На немое удивление в Сашиных глазах Гена гыкнул и объяснил:

– Он кандидат наук и бабулин ученик – как она говорит, самый одаренный. Только доходы на ипподроме несравнимы с университетской зарплатой.

– А чего он сюда таскается? – скривился Матвеев.

– Ну ты даешь! Где еще он с такими людьми познакомится? Вон генерал, что за бабушкой ухаживает, со Щелоковым вместе воевал. Да и другие ему под стать. При его-то занятиях связи – первое дело! Вдруг сажать начнут…

– Сажать? За что?

– Ты как маленький! Там у них такие бабки крутятся, что только золотой лопатой грести можно.

Саня слабо представлял, как на ипподроме можно грести деньги, да еще золотой лопатой, и просто махнул рукой.

Ребята, как правило, присутствовали за столом на посиделках, и если Гена просто отбывал номер, то Саня с интересом слушал разговоры высокопоставленных гостей. Всё крутилось вокруг неизвестных ему персон – ученых, военных, милицейских начальников. Попросту говоря, им перемывали косточки, и это было бы неинтересно, если бы гости вскользь не касались положения в стране и в мире. Именно вскользь, полунамеками, понятными только им, имеющим доступ к достоверной информации, а не к пропагандистскому бреду из официальных источников.

Ближе к полуночи гости расходились, и только генерал с Рудым почти всегда оставались помогать хозяйке с уборкой. Составив грязную посуду в мойку, вернув на свои места стол и стулья в гостиной, они курили на кухне за чашкой чая или бокалом легкого вина. Вот тогда для Матвеева наступало самое интересное, потому что разговоры генерала с собеседником приобретали довольно откровенный характер. Оба принимались ругать власть, но каждый по-своему. Василий Павлович, преданный коммунист сталинской закалки, обвинял руководство в предательстве ленинских идеалов. Слушая его изобилующие лозунгами патетические монологи, Рудой морщился и ухмылялся уголками губ. Его недовольство имело более конкретную направленность. Не стесняясь в выражениях, он сыпал цифрами, доказывая несостоятельность партийного руководства, его тупость и закоснелость. Единственное, в чем мнения спорящих совпадали, – это коррупция. Саня слушал, раскрыв рот, стараясь понять, в чем проблема и как всё это можно исправить. Многие вещи с трудом доходили до него, и однажды, когда генерал вышел, он не выдержал и попытался кое-что уточнить у Рудого:

– А вот советская власть – она же народная, а её ненавидят…

Рудой чертыхнулся, замахнулся кулаком, собираясь грохнуть по столу, но передумал и спокойно опустил его.

– Власть, какой бы она ни считалась народной, простыми людьми всегда не любима, потому что подавляет и отбирает. И призвана она держать в узде стадо и вести его в нужном направлении. В этом её истинное предназначение. И советская – такая же, а то и хуже. Вожди – идиоты, воспитанники сталинской эпохи, и нет у них будущего, впереди только яма два на полтора. Нагромождение тупых лозунгов и бездарных идей, нежелание идти вперед… Им кажется, что все воспринимают идеи всеобщего равенства, идеи классиков марксизма как неоспоримую догму. Да и народ им под стать: спившиеся, голодающие жители социальной помойки, называющие себя «строителями коммунизма». Молодежь, принудительно изучающая работы Ленина и не понимающая, о чем он писал и, главное, зачем. Истлевшие, древние заветы, оторванные от реальных устремлений человека, желающего не строить светлое будущее, а жить хорошо здесь и сейчас. Вместо «хорошо» – сплошные запреты, а «хорошо» только там, за бугром. Поэтому уже большая часть «строителей коммунизма» лишилась своих иллюзий и подумывает о том, как бы свалить в светлое будущее, которое уже наступило в странах со «звериным оскалом капитализма». А этот звериный оскал, которым пугают нас с детства, вдруг превратился в прекрасную улыбку Моны Лизы – и манит, манит…

– Ты к чему молодежь склоняешь? – вкрадчиво поинтересовался генерал, возвратившись на кухню. – Диссидентом от тебя за километр несет. Спишь и видишь, как за бугор сорваться?

– Э-э-э, нет, я родину люблю, а в диссидентах пускай идиоты ходят, у власти права выклянчивают! Я же не собираюсь сидеть по тюрьмам и психушкам. Жить нужно удобно, со вкусом! Всё, что нельзя получить, можно купить. Хочешь за границу – дай денег секретарю горкома, или в МВД, или вообще… – Роман многозначительно поднял вверх указательный палец. – Заплатил – и ты уже стахановец, знатный передовик, герой труда, вали хоть в Америку, хоть в Африку. Всё покупается, всё продается. Да вы не хуже меня всё это знаете.

– Воруют, коммунисты воруют! – хрипло рявкнул Василий Павлович и оскалил зубы. – Да я бы…

– Воруют?! – вскинулся Роман, не дав ему закончить мысль. – Странное у вас понимание, впрочем, как и у всех. Тогда сразу возникает следующий вопрос: «Кто и у кого?» Разве нам здесь что-то принадлежит? Что вы сделали, товарищ генерал, чтобы вам принадлежало что-то? На баррикады пошли, выступили на партийной конференции, на худой конец? Сидите на кухне и молча наблюдаете, как ребята шустрят. А теперь претендуете на что-то. Всё распределено уже давно и нам не принадлежит. И на что претендуете? Чтобы с вами поделились? Как бы не так! Воруют!.. Воруют воры, а бандиты просто приходят и берут. Так что никто ничего не ворует.

– Это кто бандиты? – проскрипел генерал.

– Власть. У власти всегда стоят бандиты. Не важно, в какой стране. Человек более активный, лишенный каких-либо моральных заморочек, рано или поздно становится бандитом. Он хочет, а главное, может – в силу своей ментальности – жить лучше других, командовать, навязывать свои правила. И не важно, то ли это преступное сообщество, с точки зрения общественного мнения, то ли это государство. Устройство и того, и другого одинаково. Главный получает больше остальных, распределяет прибыль, контролирует финансы. Строгая иерархия, жесткие законы. Так что определение «воруют» никак не подходит. «Берут свое» – так правильнее. Зачем воровать, если всё и так принадлежит им?

– И что делать? – растерянно спросил Матвеев.

– Ну, это зависит от твоих запросов. Если хочешь много и вкусно, то подстраивайся под чью-нибудь систему или создавай свою – если потянешь. Ну а не хочется жилы рвать и рисковать – довольствуйся тем, что упало с барского стола, и утешайся разговорами на кухне. А дернешься – так ребятам в высоких кабинетах тоже развлечений хочется, поэтому идите на улицы, вас там быстро под автоматы поставят, как в Новочеркасске.

– Как-то всё кисло. Прямо жить не хочется, – театрально вздохнул Гена.

– Это я нарочно тучи сгустил, – тихо засмеялся Роман. – Для того чтобы вы понапрасну не строили иллюзий. Конечно, не всё так грустно. Просто нужно найти свое место или захватить. Идеи всеобщего равенства – утопия, сопливая романтика. Время романтиков никогда не существовало, всегда было время прагматиков и циников. А редкие всплески романтизма давили, как заразу, как страшную болезнь, выжигали каленым железом. Последних идеалистов и романтиков повесили после Сенатской площади. Но если бы они обладали даром предвидения и увидели, во что превратили страну их последователи, то вряд ли затевали бы свое выступление.

– Ты откуда про Новочеркасск знаешь? – тихо спросил генерал.

– Я что, в вакууме живу? – развел руками Рудой.

Генерал хмуро взглянул на него и медленно повертел головой.

Саня непонимающе смотрел на них. Он пару раз бывал в Новочеркасске, благо это недалеко от его города, но ни о чём таком и слыхом не слыхивал. Он хотел было уточнить, о чём речь, но Гена потянул его за рукав.

– Пошли спать, – прошептал он Сане в ухо, настойчиво подталкивая к выходу.

– Гена, что за приколы? Не дал расспросить, – нахмурился Саня, когда они закрылись в своей комнате.

– Какое расспросить! Ты видел, как генерал набычился? Они сейчас сцепятся, Виолетта разнимать придет. Каждый раз одно и то же…

– Так зачем она их приглашает?

– Ну, генерал – кавалер её, а Рома – просто друг семьи. Да они пособачатся, а потом опять в десна бахаться будут. Старая история.