Однако эти авторы не представлены иначе как «советские ученые», не дается вообще никакого контекста, не приводится тот факт, что они были ожесточенными врагами. Советскому международному праву даже в этом марксистском изложении едва находится место; в стандартном же жанре изложения истории международного права оно упоминается, только лишь чтобы быть отвергнутым.

Я хотел бы занять совершенно иную позицию. В следующих параграфах я пытаюсь доказать, что противоречия советского международного права породили ряд наиболее важных положений и принципов современного международного права и остаются значимыми.

Эта глава открывается типичным описанием, выполненным в стандартном жанре выдающимся современным специалистом по международному праву. Затем я прослеживаю развитие советского международного права в двух ракурсах: что оно само говорило о себе в ожесточенной теоретической борьбе; и что говорили о нем внимательные исследователи в Соединенных Штатах. Для этого я прослежу путь Евгения Пашуканиса, самого известного на Западе марксистского теоретика права, что отчасти отражено в трудах американских специалистов по международному праву. Я покажу, что, несмотря на попытку тщательно изучить развитие советского международного права, эти наблюдатели совершенно неверно истолковали то, что пытались анализировать. Надо сказать, что ту же ошибку допустили и ведущие советские теоретики. Эта традиция непонимания продолжается до нынешнего дня. Я утверждаю, что это верно и в отношении наиболее искушенного и преданного делу современного марксистского исследователя международного права, Чайны Мьевиля. Я с уважением разбираю его впечатляющую работу.

Еще важнее, однако, что, как мне кажется, существовало явное противоречие между позитивизмом учебников права и реальной практикой большевистской, а затем советской доктрины «права народов на самоопределение». Так, СССР оказал огромную материальную и моральную поддержку национально-освободительным движениям и провел успешную кампанию за то, чтобы принцип, а затем право на самоопределение оказались в центре международного публичного права XX и XXI вв.

Западные ученые знакомы с тем, что обычно обозначают как «марксистско-ленинская теория» в международном праве, и с ее стандартной характеристикой42. Иэйн Скобби в недавнем сравнении советской и «нью-хейвенской» теорий обращается к «советской теории международного права, предложенной Г. И. Тункиным»43. Согласно Скобби, советская теория была «конститутивной» (а не «фасилитативной»)44 теорией. Она опиралась «на объективные закономерности общественного развития и историческую неизбежность социализма»45. То есть она была совершенно механистичной по своему духу и изложению.

Неудивительно, что Скобби ссылается только на Тункина. Перевод Уильямом Батлером учебника Тункина стал единственным существенным советским текстом по международному праву, доступным для западной аудитории на английском языке46. Тункин, родившийся в 1906 г., умер в возрасте 87 лет в 1993 г., при завершении последнего издания его «Теории международного права», едва отправив статью – по обычному международному праву – в «Европейский журнал международного права» (European Journal of International Law). В ней он попытался описать «создание нового мирового порядка, основанного на верховенстве права»47.

Скобби отмечает, что советская теория была весьма традиционна по структуре и настолько укоренена в марксистско-ленинской теории, что «иногда кажется просто во всем равнозначной догме»48. Это, безусловно, было верно в отношении учебника Тункина. Он также был очень консервативен, признавая только нормы и согласие государства с ними: как объяснили Дамрош и Мюллерсон, советская теория рассматривала «существующий корпус международного права как систему достаточно определенных принципов и норм, которые все государства обязаны соблюдать в своих взаимоотношениях…»49. Прямым следствием этого стало то, что советская теория отвергла «общие принципы права, признанные цивилизованными нациями»50.

Существование двух противоположных общественных систем означало, что нормами «обычного», или «общего», международного права могли быть только нормы, не являющиеся ни социалистическими, ни капиталистическими. Тункин утверждал, что «нормами современного общего международного права являются только те международно-правовые нормы, которые воплощают соглашение всех государств»51. Таким образом, советская теория признавала за источники международного права только договоры и обычаи – в обозначенном выше узком смысле.

Американский ученый Алвин Фриман (1910–1983)52, писавший намного ранее, также заметил, что советское международное право принимало

Действительно, небезызвестный Андрей Вышинский54 писал в 1948 г., во время своей бурной деятельности в качестве руководителя советской делегации в ООН:

Есть, однако, момент, в котором этот консерватизм показывает другую, противоположную сторону. Фриман не преминул заметить это при обсуждении суверенитета. Он писал, что Советы «поддерживают классическую, строгую концепцию, согласно которой государство является единственным субъектом международного права и необходимо отстаивать суверенитет в его самой крайней форме – в форме, в которой отрицается главенствующее положение международного права перед национальным. Однако они признают исключение для народов, борющихся за „национальное освобождение“»56. Очень странно, однако, что Фриман не заметил основание для подобного утверждения: право народов на самоопределение. Этот «принцип» стал «правом» как общая первая статья двух международных пактов 1966 г. – Международного билля о правах.

Скобби вполне справедливо указывает на печально известную «доктрину Брежнева», согласно которой отношения между социалистическими государствами строятся не на «мирном сосуществовании», а на «пролетарском интернационализме». Эта лицемерная политика оправдывала вторжения в Венгрию в 1956 г., в Чехословакию в 1968 г. и в Афганистан в 1980 г.57 Но, что любопытно, он ничего не говорит о применении «права народов на самоопределение» в ходе советской поддержки национально-освободительной борьбы на протяжении трех десятилетий после Второй мировой войны.