Я переоделся и сидел в кабинете, когда старые, оставшиеся Насте от деда часы пробили шесть.

  - Ты здесь? Я наверху, быстро. Если придут, ты открой сам.

  Я услышал, как она побежала по лестнице, и сразу же позвонили в дверь. Это был стекольщик, очень молодой парень в синем комбинезоне и накинутой на плечи  куртке. Машина стояла прямо у калитки, но пока он добежал до крыльца, его замело, и теперь юноша весело отряхивал снег с кудрявых светлых волос. Я показал, что нужно починить, чем он и занялся, когда в дверь снова позвонили. Оставив Ханса, так стекольщик представился, одного в спальне я пошёл открыть. Это были Лена и Игорь, все в снегу, сразу же стало шумно, Игорь уже совал мне в руки бутылки, которые как фокусник вынимал из карманов, а я пытался помочь Лене снять шубу.

  - Привет, привет! Как добрались? Так метёт!- Настя, уже праздничная и красивая, спустилась, и сразу же всё разобралось. Мне вручили шубу и вешалку, у Игоря забрали бутылки, гостям выдали тапочки и вечер начал разбег.

  В гостиной стол уже ждал. Выпили за встречу, за снег, я разрезал утку и, извинившись, отправился посмотреть, как стекольщик работает, захватив вина и тарелку с закусками для него. Руки были заняты, я постучал локтем, но дверь не открылась. Из спальни не доносилось ни звука. Решив, что Ханс пошёл к машине за инструментом, я поставил тарелку на пол и, продолжая в правой руке держать бокал с вином, левой нажал на ручку. Мне пришлось приложить усилие, я вошёл и дверь резко захлопнулась за спиной. В чёрную неровную дыру в окне тянуло холодом, и в спальне  было покрыто снегом почти всё: и кровать, и кресло, и ковёр, и кудрявый Ханс в своём синем комбинезоне, лежавший вниз лицом на ставшем белым ковре. Я выронил бокал, и вино вылилось в снег, сделав второе багровое пятно. Первое растекалось вокруг  Ханса. Я подошёл и наклонился к нему. Комбинезон на спине на уровне сердца был порван, вокруг уже запеклась кровь. Почувствовав чьё-то присутствие, я резко выпрямился и окинул взглядом комнату. Ледяной ветер свободно гулял по ней, но и только. Нужно было немедленно позвать помощь, но что-то заставляло меня медлить и, осторожно придерживая за плечо, я положил Ханса на спину, чтобы посмотреть ему в лицо. Оно было уже совсем застывшим и казалось мёртвым, но я почувствовал слабое дыхание на губах. Он пытался сказать что-то.

  Внезапно Ханс открыл глаза. Ресницы запорошило инеем, но глаза оставались живыми, они светились синим, маринновым, и это было страшно, видеть этот цвет на белом лице.

  - Verfehlt nie den Weg... (Никогда не сбиться с пути...) - ему не хватало воздуха, речь прерывалась, но он продолжал.

  -  Ich folge stets meiner Bahn durch die Nebel der Nacht. (Я всегда на своей дороге сквозь ночной туман).

  Ханс терял кровь и видимо бредил.

  - Ich hole Hilfe! (Я приведу помощь!) - я  сбросил оцепенение.

  Он удержал меня, сжав мне руку с силой, неожиданной для раненого.

  - Das gr;nste Holz im Winter gibt ein sengendes Feuer(Самое зелёное зимой дерево даёт жаркий огонь).

  Маринновый цвет его глаз пронизывал. Ханс вздохнул, собирая дыхание. Ртом пошла кровь. Я хотел бежать, звать врача, что-то нужно было делать немедленно, но он ещё крепче сжал мою руку и вдруг улыбнулся. Кровь хлынула прерывистым потоком, почти не давая ему дышать, но он улыбался. Мы были в комнате, на улице шёл снег, но летнее небо отражалось в его синих глазах. Последним усилием, задержав бьющую потоком кровь, Ханс выговорил:

  - Die Menschen lieben das Licht, denn es bringt Hoffnung (Люди любят свет потому, что он приносит надежду).

  Его рука разжалась, глаза закрылись. Маринновый свет погас.

  Внизу стучали. Я выбежал из спальни, охваченный порывом действия, хотя для Ханса всё уже кончилось. Настя стояла в прихожей, собираясь отпирать. Она пристально посмотрела на меня.

  - Наконец-то приехали. Утка уже остыла. Ты взволнован? Что случилось?

  Разговаривая, Настя уже открывала дверь, а в дом, весёлые, извиняющиеся за опоздание, все в снегу, входили Лена и Игорь.

  Слова замерли у меня на губах. Я посмотрел на свои руки. Они были чистыми и на одежде не виднелось ни пятнышка.

  -Проводи ребят в гостиную, я сейчас, мне нужно на минуту...

  Как заговорённый, я не мог ничего ни сказать, ни сделать, пока она уходила по лестнице наверх и только мычал что-то невнятное Игорю, который говорил без умолку, впрочем, не нуждаясь в ответах.

  В том же состоянии я усадил их за стол, разлил вино и тут Настя вернулась. Я посмотрел на неё, понимая, что сейчас  уже должен прийти в себя и помочь ей, но она была совершенно спокойна. Начали ужинать. Я молчал, Настя поддерживала разговор, время от времени поглядывая на меня, явно удивляясь, почему я молчу. Почувствовав, что речь вернулась, я извинился и вышел.

  В спальне было тепло и прибрано, только с кресла на пол съезжал брошенный в спешке плед. За целым окном падал снег. Действуя автоматически, я поднял плед, он оказался неожиданно влажным. Выронив его, я посмотрел на свою ладонь, приблизив её к лицу. Я знал этот запах или вспомнил его, но плед, так же как моя рука, был в крови.

  На деревьях уже почти не осталось листьев, а воздух казался совсем прозрачным и серым. Облаков не было, но солнце стало дальше, светясь белым, не согревающим теплом. Я стоял в саду, он продолжался в бесконечность и голова закруживалась, и не уснувшим, а мёртвым  был этот сад. Я посмотрел вниз, надеясь унять кружение пространства и времени, и земля остановила его. Засыпанная сухими, тёмно красными листьями, такими же мёртвыми, как и всё, что было тут. И не было звуков. Воздух над листьями не дрожал, потому что земля уже давно отдала своё тепло и ей нечего было больше отдавать. И тогда я побежал, сам от себя или от этого растущего из багровых листьев чёрными стволами сада, но воздух застыл, и не стало ни ветра, ни тепла. Я бежал пока не задохнулся и почти упал под дерево. И красные листья лежали вокруг меня. Я хотел, я так хотел этого, и через тишину, через белый прозрачный воздух началась музыка. И пришёл голос. Он пел, и я знал слова, хотя и не понимал языка его. И пришёл ветер. Он поднял листья, и они закружились вокруг, а воздух становился всё прозрачнее, и я растворялся в ветре,  я был ещё, но уже летел. Было холодно, но я чувствовал тепло и сад оживал. Я видел сверху, через красные листья, которые закручивало лентой и превращало в дорогу, уносящуюся куда-то, куда-то с невозможностью назвать направление, как листья летели, а сад набухал почками, светло зелёными, и уже выпускал свежие побеги, и они дрожали, но тянулись вверх к солнцу, тоже менявшему свой свет. Солнце наливалось, тоже набухало почкой, становилось жёлтым, и уже летели лучи его и казались табуном, разбегающимся в стороны, и искры высекали копыта этих коней. А музыка летела вверх, и время набирало от солнечных коней скорость, и уже не остановить было его, и я летел. Летел над зеленым садом, уже становившемся розовым от распускающихся на ветках цветов, но закручивалась, превращаясь в воронку, багряная лента сухих листьев и затягивала меня. И холодный ветер ударил по лицу.