Когда проскочила между ними искра, в чем она выразилась – в словах, взглядах, жестах? Ожилаури стал рядом, коснулся ее руки и как давнешней подруге стал объяснять, что надо сделать чтобы устроить друзей получше.

6

Пахом Ильич сегодня припозднился. Обычно он приходил к восьми утра, но сегодня был особый день. Ночной бой закончился очередной сменой власти. В город вступили бойцы подполковника Каппеля, передовой отряд вновь образованного Комитета Учредительного Собрания. Что то теперь будет? Как поведут себя новые спасители отечества? К десяти утра стало ясно, что методы смены власти не изменились. Начались облавы и аресты. Только после этого Пахом Ильич заспешил к гостинице. Степа конечно не пришел, отсиживался дома, не пришла и Прасковья, вторая горничная, подменить Лялю. Зато Ляля не подвела, приняла пятерых постояльцев. Они еще спали, но управляющий все равно попытался заглянуть к ним в номер, предупредить об обысках и проверках. Но дверь у них была заперта и знакомство пришлось отложить. Пахом Ильич отпустил Лялю отдыхать, а сам стал выносить вещи из номеров, оставленных сбежавшими уездкомовцами, они уж точно не вернутся.

Ляля поднялась к себе, налила в таз холодной воды, разделась и обтерлась мокрым полотенцем. Так ее учили еще в борделе. Посмотрелась в маленькое зеркальце – милое личико, голубые, но не пустые, глаза, каштановые с золотыми прядями густые волосы ниже плеч.

Наверное, я все-таки красивая. – подумала она.

Одела длинную рубашку и присела на край кровати. Не смотря на волнения ночи, спать не хотелось. Предчувствие, что жизнь ее теперь изменится, беспокоило и приятно волновало. Но больше беспокоило. В маленьком чердачном окошке было видно, как по улице ходили озабоченные вооруженные люди и усталые от перемен горожане. А она сидела и ждала, будто вовсе и не была частью этого мира. В ее собственном мире вот-вот должно было что-то произойти. За два года жизни у мамы Зои, через нее прошло больше двух сотен мужчин. И все они были разные, и ласковые и грубые, и добрые и злые, молодые и старые, красивые и просто страшные. Никто из них не задел ее душу и сама она не утонула в этой людской помойке. Тогда почему именно он, этот незнакомый человек со смешным именем Тедо? Почему она ждет именно его и знает, что это он стучится сейчас к ней?

С замирающим сердцем Ляля открыла дверь. Там стоял человек со смешным именем.

– Как ты меня нашел здесь?

– Ты сама сказала, что живешь в гостинице. Я искал и нашел. – сказал Ожилаури.

Она пропустила его, прикрыла дверь и все… Мир людей остался за порогом.

– Ты знаешь, что такое Батуми?

– Просто слово такое.

– Я тебе расскажу…

Уже час они были в постели, отгороженные от всего света. Отныне Ляля принадлежала только ему, она встала в позу доверия и позволила ему войти в нее сзади.

7

Васадзе стоял на крыльце гостиницы и ждал Зерваса. Надо было торопиться и побыстрее уезжать из Сызрани. Город наполнялся войсками. Чехословацкий легион, контролировавший Александровский мост, беспрепятственно пропускал подкрепления отряду Каппеля. Началось замещение пустующих постов городского управления. Штаб был устроен тут же, недалеко от гостиницы, на Большой улице, в здании Земской управы, которую большевики переименовали в Уездной комитет. Население, как всегда, активно сотрудничало с новыми властями и подсказывало, где прятались оставшиеся в городе большевики и кто был замечен в сочувствии к ним. Их отлавливали и тащили в городскую тюрьму, но мест не хватало, поэтому там держали только самых опасных. Большевики могли вернуться, а значит бороться с внутренними врагами надо было кардинально и быстро. Подполковник Каппель был решительным офицером и сторонником решительных мер. Расстрелы начались в первый же день. Людей отводили на окраину города, к кавалерийским казармам и расстреливали там же, за конюшнями.

Надо было спешить. Рассчитавшись с Пахомом Ильичом за постой, пятьдесят копеек с человека, здесь инфляция была не такая, как в Москве, Васадзе и Зервас собирались идти к пристаням искать хоть какое-то суденышко до Астрахани, Ревишвили пошел покупать еду в соседние торговые ряды, Ожилаури был неизвестно где, хотя все догадывались – где, Иосава остался ждать друзей в гостинице.

Васадзе наконец дождался Зерваса. Они стали спускаться вниз, к реке. Ровные прямоугольные кварталы разрезались прямыми немощенными улицами, летом – пыль по щиколотку, в распутицу – грязь по колено. Линия весеннего разлива реки опустилась, земля подсохла и они легко добрались до пристани «Общества на Волге». Кроме нескольких рыболовецких баркасов, никаких других кораблей видно не было.

– А кто его знает, когда кто зайдет.– ответил на вопрос друзей, ожидается ли какой нибудь пароход, смотритель пристани. – Расписания-то, нет. Да и общества тоже нет. Капитаны ходят на свой страх и риск. Вот он зашел на погрузку, а там власти раз, и конфисковали судно для своих надобностей. Но вы на купеческой поспрашивайте, они ночами принимают, я знаю.

Пришлось идти к купеческой пристани. Жуликоватый на вид смотритель долго отнекивался, но в конце концов согласился помочь.

– Вы приходите когда стемнеет.– сказал он. – К пристани подходит только баркас. Пароход стоит на реке. Вот на баркасе и переговорите – возьмут, не возьмут – с ними решайте. Сегодня? Да кто ж знает? Вы каждую ночь приходите, может повезет.

Обескураженные, голодные друзья повернули обратно, к гостинице. Но и там их поджидали нехорошие новости. Встревоженные Ожилаури и Ревишвили встретили их на улице.

– Плохо, все плохо. – сказал Ревишвили. – Сандро Иосава арестовали.

Фома с подозрением посмотрел на Зерваса.

– Он оказывается сотрудник ЧК. Ты тоже?

Васадзе отшатнулся, сбросил с плеч мешок, как будто собирался доставать револьвер. Но Зервас и сам ошарашенный смотрел на них.

– Какое ЧК? О чем вы? Да объясните, что случилось?

– Я прихожу из лавки, купил хлеб там, еще чего-то. – начал Фома.– Кстати цены тут, в половину московских.

– Да рассказывай ты! – поторопили его.

– Встречает меня управляющий, Пахом Ильич. Сует мне мешок Сандро и, весь так трясется, говорит – идите отсюда бога ради. Дружка вашего только что забрали, скандал был ужасный. Чекист он оказывается и вас повяжут, а мне проблемы, говорит, не нужны. Я не стал с ним препираться, в гостиницу сплошь военные набились, все номера позанимали. Стоим ждем вас.

– Ничего не понимаю. – Глаза Зерваса округлились, уголки губ опустились, он явно был растерян. – Никакой он не чекист, и я тоже, мамой клянусь! Надо поговорить с управляющим, это он что-то не то говорит.

Васадзе посмотрел на Ожилаури.

– А ты где был в это время?

– Он был у меня. – вдруг сказала Ляля. Как она подошла никто и не заметил.

– Пахом Ильич здесь ни причем, я уверена. Пойдемте в подсобку, я приведу его туда.

Васадзе незаметно достал револьвер и засунул за спину, прикрыл курткой. Он и Зервас оставили вещмешки друзьям и отправились за Лялей. Обойдя здание, зашли с черного хода и стали ждать в комнате, где хранился слесарный и столярный инструмент. Скоро пришел и Пахом Ильич. Он вернул Васадзе деньги за проживание и прижимая руки к груди стал рассказывать.

– Когда вы ушли, вскоре появились военные, много, при оружии. Говорят реквизируем гостиницу для проживания, по законам военного времени. Значит бесплатно. – горько усмехнулся управляющий. – Ну и пошли по номерам, смотреть условия, и я с ними, естественно. Заходят к вам, а там друг ваш. Стали они его проверять, мешок вывернули и все вроде хорошо и вдруг, из толстой такой книги выпадает листок. Они его читают и сразу в ор, хватаются за револьверы – чекиста, кричат, поймали. Меня в сторону отпихнули, а друга вашего с ног сбили, повязали да и потащили куда-то. Больше мне ничего неизвестно. Вы простите меня, но и вам здесь оставаться нельзя. Я ж знаю как это бывает – возьмут одного, а потом тянут за ним всех. Я сам по делу Сухомлинова проходил, (интересно в какой его части – политической или экономической, подумал Зервас), затаскали. Уехал из Питера сюда, думал тихо старость встречать, а тут такое. Как они ушли, так я его вещички собрал, они их так и бросили, и денег мне ваших не надо, идите с богом.