- И теперь еще один свернул шею!

- ... и каждый был пьян, как сапожник по окончании Великого Поста.

- Верно! - Юбер сорвался на визг. - Все как сказала Антония! Он кормится грехами и кровью. И я не удивлюсь, если окажется, что на шеях его жертв окажутся отметины, как у тех, кого убивал Арнульф...

- Вон отсюда, - устало молвил Гальен.

- Что? - Юбер уставился на него.

- Вон, - повторил Гальен тихо, но пугающе отчетливо.

- Вот, значит, как... - Юбер тоже понизил голос. - Так вы не станете принимать меры?

Гальен поднял на него глаза и как будто безмерно удивился тому, что до сих пор видит его по эту сторону двери. Юбер попятился и шмыгнул из комнаты.

- Сумасшедший. - Симон зябко передернулся. - Неужели он и вправду прикончил бы младенца?

- Таким только повод дай, - буркнул Гальен. - Хорошо еще, он не решился действовать без своего господина и заявился сюда, к нам.

- А ведь я тоже слыхал, что барон был приемышем! - спохватился Симон.

- Да вы что, белены объелись, любезный мой? - рявкнул Гальен. - Он родной сын старого барона, только родился не с той стороны одеяла. Говорят, его отцу крепко приглянулась одна кабацкая девка, потому наш Филибер и пьет, как...

Дверь скрипнула, и на пороге появился Жоаннес.

- Не помешаю? - осведомился он. - Я только хотел спросить, какое такое поручение собирался выполнить тот странный тип с заостренной палкой.

- Какое поручение? - растерялся Симон.

- С какой палкой? - вскинулся Гальен.

- Он вышел отсюда, бормоча, что сам выполнит поручение своего господина, - пояснил Жоаннес. - И вытащил из-под плаща заостренную палку.

- Догнать! - взревел Гальен так, что Симон буквально стукнулся лопатками об дверь. - Найдите этого юродивого, пока...

Он не нашел нужных слов и вместо этого грохнул по столу кулачищем, похожим на мельничный жернов. Эхо удара достигло слуха Симона, когда он уже выбегал на улицу.

Юбер точно провалился сквозь землю. Симон сбился с ног в отчаянных поисках, но узнал лишь, что после смерти господина Лорме его слугу никто не видел.

Можно было подумать, что зловещий призрак из прошлого явился в башню городской стражи, и, выйдя из ее стен, вновь растворился в небытии.

Единственное, что оставалось делать Симону - это поставить пару своих людей на подъездах к особняку де Шарни. Двоих, может, было и маловато, но страже еще предстояло обеспечивать порядок на цирковом представлении, устроенном тем же вечером. А представление, надо сказать, удалось на славу. На другой день в Сенгийоле только и было разговоров, что об удивительных акробатах и жонглерах и дрессировщиках с заморскими зверями, и следующим вечером на площадь явились не только простолюдины, но и кое-кто из знатных господ. Симон едва не застонал от досады, увидев в толпе физиономию Филибера де Шарни. Бледный от бессонных разгульных ночей, с вечно опухшими глазами, с редкими, липнущими к голове волосенками, он выглядел куда старше своих лет. Сейчас Филибер протолкался в первые ряды и увлеченно глазел по сторонам, высматривая циркачек помиловидней. Вчерашняя кончина одного из собутыльников явно не тяготила его память.

Скрипя зубами, Симон пробрался к Филиберу поближе. Он обводил взглядом толпу, стараясь не пропустить жилистую фигуру и жесткое лицо Юбера, но никого не находил, и все увиденное и услышанное в башне, казалось ему все менее реальным.

Представление шло полным ходом. Филибер весьма оживился на выступлении юной акробатки и зааплодировал так, что стоявшие рядом люди отпрянули в стороны. Он даже слегка выдвинулся вперед в ожидании следующего номера, но, к его огорчению, акробатку сменил жонглер.

Симон почти не следил за представлением. Циркачей он в свое время насмотрелся достаточно, сейчас же ему меньше всего хотелось, чтобы на глазах у него, сержанта стражи, произошло самое нелепое и дикое убийство, какое только можно вообразить. Он по-прежнему оглядывал толпу, и лишь случайно, боковым зрением уловил знакомое подергивание жилки на лице...

Толпа с криком шарахнулась прочь, когда пружиной сорвавшийся с места Симон в прыжке сбил с ног жонглера, в руке которого невесть каким образом очутился кол вместо дубинки. Филибер де Шарни, отшатнувшись, потерял равновесие и плюхнулся в грязь, потрясенный, перепуганный, но невредимый. Стражники, сбежавшиеся с разных концов площади, помогли Симону скрутить бешено вырывающегося Юбера.

Вновь очутившись в комнате Гальена, Юбер сменил свирепый настрой на горькую иронию, сдобренную философией.

- Из обычной колоды - в колоду Таро, - усмехнулся он, окидывая взглядом свой цирковой костюм. - Походил в джокерах, быть теперь Повешенным...

- Не рассчитывай, что тебя повесят за ногу, - прервал его Гальен.

Жоаннес, сидевший в углу, при этих словах поднял голову и приветливо улыбнулся Юберу. Тот мигом позеленел.

- Вы зря не послушали меня, - сипло проговорил он. - Двадцать пять лет я колесил по свету, разыскивая эту тварь. Он здесь, в Сенгийоле, я чувствую это. Ублюдок Антонии...

- Увести! - заорал Гальен, резко встав из-за стола. Стул с грохотом опрокинулся на пол. Стражники живо подхватили Юбера и выволокли его из комнаты. Гальен еще некоторое время стоял, пыхтя от гнева, затем сгреб перевернутый стул своей огромной лапищей, водрузил его на место и снова сел, время от времени бросая угрюмые взгляды на дверь.

Ублюдок... Сын Антонии и Арнульфа не был ублюдком. Они обвенчались тайно, зная, что семья Лорме никогда не даст согласия на этот брак. Он, Гальен, сам был посаженным отцом, сам подвел Антонию к ее жениху, своему старому боевому другу, пусть и слегка повредившемуся рассудком после особо кровавой военной кампании. В тот день он впервые очутился возле Антонии, на которую прежде едва решался поднять глаза при случайных встречах на улице или в церкви. Именно ему она передала новорожденного младенца в ту ночь, когда он не сумел, не успел защитить Арнульфа от ярости толпы. И когда беспомощное существо, крохотная частичка Антонии, очутилось в его неуклюжих, грубых солдатских лапах, он поклялся, что сумеет сохранить ребенка.

Все, обещанное той ночью, претворилось в жизнь - и клятва Гальена, и проклятие Антонии. Кровь не обязательно пить, чтобы ею кормиться. Сын Монрэев наносит каждый свой удар прилюдно, не таясь. И в тот миг, когда душа очередного обреченного расстается с телом и толпа невольно замирает, он обводит людей своим спокойным взглядом, как бы спрашивая, кто из них следующий сам отдаст себя ему в жертву.

Гальен посмотрел на безмятежное лицо Жоаннеса и по его бульдожьей физиономии расплылось умиленное выражение.

- Иди к себе, малыш, отдохни, - сказал он. - Похоже, тебе снова предстоит работенка.</p>