Когда я стал приходить в себя и до меня начал доходить полный смысл прочитанного сообщения, я с сожалением понял, что ситуация намного серьезнее, чем мне казалось раньше. В наших с женой отношениях давно происходят скрытые и неконтролируемые мной перемены. Она сообщила, что в связи с тем, что наша, выставленная на продажу два года назад, квартира обесценилась наполовину и не продается, она сдала ее внаем. Взяв с собой минимум необходимого, 30 сентября (то есть, уже вчера) грузовой ГАЗелью они с Катей уехали жить в Чернигов. Младшая, Надежда, прихватив с собой неразлучную Вету (подружку и воспитанницу породы Русский Той-терьер) на любимом Шевроле, переехала жить в Днепропетровск к жениху Александру. Закончив сообщение припиской, что решает проблемы, как может, жена пообещала выйти на связь сразу же, как обустроится на новом месте.

Теперь я, действительно, был в шоке. Несколько минут не мог сосредоточиться, спокойно осмыслить и понять, что из этой неожиданной информации расстраивает меня больше всего. Почему именно Чернигов? Потому, что там живет 90-летний родной брат тестя, дядя Иван? Несколько лет назад он перенес тяжелый инсульт и нуждался в постороннем уходе. Я знал о нем. В свое время помогал перевезти его из Чернигова к тестю, как только стала возможна трудная и опасная транспортировка тяжелого больного. Там, автоматически, для моих решается проблема с новым жильем. У Ивана, бывшего зубного техника, много лет проработавшего с золотом – огромный, правда не совсем достроенный, дом. Жены и детей нет, так что места для моих хватит с избытком. Но почему все так тайно и скрытно? Почему не сообщить заранее и не посоветоваться? Почему молчали дочки, с которыми я неоднократно общался накануне, параллельно с женой? Неужели, она настраивает их против меня, и они таким образом проявляют с ней скрытую солидарность? Может, боялась, что я буду против? Но я – за! Даже по вновь открывшимся обстоятельствам. Поднятая мной волна противостояния с Украинским пенсионным фондом, неизбежные трения с чиновниками и бывшими «товарищами», сочувствующими и поддерживающими Правый Сектор, вполне вероятным рикошетом могли достать и семью. Успокоившиеся было страсти по поводу моего переезда в Россию, в последние дни разгорелись с новой силой. Я был не против того, чтобы они на какое-то время покинули родной город и переждали смутное время в каком-нибудь тихом и спокойном месте. Меня так же не сильно беспокоило, что в моей квартире теперь живет донецкий налоговик с семьей. Его нельзя было назвать беженцем. Если он и убежал – то только от гнева восставшего населения. Судя по всему – он признал и принял новую киевскую власть и продолжал служить ей. Бог ему судья, это – его личное дело. Для меня этот аспект сейчас не особенно важен. Я не жадный и не брезгливый. То, что он сейчас пользуется моей мебелью, читает книги из моей библиотеки, любуется моей, пусть и небольшой и не очень ценной, коллекцией живописи на всех стенах просторной квартиры – меня так же не смущало. Думаю, что моя дорогая, все-таки, догадалась убрать и закрыть в одной из кладовок мои личные вещи, и он не примеряет, под игривое настроение, мою парадную милицейскую форму. Я понял, что меня беспокоит и угнетает совсем другое. Эта квартира была для меня не просто бывшим жильем.

Вспоминая прожитое, я сам удивлялся своей необычной и нестандартной биографии вечного бродяги, квартиранта и временного постояльца. За свою недолгую жизнь я сменил десятки адресов временной регистрации и постоянной прописки. В моем первом, еще СССРовском паспорте нет свободного места от многочисленных штампов. Все свои скитания и переселения я вспоминал не только с легкой грустью, но и с неизбежной, непроизвольной улыбкой. Большинство из них было связано не только с экстренной необходимостью, но и с какими-то приключениями и хохмами.

Первое, после родительского дома, мое съемное жилье, представляло собой комнату в старом частном доме. Мы сняли ее с Дробко Иваном, таким же первокурсником из Кировоградской области. Деканат, учитывая нехватку мест в общежитиях, посчитал, что сын зажиточного шахтера из процветающего Донбасса, может позволить себе и съемное жилье. Чем руководствовались, отказывая в поселении в общагу Ивану, сыну обычных врачей из провинции, я уже не помню. Мы были с ним идеальными квартирантами – не курили и не пили, оба занимались спортом. Вели себя тихо и скромно. Девочек не водили. Тем не менее, отношения с хозяевами, пожилыми одинокими супругами, не складывались. Хозяйка, видимо истосковавшись по отсутствовавшим детям и внукам, доставала и раздражала нас, с виду естественной, но явно избыточной опекой, искусно скрывавшей недоверие и повышенный контроль. Я подозревал, что она в наше отсутствие, под предлогом абсолютно ненужной, дополнительной уборки, регулярно роется в наших личных вещах. Чтобы прекратить это постыдное занятие я спрятал в интересующем ее месте, принесенный для домашних занятий, из институтской анатомки, натуральный человеческий череп. Эффект превзошел даже самые смелые мои ожидания. Правда, послужил главным поводом нашего переселения. Но к тому времени, как «отличники учебы, спортсмены, комсомольские активисты и просто красавцы», мы уже заслужили место в общежитии, и следующие 4 года я в полной мере наслаждался прелестями жизни в студенческих муравейниках. По мере перехода с курса на курс, повышения статуса комсомольского лидера и успевающего студента, я соответственно, повышал и уровень комфорта и престижности занимаемых комнат. Последовательно жил во всех корпусах – от комнат на 4-х в старых пятиэтажках коридорного типа, до отдельных полулюксов в уютных блоках новых многоэтажек. Неизменным оставался только один атрибут – я всегда жил в комнатах с иностранными студентами. Этого требовали негласные правила социалистического общежития, умноженные на идеологические догмы и КГБшную предусмотрительность. Когда к концу пятого курса, за год до окончания института, крепко спаявшись с отрядом и уголовным розыском, мне стало трудно соответствовать этим правилам, я вновь вернулся к городскому съемному жилью. Для того, чтобы поселиться в двухкомнатной квартире на первом этаже, со всеми необходимыми удобствами, мебелью и телефоном, да еще с отсутствующими в городе хозяевами, холостому студенту пришлось поднапрячься и разыграть целый спектакль. В это время, мой будущий кум и начальник Валера Зотов, предварительно пройдя, аналогичные моим, жилищные мытарства, переезжал в новую 2-х комнатную квартиру, полученную от УВД в Бородинском микрорайоне. Он уже был женат, несколько месяцев назад у них с Валентиной родился сын Мишка. Эти два обстоятельства были необходимым условием для новых претендентов на занятие освобождающейся квартиры. На собеседование с прилетевшими из Тюмени хозяевами, со странными именами Август и Марта, я прибыл во всеоружии. Под ручку с одной из институтских подруг, с обручальными кольцами на безымянных пальцах, взятыми на прокат у знакомой семейной пары. Обладатели календарных имен искренне поверили в безупречную легенду и подписали договор, правда, с предоплатой на год вперед. Вселившись, я первым делом, без труда вскрыл отмычкой вторую комнату, в которой хозяева благоразумно заперли недостающую мне мебель. Наведя в ней необходимый порядок, оборудовал ее под спальню. Отведенную по договору найма большую комнату, с прислоненным к стене трельяжным зеркалом и телефонным аппаратом на полу, оставил нетронутой в качестве домашнего спортзала. Два года, втайне от хозяев и соседей, тихая и приличная внешне двушка, пребывала в самых невероятных качествах и статусах, далеких от предусмотренных договором найма. Она одновременно выполняла роль ночлежки для местных друзей, гостиницы для приезжих, удобным и безотказным местом интимных свиданий. Была своеобразным центром связи и передачи срочной информации посредством известного сотням людей телефонного номера. Для избранных, она была так же официальной явочной квартирой уголовного розыска. Забегая наперед и предвидя мой будущий выбор, один из уважаемых мной офицеров городского угро убедил меня помочь ему и общему делу. Он, на свой страх и риск, рассказал мне некоторые подробности секретной оперативно-розыскной деятельности и уговорил обеспечить ему и нескольким другим, знакомым мне офицерам, возможность использования квартиры для негласных встреч с нужными людьми. Я изготовил и раздал им несколько дубликатов ключей. Позже заметил, что самыми нужными из тайных визитеров, оказались довольно симпатичные и сексуальные женщины, внешне мало похожие на информаторш и радисток Кэт. Но это было не мое дело. К тому же, возвращаясь в квартиру утром следующего дня я, голодный после ночного дежурства студент, с удовольствием завтракал непривычными и вкусными деликатесами, оставленными в холодильнике таинственными ночными визитерами. Естественно, что такое активное и многопрофильное использование квартиры, неоднократно отзывалось рикошетом отдаленных последствий для многих причастных к ней людей. Так, приехав через год за получением очередной оплаты из далекой Тюмени, несчастный хозяин Август, ночь провел в «обезьяннике» ближайшего РОВД. Конечно, главную роль в этом сыграла цепь случайностей и неблагоприятное стечение обстоятельств. Приехав вечером к квартире, он с его слов, был уверен, что квартиранты находятся дома. Но когда, после настойчивых звонков и стука в дверь, невнятные звуки за ней прекратились, а никто и не подумал открывать, он забеспокоился и решил забраться внутрь через открытую форточку. Конечно, он в тот момент не мог предвидеть, какую злую шутку сыграют с ним пожилой возраст, выпитые перед этим у друзей несколько рюмок водки и неосмотрительно оставленные у них же документы. В форточке он, естественно, застрял. На шум закономерно среагировали бдительные жильцы. Кто именно, соседи или не желавшие огласки посетители квартиры, мне так и не удалось позже выяснить. Внешний вид, запах спиртного, бессвязные упоминания о прилете из Тюмени и отсутствие каких-либо документов, позволяющих установить личность, сыграли главную роль для принятия решения, на удивление, быстро среагировавшему на вызов наряду милиции. Как на зло, жильцы, привлеченные к опознанию наглого самозваного соседа, переехали в этот дом относительно недавно. Они никогда не видели Августа, уже несколько лет живущего далеко на севере. Мне же сообщили о пленении квартиросдатчика только утром. Но ему еще повезло. Не вмешайся в ситуацию те же, мои знакомые офицеры, сидеть в обезьяннике ему пришлось бы намного дольше. Второй рикошет, серьезно зацепив и ранив жену, попал в меня самого. Приведя, после двух лет холостяцкой жизни, в квартиру свою любимую и ненаглядную в качестве законной жены, я через некоторое время сам испытал на себе последствия бурного предшествовавшего периода ее использования. Возвращаясь поздно вечером домой, я неоднократно заставал ее расстроенной и заплаканной. На мои вопросы по этому поводу она упорно не отвечала. После очередного ночного звонка, заметив, как она нервно и презрительно бросила на аппарат трубку, я все понял. Ежедневно, в мое отсутствие, ее донимали телефонные звонки. Наглые и настойчивые женские голоса высказывали сомнения на ее представление в качестве моей жены и требовали позвать к телефону меня лично. По срочной и неотложной надобности. Мне стоило большого труда успокоить, в доступной и корректной форме убедить ее, что большинство из этих женщин ищут не меня. Еще больше времени и сил занял процесс оповещения всех временных постояльцев о том, что универсальная явка закрыта по форс-мажорным обстоятельствам.