Витя потолкался около костра, послушал разговоры: ничего интересного. Сам ответил на пару мелких вопросов, а так как пристроиться было не на что, то лейтенанту скоро надоело сидеть на корточках, и он отправился в уже знакомый кузов "Урала". Там было несколько теплее, чем на улице, и хотя под брезентовым тентом свободно гуляли сквозняки, Витя сумел уснуть на той же самой скамейке, что и прошедшей ночью...
Просыпался он долго. Спросонья даже не сразу сообразил, где находится. Потом вспомнил, и сердце защемило: солнце покатилось к закату, а в это время суток Поддубный всегда испытывал упадок сил и депрессию - такова была особенность его психики. Вставать не хотелось, тем более вызывала отвращение мысль о том, что, возможно, надо что-то делать по службе. Но и неизвестность тяготила: проспал он часа два, а за это время могло произойти что-нибудь существенное.
Поддубный превозмог себя, поднялся на ноги и не очень ловко выпрыгнул из машины. Прошёл на позицию, осмотрелся по сторонам: ничего нового не заметил, правда, исчезло ПУО. "Значит, стрелять не будем", - сразу отметил лейтенант. Практически тут же появился Зарифуллин и замахал руками:
- Сворачиваемся!
Солдаты, в надежде, что новое место будет хоть чем-то лучше этого, довольно бодро зашевелились, свернули огневую позицию, без особых проблем рассосались по машинам, а вскоре колонна и тронулась.
По дороге Поддубный отметил, что вся, в общем-то ровная, местность, была густо пересечена оросительными каналами. Большей частью они были пусты, однако попадались и заполненные водой. "Интересно, а можно ли её пить?" сразу подумал дальновидный Витя. Слева и справа от дороги поля заросли мелким кустарником - печальный результат перестройки и радикальных экономических реформ. Как всегда неожиданно для Вити командирская машина свернула с дороги влево - прямо в кусты. Поддубного этот маневр несколько озадачил, и прямо скажем, не воодушевил. И в самом деле, его самые печальные предположения немедленно подтвердились: поступил приказ развернуть огневую позицию прямо на этом месте. Витя выпрыгнул и присвистнул: "Это как же сектор обстрела нужно расчистить!". Он сказал об этом Зарифуллину, но тот только отмахнулся: "Бойцы расчистят" - он всегда считал, что нет безвыходных положений, а есть неприятные решения.
Вторичное оборудование огневой позиции прошло несколько быстрее, чем утром: сказался опыт, приобретённый за сегодняшний день. Но не успели лопаты отзвенеть о твердый грунт, как примчался на "шишиге" начальник артиллерии бригады майор Гришин, высунулся в открытую дверцу и, не выходя из кабины, завопил:
-- Сворачивайтесь быстро и за колонной направо!
Развернулся и упилил в неизвестном направлении. Бойцы только рты пооткрывали.
Рядовой состав не выразил возмущения только по одной причине: боялся контрактников. Безропотно орудия были вытянуты обратно, закреплены за "Уралами" и батарея двинулась в сторону, указанную майором Гришняевым. Наступала ночь, а это значит, что прошли вторые сутки с момента выезда из части.
Витя давно уже потерял ориентацию в пространстве. Но заботило его это, честно говоря, мало: есть вышестоящее руководство - пусть у него голова болит, а у него болят колени. И ломило, честно сказать, со страшной силой.
Поля с кустарником закончились, пошли поля голые, покрытые неглубоким снежным покровом. Поддубный обратил внимание на изгороди из деревянных жердей, и пришёл к выводу, что это очень похоже на огороды. Вот здесь-то и поступил новый приказ на занятие огневой позиции. Бойцы уже натренировались, в качестве допинга к каждому расчету приставили по рядовому контрактной службы и работа, худо-бедно, пошла. В Вите вдруг, откуда не возьмись, пробудилась совесть и твердо сказала ему: "Надо быть с народом!". Поддубный оставил насиженное место, с риском остаться вскоре без оного, и поплёлся к расчетам. Первым, кого он встретил, был сержант Карабут, страдалец с лицом мудреца. Он робко спросил, кончатся ли когда-нибудь его муки, и если кончатся, то когда. Витя пожал плечами, (а что он ещё мог сделать?), и ответил, что все в воле Божьей. Командир другого орудия - сержант Волков мрачно матерился и отпускал ядовитые шутки в адрес своих подчинённых: рядовых Шиганкова, Лисицына, а также наводчика Коломейчука. Контрактник, ответственный за данные орудия, отсутствовал - наверняка уже мирно дрых где-то в машине.
Вите неожиданно стало весело, (наверное, температура повысилась - на Поддубного это действовало как лёгкая степень опьянения). Он пустился в разговоры с бойцами, шутил, смеялся, даже песню потихоньку спел; его хорошее настроение передалось солдатам, и они приободрились даже...ну, чуть-чуть совсем. Подошедший на такое веселье Карабут спросил, не будут ли они ещё куда-нибудь сегодня переезжать. Витя в очередной раз за этот день пожал плечами:
-- Мы люди маленькие. Куда скажут, туда и поедем!
Так Карабут и ушёл в неопределенности. Он, может быть, и ещё постоял бы, но Волков так выразительно на него посмотрел, что сержант счёл за лучшее побыстрее удалиться...
Пока в очередной раз окапывались, наступила ночь - время выставлять караулы.
-- Ну, друзья, - сказал Волков притихшим рядовым, - кто будет стоять первым?.. Шиганков! Тебе кто больше нравиться? Лисицын или Федя? Чего молчишь? Ну, например, кого бы тебе хотелось поцеловать?
Шиганкову целовать не хотелось никого, но выбора у него особого не было, и он предпочёл своего земляка Лисицына.
От этой комедии Витю разобрал неудержимый смех, да так, что он даже согнулся. Шиганков стоял в шинели без ремня (куда дел?), а поле было белым-белым, и от того ночь казалась светлой...
Позади, в линии машин, разожгли костры. По идее, это было запрещено, но, как говорится, если очень хочется, то можно. Воины сливали солярку из бензобаков в каски, поджигали её и грелись вокруг, ведь многие после прошедшей ночи нехорошо кашляли и чихали. Витя подошел к своему "Уралу". В костре пылали доски из ближайшего забора, обильно политые горючей жидкостью. Ближе всех к костру сидели Аншаков, и, конечно же, Серый, которого било как в лихорадке. Было видно, что он серьёзно болен. Витя поморщился, ему не хотелось видеть этого солдата - почему-то Витиной совести становилось нехорошо из-за него. Поэтому Поддубный ушёл опять в линию орудий.
