Так и не удалось точно установить, как они познакомились. Хозяйка пансиона для холостяков, где проживал Байярдо Сан Роман, передавала, что он дремал послеобеденную сиесту, расположившись в качалке в гостиной – были последние дни сентября, – когда Анхела Викарио и ее мать пересекали площадь с корзинками искусственных цветов. Байярдо Сан Роман увидел двух женщин в глухих траурных платьях, они казались единственными живыми существами в послеполуденном мареве. Он спросил, кто эта девушка. Хозяйка ответила, что она – младшая дочь женщины, идущей рядом, и что зовут ее Анхела Викарио. Байярдо Сан Роман проводил взглядом обеих женщин до конца площади.
– Ей очень подходит ее имя[3], – произнес он.
Затем, откинув голову на спинку качалки, он вновь закрыл глаза.
– Когда я проснусь, – сказал он, – напомните мне, что я на ней женюсь.
Анхела Викарио говорила мне, что хозяйка пансиона сообщила ей об этом случае задолго до того, как Байярдо Сан Роман стал преследовать ее своей любовью. «Я очень испугалась», – сказала она мне. Три человека, находившихся в пансионе, подтвердили, что такой случай действительно был, однако четверо других не считали его достоверным. Зато все версии сходились на том, что Анхела Викарио и Байярдо Сан Роман впервые встретились в октябре, в день национального праздника, на благотворительной ярмарке, где ей было поручено заниматься лотереей. Байярдо Сан Роман пришел на праздник и направился прямехонько к витрине, у которой стояла бледная лотерейщица, наглухо – до запястий – облаченная в черное, и спросил ее, сколько стоит инкрустированный перламутром граммофон с трубой – главная приманка ярмарки. Она ответила, что предмет этот выставлен не на продажу, а будет разыгран в лотерею.
– Еще лучше, – сказал он, – так будет проще и к тому же дешевле.
Анхела Викарио призналась мне, что он добился своего: произвел на нее впечатление, но отнюдь не любовным порывом. «Я не выносила заносчивых мужчин и еще никогда не видела столько фанфаронства, сколько в нем, – сказала она мне, вспоминая тот день. – А потом я подумала, что он поляк». Ее неприязнь еще более возросла, когда в обстановке всеобщего нетерпения выкрикнули номер лотерейного билета на граммофон и выигрыш действительно выпал Байярдо Сан Роману. Невозможно было предположить, что он, оказывается, скупил все лотерейные билеты лишь для того, чтобы произвести на нее впечатление.
В ту же ночь, вернувшись домой, Анхела Викарио обнаружила у себя граммофон, обернутый подарочной бумагой и украшенный бантиком из органди. «Я так и не могла догадаться, как он узнал, что у меня был день рождения», – сказала она мне. Ей было трудно убедить родителей, что она не дала никакого повода Байярдо Сан Роману прислать ей подобный подарок, да еще в такой вызывающей форме, что, естественно, не прошло незамеченным для окружающих. Ее старшие братья Педро и Пабло отнесли подарок в пансион, с тем чтобы вручить его владельцу, и сделали это с таким шумом, что не осталось ни единого человека, кто, если и не видел, как эта игрушка прибыла к Анхеле Викарио, зато видел, как она отправилась восвояси. Семья Анхелы Викарио не учла лишь неотразимости Байярдо Сан Романа. Близнецы вернулись к себе только на рассвете следующего дня, осоловевшие от попойки, все с тем же граммофоном в руках и к тому же в сопровождении Байярдо Сан Романа, намереваясь продолжать гулянку дома.
Анхела Викарио была младшей дочерью в семье с очень скромным достатком. Ее отец, Понсио Викарио, принадлежал к бедным ювелирам и зрение потерял, создавая восхитительные золотые безделушки, поддерживая, таким образом, честь домашнего очага. Мать, Пурисима дель Кармен, служила школьной учительницей, пока не вышла замуж – уже на всю жизнь. Ее кроткая и несколько болезненная внешность прекрасно скрывала силу характера. «Она была похожа на монахиню», – вспоминала Мерседес. Пурисима дель Кармен с таким самопожертвованием отдавалась заботам о муже и воспитанию детей, что окружающие иногда забывали о ее собственном существовании. Две старшие дочери вышли замуж очень поздно. Кроме близнецов и Анхелы была еще одна дочь – средняя, но она скончалась от малярии, и вот уже два года по ней носили траур, неполный дома и строгий на улице. Братьев вырастили настоящими мужчинами. Девиц воспитывали для замужества. Они умели вышивать на пяльцах, шить на швейной машинке, плести на коклюшках кружева, стирать, гладить, делать искусственные цветы, готовить всевозможные сладости, а также писать приглашения на помолвки. В отличие от сверстниц, легкомысленно относящихся к ритуалам, связанным со смертью, четыре дочери Викарио были великими мастерицами в древней науке ухода за страждущими, в утешении умирающих и отпевании умерших. Единственное, за что их упрекала моя мать, так это за привычку причесываться перед сном. «Девочки, – говорила она им, – не расчесывайте косы к вечеру: моряков упустите». За исключением этого, считала моя мать, не было на свете лучше воспитанных девиц. «Они безупречны, – слышал я, как она частенько повторяла. – Любой мужчина будет счастлив с каждой из них, ибо они выращены для страдания». Однако тем, кто женился на двух старших дочерях, оказалось нелегко вырваться из замкнутого круга – их жены всегда ходили вместе, устраивали танцы только для дам и постоянно были готовы видеть тайный смысл в любом намерении мужей.
Анхела Викарио была самой красивой из всех четверых, и моя мать утверждала, что родилась она, как вошедшие в историю великие королевы, – в рубашке. Но вид у нее был какой-то неприкаянный, да и духом она была бедна, ничто не предвещало ей обеспеченного будущего. Я встречал ее ежегодно во время рождественских каникул и всякий раз, увидев ее у окна мастерящей из лоскутков цветы или напевавшей со своими соседками любимые вальсы старых дев, думал о том, что выглядит она еще более неприкаянной и усохшей. «Твою глупую кузину, – говаривал мне Сантьяго Насар, – уже надо ставить на подпорки». Однажды, незадолго до того, как она надела траур по сестре, я впервые увидел ее на улице в обычном платье, с завитыми волосами и с трудом поверил, что это действительно она. Но такой ее образ был мимолетным, с годами замкнутость ее возрастала. Так что, когда стало известно, что Байярдо Сан Роман решил на ней жениться, многие решили – не скрывается ли за этим коварство чужака.
Семья же Анхелы Викарио восприняла его предложение не только всерьез, но и с большой радостью, если не считать Пуры Викарио, которая поставила условие: Байярдо Сан Роман должен раскрыть свое происхождение. До той поры никто не знал, кто он такой. Его прошлое было известно лишь с того вечера, когда он сошел с корабля в своем артистическом одеянии, в отношении же своего происхождения он был настолько скрытен, что даже самые бредовые догадки могли оказаться правдой. Дело дошло до того, что поговаривали, якобы он, будучи командиром армейской части, снес с лица земли целые деревни, посеяв ужас в Касанаре; якобы он – беглый каторжник из Кайены; якобы видели его в Пернамбуко выступавшим с парой дрессированных медведей и даже утверждали, что в канале Ветров он поднял со дна морского остатки испанского галеона, груженного золотом. Байярдо Сан Роман положил конец всем этим домыслам простейшим образом: он привез в городок все свое семейство.
Их было четверо: отец, мать и две ошеломляющие сестры. Они прибыли на машине марки «форд-Т» со служебным номером, и крякающий гудок автомобиля в 11 утра произвел на улицах переполох. Мать – Альберта Симондс, толстенная мулатка с Кюрасао, изъяснявшаяся по-испански с примесью «папиамьенто»[4], в молодости была провозглашена прекраснейшей среди 200 красавиц Антильских островов. Дочери – в расцвете юности – походили на молодых необъезженных кобылок. Но главным козырем был отец: генерал Петронио Сан Роман – герой гражданских войн прошлого века и один из прославленных деятелей при правительстве консерваторов, поскольку обратил в бегство полковника Аурелиано Буэндиа, разгромив его в бою под Тукуринкой. Лишь моя мать, узнав, кто он такой, не пошла с ним здороваться. «Прекрасно, пусть поженятся, – сказала она мне. – Но это одно дело, а совсем другое – пожать руку человеку, который приказал стрелять в спину Херинельдо Маркесу». Едва успев выглянуть из окна автомобиля и приветственно взмахнуть белой шляпой, генерал немедленно был узнан по известным всем портретам. Он был одет в полотняный костюм цвета спелой пшеницы, на ногах – полусапожки из козьей кожи со шнурками, завязанными накрест, на переносице – золотое пенсне, золотой же цепочкой прицепленное к петличке жилета. На лацкане красовалась «Медаль за мужество», в руке – трость из яблоневого дерева, украшенная резьбой в виде национального герба. Осыпанный горячей пылью наших отвратительных дорог, генерал первым вылез из автомашины, и лишь только он появился, всем стало ясно, что Байярдо Сан Роман может вступить в брак с любой, на которой вздумает жениться.
