– Да заткнешься ты наконец?! – рявкнула мать. – Дай расспросить.

– Ну, не с порога, но выглядело примерно так, как отец сказал. Генка в школу отвалил, а меня Пётр Александрович попросил задержаться. Предложил, типа, присмотреть за его сыном, ну и обещал помочь с поступлением. Кстати, на экономический, как я и хотел.

– А в какой вуз? – не унималась мать.

– Не знаю, я не спросил, – грустно пожал плечами Саня. – Мне без разницы. Только Москва – она дорогая.

– А мы, по-твоему, нищие? – хмыкнул отец и гневно нахмурился. – Тебе чего-то не хватает?! Штанов заграничных?!

– Миша! – опять прикрикнула на мужа мама. – Ты, сынок, не думай, деньги есть. Не зря же отец столько лет на шахте горбатился. Тебе на учебу накопили.

Её глаза блестели радостным азартом. Она бросила благодарный взгляд на мужа, тот подобрался и даже гордо выпятил грудь. Семейный разлад отошел на задний план. Мысли женщины уже были заняты другим, более важным, на её взгляд, делом.

– Я, конечно, Генкиного отца не знаю, но Света девчонкой порядочной была. Она, правда, помоложе меня лет на пять, но в школе общались немного, так что…

– Да жулик он, – снова встрял отец.

– У тебя все жулики, а ты святой! Только по улицам в трусах маршировать и можешь, – осадила мама только что воспрявшего духом мужа.

– Ну Надя!

– А ты думал – всё?! Я забыла и успокоилась?! Закатай губу!

Возмущенное выражение на лице мужчины в одно мгновение сменилось на угодливо-смиренное, рот тронула кривая улыбка. Глядя на него, Надежда Яковлевна тяжело вздохнула и безнадежно махнула рукой.

– Пойди, проводи свою маму на автобус, – через паузу сказала она мужу.

– Может, ты сама? – неуверенно предложил он. – Не хочется мне слушать её нотации еще полчаса.

– Куролесить хочется, а слушать – нет? Ладно, провожу.

Бабушка, довольная, что семейная жизнь у сына налаживается, бодро попрощалась с мужчинами и в сопровождении невестки отправилась на остановку.

Когда хлопнула входная дверь, отец расслабленно опустился на диван, откинулся на спинку и устало закрыл глаза.

– А почему ты Петра Александровича жуликом считаешь? – поинтересовался Саня.

Отец приоткрыл один глаз, потер подбородок и сел прямо. Открылся второй глаз, но он продолжал молчать, разглядывая сына. Последние полгода они практически не общались, и сейчас он оценивающе смотрел на повзрослевшего парня, словно видел его впервые.

– Ты знаешь, просто инерция, – коротко пояснил отец, по обыкновению не собираясь вдаваться в подробности.

– По инерции?! Это как?! – возмущенно наседал Саня.

– Ладно. Смотри: его турнули из столицы. За что – неизвестно. А он был большим начальником, значит воровал. Ну и сейчас на хлебном месте.

– И что? – развел руками Саня. – Что из этого? Почему, если начальник, значит вор? И что, ему нужно уволиться с хлебного места, чтобы ты не считал его жуликом? Так?!

Отец устало выдохнул и досадливо поджал губы.

– Да зачем сразу увольняться! Я просто пытаюсь объяснить и факт констатирую. Без жульничества, воровства, без приписок и махинаций наша экономика вообще не работает. План-то выполнять нужно, а как? Вот и руководят нашими предприятиями шустрые жулики. Но самое интересное, что во главе всего этого безобразия стоят партийные начальники. Им спускают сверху разнарядки, они дальше их пропихивают – и понеслось. Хочешь работать – крутись! Ну и, конечно, себя тоже не забывают. А не выполнишь план – сразу вылетишь к чертовой матери, да еще и с волчьим билетом. Выставят тебя расхитителем народного добра, а то и посадят, чего доброго. Хочешь не хочешь, а начнешь мутить воду. Нужны материалы для работы – давай взятку! А деньги на неё где взять? Приписки, липовые наряды, мертвые души. Ты сейчас тряхни любое предприятие – и директор лет на десять загремит.

– И ничего изменить нельзя?

– Можно, если экономикой будут заниматься экономисты, а не партийные идеологи.

– Так и где они, эти экономисты? Почему их не привлекают?

– Нельзя. Тогда нужно будет проводить реформы, ломать систему. А как быть с руководящей ролью партии? Конституцию менять? Одним словом, тупик.

Отец замолчал, отвел глаза в сторону и снова откинулся на спинку дивана.

Саня с минуту обалдело смотрел на него и наконец восхищенно выдохнул:

– Ну ты, батя, даешь! Вещаешь, как «Голос Америки»!

– Ничего я не даю, – буркнул отец и добавил: – Ты только всё это не пересказывай никому. За такие разговоры можно и загреметь.

– Да я что, не понимаю… – начал Саня, но отец жестко оборвал его.

– Не понимаешь! Потому что тебя еще не ломали через колено.

– А тебя что, ломали? – осторожно уточнил сын.

– Гнули, – криво ухмыльнулся Матвеев-старший. – Если бы не свалил вовремя, то сломали бы. Дураком был, свое доказывал до кровавых соплей, когда начальником мехмастерских работал.

– А что не устраивало?

– Да всё! Что ни день, то какой-нибудь халявный заказ. То ворота на гараж сварить, то забор, то навес. «Дай, дай!» Откуда? Ни материалов, ни фондов. А работяги всё это видят и себе тянут. Несли всё, что под руку попадало.

– Так отказался бы эти заказы выполнять.

– Отказался! Сразу комиссия из «Народного контроля». Столько накопали – еле ноги унес…

– А другие как работают?

– Так и работают. Один принцип: не спорь и делай что прикажут. Давай заканчивать, тебе сегодня еще к репетитору.

Михаил Иванович отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Саня замер, слегка вытаращив глаза. Ему казалось, что отец напрочь отстранился от проблем семьи и полностью погрузился в собственный мир. То, что отец был в курсе его дел и помнил расписание занятий, приятно удивило Саню. Это неожиданное открытие отодвинуло прежние обиды, и всё больше в нем крепло ощущение, что все последние годы в доме жил чужой человек, а вот сейчас вернулся его настоящий, родной отец. Хотелось как-то выразить это возникшее нежно-щемящее чувство, но Саня стушевался, просто кивнул, повернулся в сторону выхода и неожиданно спросил, не поворачивая головы:

– Ты реально пить бросишь?

– Это не трудно, – скривился отец. – Смысл обрести сложнее.

– Смысл? – непонимающе уточнил сын, медленно разворачиваясь к нему.

– Да, Саня, долбанный смысл. Тупо всё как-то. Как пошло дело к полтиннику, так и заклинило. Скучно, тоскливо. Ты вырос, у тебя своя жизнь, уедешь через месяц-другой… Что впереди? Жизнь стала похожей на замкнутый круг, из которого не видно выхода.

– Ба-а-атя? – протянул Саня. – Неужели заняться нечем, кроме как бухать?

– Не напрягайся. Разберёмся. Завтра пойду к Ерохину на работу проситься.

– Ерохин – это директор консервного? Ты его знаешь?

– Знаю, – коротко кивнул Михаил Иванович. – Одноклассник мой, сосед и дружок по детству. Месяц назад механиком звал. Пойду узнаю, что как. Матери только не говори, непонятно ещё.

– Как скажешь, – весело бросил Саня, выбегая из гостиной.

******

В кафешке пахло подгоревшим жареным луком, пельменями и водочным перегаром. Столики в тесном зале были покрыты белыми скатертями не первой свежести. Саня огляделся: у стены скучала тучная официантка в маленьком кокетливом фартучке и белой кружевной наколке в кудрях, за стойкой возвышалась её точная копия. Чуть поодаль, справа, клевал носом перед стаканом с вином одинокий мужик, еще трое посетителей устроились за ближайшим к окну столом. Саня брезгливо скривился. Вира с Толяном окучивали какую-то затасканную малолетку: дерьмовые шмотки, висящие как на жерди, маленькая, еле различимая под растянутым свитером грудь, острые коленки и почти детское, неумело накрашенное лицо. Наверняка именует себя Жанной или Кристиной, а на самом деле её зовут Валя или Катя – просто она это скрывает, боясь казаться слишком обыкновенной. Глаза девушки пьяно блестели; похоже, еще чуть-чуть – и друзья смогут считать вечер удавшимся.