Моя жизнь не только раздваивалась, но и все больше превращалась в сумасшедший, малоуправляемый экстрим. Мне все труднее было совмещать учебу на стационаре, работу в двух больницах с ежедневной охотой на карманников в городском транспорте, базарах и универмагах. Ночные дежурства в операционной, периодические, затягивающиеся до рассвета, рейды по профилактике угонов и разукомплектований дворового автотранспорта, редкие, но бурные ночные баталии на личном фронте – все это, практически полностью, исключило из моей неупорядоченной жизни регулярный ночной сон. В редкие свободные вечера, когда я, наконец-то, мог почитать конспекты лекций и спокойно уснуть, свои коррективы в несбыточные планы, как правило, вносили неугомонные соседи по студенческому общежитию. У меня начались серьезные конфликты с иностранными студентами, по их землячествам обо мне поползла пугающая дурная слава.
От использования учебников я давно отказался – неразумно было таскать толстые и тяжелые фолианты в моих непредсказуемых передвижениях по городу. В общежитие чаще 2-3 раз в неделю попадать не получалось. В отличие от большинства старшекурсников, я сделал упор на посещение лекций. В учебном расписании практиковалось проведение 2-3 лекций подряд в одной и той же аудитории. Если первую лекцию после бессонной ночи я еще высиживал нормально, перерыв и вторая – давались с большим трудом. Я принципиально садился в первых рядах. Уже несколько раз повторялась одна и та же ситуация. Мой сон в перерыве, ласково и аккуратно, прерывал добрый и сочувствующий профессор. Проходя через всю аудиторию к трибуне, он не мог не заметить и пройти мимо склонившего голову на стол и сладко спящего студента. Под хихиканье выспавшихся однокурсников, мягко теребя меня за плечо, он по-отечески, с пониманием, интересовался местом ночного дежурства, просил набраться сил и послушать его важную и интересную лекцию. Для борьбы с нежелательным сном я пошел на отчаянный и рискованный шаг. Покидая после ночного дежурства оперблок, прихватывал в карман пару ампул кофеина бензоата натрия. Одна ампула на полстакана воды, заменяла несколько чашек крепкого кофе и обеспечивала несколько часов дополнительного бодрствования. Командир оперотряда Сергей Шишлаков, больше других осведомленный о моем образе жизни, на полном серьезе заключил со мной публичное пари. Он пообещал выставить ведро шампанского, если я протяну в таком режиме без инфаркта, инсульта или другой серьезной болячки, больше года. Искренне верил, что отдавать проспоренное ему не придется.
Инфаркт – не инфаркт, но проблема с сердцем долго не заставила себя ждать. Несколько дней назад мне пришлось снова посетить уже пройденную кафедру госпитальной терапии. Она находилась в той же больнице Скорой помощи. Доцентом в ней работала моя землячка из Донецкой области – Галина Ивановна, прекрасный педагог и кардиолог. За время занятий у нас с ней сложились дружеские, доверительные отношения. Это позволяло мне обратиться к ней уже не как студенту, а как пациенту. У меня несколько дней не проходила точечная, острая боль в левой половине груди. Выслушав мою просьбу проконсультировать бывшего ученика, она не преминула вспомнить прошлое и устроить настоящий дополнительный зачет по дифференциальной диагностике. Каждую мою жалобу она заставляла, меня же, анализировать в качестве симптома, исключать или наоборот, объединять с другими признаками уже изученных под ее руководством болезней. После замера показателей артериального давления и снятия ЭКГ, она ошарашила меня необычным прямым вопросом: «А ну-ка, дорогой, давай рассказывай, как ты живешь?!» Я растерялся. Мне очень не хотелось ей врать. Но и рассказать ей всю правду – я тоже не мог. Попытался логично и правдоподобно скомпоновать полуправду, скрыв все, что было связано с милицией и оперотрядом. Кофеин заменил на обильное и частое употребление кофе. Но и того, что я ей рассказал, хватило для перехода ее интонации с ласково-дружеской, на холодно-официальную. Она утвердила сформулированный мною диагноз собственного болезненного состояния. Назначила лечение и дала, обязательные к исполнению, рекомендации. Ее прогноз не сильно отличался от Шишлаковского. Он звучал как приговор. Если я кардинально не изменю свой образ жизни, осознанно и дисциплинированно не потрачу несколько лет на поддержание строгого охранительного режима, мое будущее не будет стоить и 3-х копеек.
Ее рекомендации мне удалось выполнить частично. Вместо возбуждающего кофеина, я нашел для себя уникальное успокоительное и снотворное средство. Я с удивлением обнаружил мощный седативный эффект в песнях Владимира Семеновича Высоцкого. Его хриплый, грубый и, раздражающий многих других голос, успокаивал меня лучше и быстрее самых сильных и дорогих лекарств. Я негромко включал переносную «Весну», ставил магнитофон рядом с подушкой, и засыпал мертвецким сном, даже если у негра – соседа, на его половине комнаты, до утра толклись опостылые гости и звучали надоевшие африканские мелодии.
Смена второго места работы, так же позволяла хорошо высыпаться во время тихих, спокойных дежурств. В рабочие дни посетители приходили, в основном, в дневные часы, ночью беспокоили редко. Обращались чаще всего по поводу мелких ссадин и порезов, иногда просили какую-нибудь таблетку при легком недомогании. В более серьезных случаях, сразу же вызывалась машина, и пациента отправляли в санчасть.
Я не заметил, как задремал на кушетке. Мои полумысли-полусны прервал звонок на входной двери. Открыв ее, вместо жаждущего медпомощи пациента, обнаружил на крыльце буфетчицу Валю. Не здороваясь и не спрашивая разрешения, она шустро проскользнула мимо меня внутрь, бесцеремонно присела на только что покинутую мной кушетку. Она не пропускала ни одной моей смены. Под любым предлогом заявлялась в первый же час дежурства, в течение смены находила еще несколько поводов для повторных визитов. «Чем обязан сегодня?» – сухо и официально поинтересовался я, перехватывая инициативу. «Дайте мне йод и напальчник, я порезалась» – нарочито жалостным и несчастным голосом ответила Валя, театральным жестом демонстрируя мне царапину на указательном пальце. Я не давал этой молодой, разведенной женщине абсолютно никакого повода. С первых же ее визитов мягко, но настойчиво переводил общение, исключительно, в деловое русло. Но она, также настойчиво, продолжала гнуть свою линию. Обработав йодом и надев поверх забинтованной царапины резиновый напальчник, пожелал визитерше здоровья и успехов в труде. Прощаться Валя не собиралась. Достав из сумочки и положив на стол пакет с бутербродами, начала страстно благодарить за помощь, словно я в результате многочасовых усилий, героически спас ей жизнь. Бестолковые и наивные комплименты перемежались сочувствиями голодному, одинокому и лишенному ласки студенту, упорно грызущему гранит непокорных знаний, а на хлеб насущный, зарабатывающему утомительными дежурствами. Поняв, что я не ведусь на комплименты, перешла на проблемы женского здоровья. Недвусмысленно переводя взгляд на стоящее за ширмой гинекологическое кресло, поделилась своими опасениями по поводу незамужней монашеской жизни. От ее затянувшегося монолога и нежелательного развития событий, вовремя спас телефонный звонок. Поняв, что звонит моя институтская подруга Надежда, заторопилась в свой оставленный без присмотра буфет.
УКРАИНА, Приднепровье. 90-е годы
Телефон звенел какими-то пронзительными и неровными звонками. Сначала мой мозг безразлично игнорировал их, принимая за естественный звуковой фон тяжелых и бессмысленных сновидений. Морфей не хотел выпускать меня из своих крепких и вязких объятий. Постепенно ко мне начало возвращаться сознание и я уже отчетливо понимал, что сплю у себя дома. Вчера вернулся поздно. Мои, как обычно, в это летнее время, жили у тещи. Наскоро перекусив, из последних сил добрался до кровати. После двух бессонных ночей, сразу же провалился в глубокий омут тяжелого бесчувственного сна. И теперь, медленно всплывая из той глубины, сначала думал, что звонит телефон на тумбочке в коридоре. Когда до меня дошло, что надрывается звонок входной двери, по ней начали нервно и требовательно стучать. Я открыл глаза. В темноте комнаты четко выделялись цифры на экране электронных часов – они показывали десять минут третьего ночи. Звонки и стук в дверь повторились с новой силой. Не одеваясь, иду в прихожую. По пути машинально беру с полки шкафа пистолет, снимаю с предохранителя и тихо подхожу к входной двери. Зная, что тонкая фанерно-деревянная ГОСТовская конструкция легко, как бумажный лист, прошивается любым оружием, предусмотрительно становлюсь за надежный бетон несущей стены. «Кто там?» – мой сонный голос выдает нескрываемое раздражение внезапно разбуженного обывателя. «Откройте, милиция!» – отвечает снаружи, не менее раздраженный долгим ожиданием, хриплый мужской голос. «Какая, к черту милиция, третий час ночи?!» – ситуация с каждой секундой нравилась мне все меньше и меньше. «Сергей Михайлович! За вами послал начальник УВД, Александр Владимирович Поляк. Выгляньте в окно!» – второй, более взрослый голос, успокоил сдержанной, официальной интонацией. Подойдя к окну на кухне, увидел внизу патрульный УАЗик. «Ждите меня в машине, сейчас спущусь! – я уже обреченно понял, что предстоит третья бессонная ночь. На мои вопросы, старший патруля сдержанно и кратко отвечал, что приказ поступил по рации, уточнений и разъяснений не было. По радиообмену слышали, что другая ПМГ получила аналогичное указание доставить в УВД Валерия Зотова.
