– Что-то новенькое?
– «Заводной механизм в ре миноре».
– И получилось хорошо, – сказал Виктор.
– Да чепуха вышла, – буркнул Парк. – Но я еще не закончил.
– Не чепуха. – Виктор посмотрел на Лиан. – А ты слышала…
Та сидела на месте, сгорбившись, не сводила глаз с плит перед собой.
– Ли?
– У нас был, можно сказать, неприятный инцидент, – объяснила я. – После запуска.
И метнула им запись с гремлином.
Парк посмотрел:
– Однако.
– Это что, челюсти? – поинтересовался Виктор.
– Может, манипуляторы? – предположила я.
Виктор собрал пальцы в щепотку, изображая коготь:
– Может, теперь они так говорят «привет», – потом замолк и через секунду продолжил: – Я, правда, не думаю, что оно реально с нами разговаривало…
– Мы ни на одной волне ничего не слышали.
– Это постчеловеческий брачный ритуал, – предположил Парк.
– А что? Ритуал не глупее прочих, – я пожала плечами. – Если бы они хотели надрать нам зад, то по идее уже могли бы додуматься до пучкового оружия или ракет. В них-то побольше смысла, чем в погоне за нами с разинутой пастью.
Весь этот разговор, разумеется, был для Лиан. Но та по-прежнему молчала, не сводя глаз с земли. Или с какого-то кошмара, который видела под плитами.
Неожиданно замолчали все.
Щелкнуло, оформилось смутное воспоминание:
– А знаете, на что это реально похоже? На тарантула, как там его зовут, не помню, которого пронесли на борт.
Непонимающие взгляды.
– В смысле, спереди. Ну вот тут, где клыки. А эти мелкие каплевидные штуки походят на глаза.
– На борту есть тарантул? – спросил Парк, для начала отпинговав архив и посмотрев, о чем идет речь.
– Необычный. Сконструированный. Он с ним в гробу спит между сменами. Говорит, паук проживет двести активных лет, если на него никто не наступит.
Виктор:
– Да кто говорит-то?
– Ну парень этот, Тарантул, – я окинула взглядом террасу. – Что, его никто не знает?
– Он из другого племени? – предположил Виктор. Иногда Шимп откалывал такой номер, выкидывал члена одного племени на вахту с другим, на случай, если из-за какой-нибудь катастрофы социальная группа уменьшится. Легче интегрироваться в коллектив, который уже знаешь, или типа того.
Я подняла глаза к небесам:
– Шимп? Ты-то знаешь, о ком я?
– К экипажу «Эриофоры» не приписан человек по имени Тарантул, – отрапортовал Шимп.
– Это не имя, у него просто есть тарантул.
– А ты можешь его описать?
– Темные волосы? Среднего роста? Белесый? – я пыталась вспомнить детали. – Ну красивый такой?
Виктор закатил глаза.
– Он на плече тарантула носил! Достаточно примечательный факт. Разве он не сужает круг поисков?
– Извини, – ответил Шимп. – Не нахожу совпадений.
– Это же контрабанда, – резонно заметил Виктор. – Он как минимум подкрутил настройки собственной приватности.
И он был прав. На «Эри» царила довольно мелочная регламентация экологического баланса и вечного движения. ЦУП, страдающий клинической паранойей, явно без всякого энтузиазма отнесся бы к любому живому существу, смахивающему на инвазивный вид.
Лиан встала, колеблясь.
– Ли? Пойдешь спать?
Она покачала головой:
– Нет, думаю… я сначала прогуляюсь. Побуду в реальности для разнообразия.
– Пещеры и туннели, – сказал Виктор. – Они ждут тебя.
– Кто знает? – она с трудом улыбнулась. – Может, я найду остров Пасхи.
– Удачи.
Она исчезла.
– Еще одна странница, – вздохнул Парк.
– В смысле?
– Ты же понимаешь, что она по твоим стопам идет?
А я этого не понимала. Хотя действительно любила побродить по коридорам после сборки, потрепаться с Шимпом, прежде чем отправиться на боковую.
– Вам Лиан странной не показалась? – спросила я.
Виктор потянулся, зевнул:
– Например?
Я задумалась о том, как бы себя почувствовала, если бы кто-то начал болтать о моем срыве всему племени, и потому решила обойтись без подробностей.
– Она вам не показалась какой-то… подавленной?
– Не без того. Особенно после твоей остроты про стреляющих гремлинов.
– Хотя немудрено, – добавил Парк. – Странно ожидать иной реакции от человека, в которого гремлины стреляли.
– Я… что?
– Так она же была на палубе, когда… – тут Парк все понял по моему лицу. – Ты что, не знала?
– Чего не знала?
– По нам кто-то стрелял, – объяснил Виктор. – Пару сборок назад.
– Чего?
– И попал, – добавил Парк. – Массивный кратер получился по правому борту. В двадцать метров глубиной. Еще бы пару градусов влево, и нам конец.
– Ебать! – прошептала я. – Да я же понятия не имела.
Парк нахмурился:
– Ты что, совсем логи не проверяешь?
– Если бы знала, то проверила бы, – я покачала головой. – Хотя кое-кто мог бы мне и рассказать.
– Ну вот мы и рассказали, – заметил Виктор.
– Это было пятьсот лет назад, – пожал плечами Парк. – В ста световых годах отсюда.
– Да пятьсот лет – это же ничто, – сказал Виктор. – Вот пара миллиардов пройдет, тогда и поговорим.
– Да, конечно, но… – Вдруг стало понятно, почему все мои ободряющие речи не имели успеха. – Боже, может, нам стоит пару пушек построить или вроде того?
Парк фыркнул:
– Точно. Шимпа твое предложение позабавит.
У нас, обитателей «Эриофоры», ходила легенда о пещере – глубоко на корме, почти там же, где находились пусковые двигатели, – забитой бриллиантами. И не обычными бриллиантами, а неограненной, гексагональной хренью. Лонсдейлитами. Самым твердым веществом во всей треклятой Солнечной системе – ну, по крайней мере, так было в те времена, когда мы оттуда отчалили – а еще он подходил для лазерного считывания при загрузке.
Если взять для бэкапов любой другой материал, то с тем же успехом можно вырезать их из масла.
Когда путешествуешь миллиарды лет, ничто не вечно. Вселенная стоп-кадрами разворачивается вокруг, а потому даже для бэкапов бэкапов нужны бэкапы. Корректирующие стратегии репликации, выклянченные у биологии, не могут постоянно предотвращать мутации. Это справедливо для нас, мясных сосулек, которые каждую тысячу лет получают в реальном мире жизнь поденки; но так же справедливо и для харда. Мысль столь очевидная, что я о ней никогда не думала. А когда она впервые пришла мне в голову, Шимп уже существовал в восемьдесят третьей реинкарнации.
Его узлы плодились, словно мухи, и добирались до самых дальних уголков астероида, но этого было недостаточно. Не спасала даже палеолитически грубая проводка; когда в ИИ упаковано в два раза меньше синапсов, чем в человеческом мозге, что-то там мутить на наноуровне – чистое позерство. И тем не менее, распадается все. Разлагаются кабели. Провода толщиной с десяток молекул со временем просто испаряются, если только энтропия и квантовое туннелирование не превращают их в губку первыми.
Периодически приходится обновляться.
Так родился Архив: библиотека бэкапов, грандиозный алмазный памятник из кубистских плит, прославляющий незапятнанное изначальное состояние системы. Когда-то на заре времен мы прозвали его островом Пасхи: из любопытства я отпинговала архивы и нашла ссылку на какой-то убогий островок черт знает где, известный в основном тем, что его дотехнологические обитатели подчистую разрушили окружающую среду родного дома для того, чтобы построить кучу уродливых статуй в память о своих давно умерших предках.
И действительно, как еще нам было его назвать?
А потому, когда запасы резервных Шимпов иссякали – и не только Шимпов, а еще гравлинз, кондиционеров и любых других критически важных артефактов, которые распадались быстрее протона, – «Эри» отправляла неуклюжих редакторов на тот самый секретный остров Пасхи, где они могли прочитать неорганические чертежи. Такие обширные, такие стабильные, те могли пережить даже Млечный Путь.
И тут надо помнить: это место не всегда было тайной. Во время строительства и даже во время тренировок мы там толпой ходили. Но однажды, во время то ли третьего, то ли четвертого прохода по Рукаву Стрельца, Гхора после смены решил заняться спелеологией, пока остальные трупами лежали в склепе; он потом говорил, что просто хотел убить время, небольшой разведкой потехи ради хоть немного отсрочить неизбежную отключку. В общем, он добрался до зоны с повышенной гравитацией, прополз по соединительным туннелям и трещинам туда, где большим Х было отмечено то самое место, и выяснил, что остров Пасхи выскребли начисто: осталась лишь темная зияющая полость в скале с торчащими обрубками болтов и креплений, срезанных в паре сантиметров над поверхностью.
