему неистовствовал дождь, рассекая стекла длинными косыми линиями, и Ритемус оставил детей у себя. Он бережно перенес их в другие комнаты на кровати, и, возвращаясь в гостиную, услышал еле различимое бренчание конской упряжи.
- Скоро мне придется уйти, пригляди за ними, пока не проснутся, - сказал он юноше и сел за стол. Пока шел такой сильный дождь, Видерим навряд ли рискнул бы ходить по домам и собирать мужчин на совет у себя дома; к тому же гостю надо было передохнуть после долгой дороги. Ритемус вновь принялся читать книгу, но юноша нарушил покой:
- Мы тоже пойдем с вами, если новости окажутся плохими? – под словом «мы» он подразумевал своих одногодков и ребят постарше. Этот вопрос задавали уже не в первый раз.
Наставник тяжело вздохнул, отыскивая правильные слова для ответа, и посмотрел на мальчика с укором.
- Ты еще слишком мал для этого, и останешься охранять своих младших братьев и мать. Судьбу остальных решит совет. Однако даже в самом худшем случае уйдет меньшая часть – кто же будет охранять деревню и работать? В любом случае, радуйся – тебе не придется претерпевать разного рода лишения, поэтому радуйся и не забивай голову этими вопросами.
- Но я хочу идти с вами!
- Исключено, - отрезал Ритемус, рассеянно блуждая задумчивым взглядом по комнате. – Тебе любой скажет, что ты еще мал. Ты нужнее здесь.
- Но я хочу защищать Родину! – юноша едва не вскочил от усердия. Ритемус подался к нему и почти в полный голос засмеялся:
- Родину? От кого же? Нет больше родины, мальчик мой, потому что ее разрушили те, кто искренне считает, что именно он ее защищает от других, которые точно так же в этом уверены. И все полны решимости бить других до смерти за свою родину, точнее, то, что от нее осталось. И точно так же как ты хочешь защищать родину, какой-нибудь другой мальчик будет ее защищать… от тебя, - наставник указал перстом в грудь юноши и сложил руки на своей груди. – И пусть каждый будет отстаивать родину, вы будете представлять ее себе по-разному, и как же тогда решить, кто из вас прав? И от кого ты будешь ее защищать?
Юноша потупил взгляд и застыл, уронив голову на грудь.
- Поверь, даже мы не знаем, с кем нам надлежит бороться, и кто является истинным врагом нашей страны - ни я, ни твой отец, ни даже Видерим.
- А что же тогда нам делать? – растерянно спросил он.
- Тебе это странно будет слышать, но я не знаю, - не кривя душой, ответил Ритемус. – И пожалуйста, давай на этом закончим. Тебе не стоит думать об этом раньше времени. Оставим размышления до решения совета.
Мальчик закивал и замолчал. Раздался стук, и скрипнули дверные петли.
- Ритемус, - громко сказал Северан. – Индерис приехал, скоро будет совет.
- Иду, - ответил он и поспешно накинул плащ, бросив на ходу мальчику. – Последи за младшими.
- Что старик? – спросил он уже на улице.
- Еще ничего не сказал, но по нему видно – добрых вестей не жди.
В прихожей дома Видерима было не протолкнуться – главы семей и их взрослые сыновья впопыхах снимали грязные сапоги и плащи, тут же собирались в группы, громко говорили и пыхтели трубками, отчего по потолку струилась легкая серая дымка, но в гостиную не заходили; под ногами носилась ребятня, прячась за ногами взрослых, словно за деревьями, и наполняя дом визгом и смехом.