То есть Троцкий в данном вопросе вновь проявил определенный схематизм, недостаток диалектики в анализе социальной действительности. Хотя надо отметить, что главный удар на X съезде РКП(б), где произошли кульминационные события «дискуссии о профсоюзах», был нанесен Лениным по противоположному от Троцкого уклону – «Рабочей оппозиции» во главе со Шляпниковым и Коллонтай. В отличие от них Троцкий не был обвинен в уклонизме и впоследствии был солидарен со всем руководством партии в осуждении как «Рабочей оппозиции», так и других ультралевых групп в партии.
Левая оппозиция в партии большевиков, критиковавшая отрыв верхов партии от масс, материальное расслоение и вообще компромиссы со старым миром, появилась уже через несколько месяцев после Октября. Первоначально – в виде фракции «левых коммунистов», не только выступавших против Брестского мира, но и ратовавших за немедленную национализацию всей экономики, а также принявших в штыки меры большевистского руководства по созданию постоянной армии и укреплению трудовой дисциплины на предприятиях[65]. Затем роль левой оппозиции взяла на себя «Группа демократического централизма» и «Рабочая оппозиция», а также нелегальная «Рабочая группа» во главе с Гавриилом Мясниковым, имевшим в начале 1920-х годов немалое влияние в пермской партийной организации[66].
Все эти группы выступали против ряда реально существовавших негативных явлений в Советской России и, в частности, в партии, однако предлагавшаяся альтернатива была несостоятельной. Ультралевые требовали немедленного введения в разрушенной неграмотной стране, находившейся во враждебном окружении, «прямой демократии», непосредственного управления широких масс. Это было полное игнорирование условий, утопический подход, выражавший своего рода «головокружение от успехов» периода Гражданской войны и ожидания скорой мировой революции. Так, в Манифесте «Рабочей группы» говорилось:
«Все пойдет прахом, если пролетариат не станет во главе производства и не сумеет организовать его. Реки слез и крови, горы трупов, неописуемые страдания, вынесенные пролетариатом за время революции, будут только удобрением почвы, на которой возродится капитализм, на котором вырастет эксплуататорский мир, мир угнетения человека человеком, если пролетариат не овладеет производством, не покорит, не подчинит своему влиянию всю мелкобуржуазную стихию. В лице крестьянина и кустаря, путем замены материальной основы производства.
Советы Рабочих Депутатов, ковавшие когда-то единую волю пролетариата в борьбе за власть, победили на фронте гражданской войны, на фронте политическом, но, победивши, сами ослабели настолько, что теперь приходится говорить не об улучшении Советов, а об организации их.
Организовать Советы на всех национализированных фабриках и заводах для решения новой великой задачи, для организации того мира счастья, за который пролито столько крови.
Пролетариат ослаб. Основа силы его – крупное производство – находится в плохом положении, но чем слабее силы пролетариата, тем больше единства, спайки и организации должно проявить. Совет Рабочих Депутатов – это та форма организации, которая показала свою чудодейственную силу и не только покорила под ноги пролетариата врагов и супостатов его в России, но поколебала господство поработителей во всем мире, поставила под удар социалистической революции весь капиталистический и угнетательский строй.
Эти же Советы Рабочих Депутатов, встав во главе производства, во главе управления фабриками и заводами, кроме того, что вовлекут широчайшие пролетарские и полупролетарские массы к решению задач, стоящих перед ним, они сумеют повернуть не на словах, а на деле весь государственный аппарат лицом к производству»[67].
Авторы подобных деклараций желали немедленно прыгнуть в «царство свободы», не понимая необходимости профессионального, основанного на науке управления экономикой и всем государством. Для этого и нужна та самая «бюрократия», то есть слой управленцев, пока не созданы условия для отмирания государства и перехода к общественному самоуправлению. Последнее возможно лишь в условиях бесклассового коммунистического общества, в масштабах всего мира. Руководство социалистического государства, естественно, обязано стремиться к этому, однако, кроме ревизионизма, бывают и объективные препятствия для быстрого продвижения к коммунизму.
В условиях Советской России 1920-х годов рецепты «леваков» привели бы лишь к развалу централизованной экономической организации и подъему контрреволюции, тем более что тот же Мясников выступал за неограниченную свободу слова, в том числе и буржуазной пропаганды[68].
Некоторые левые группы в этот период даже пытались превратиться в отдельные партии, оппозиционные «переродившейся», по их мнению, РКП(б). Самый известный пример этому – группа В. Панюшкина, объявившая себя в 1921 году «Рабоче-крестьянской социалистической партией». Как пишет историк С. Пирани, «первый манифест этой группы клеймил идеологическое и организационное разложение РКП(б) вследствие “засилья чуждого рабочим элемента”, ответственного за “зло, вакханалию прожектерства, протекционизма и просто жульничества, хлестаковщину всех сортов и видов”. Все это вынудило покинуть партию “многих честных товарищей рабочих, не пожелавших с этим мириться”. Введение НЭПа привело Панюшкина к выводу, что руководство партии передало власть, завоеванную рабочими в октябре 1917 г., “в замаскированном виде” обратно в руки буржуазии, и в марте 1921 г., накануне своего выхода из партии, он осудил “декреты в пользу капиталистов, помещиков и буржуазии”, имея в виду решения Совнаркома о продовольственном налоге и снятии некоторых торговых ограничений»[69].
То есть налицо крайне примитивные и неверные представления о ситуации в РСФСР, порожденные эмоциональным неприятием любых уступок капитализму. Выражение подобных взглядов в рамках партии в то время допускалось как элемент партийной демократии, и это было абсолютно верно – неправильные взгляды критиковались, их носителей старались переубедить, а не репрессировать. Однако группа Панюшкина пошла гораздо дальше, называя себя отдельной партией и ведя агитацию против РКП(б) как таковой:
«Она набрала 200–300 членов и обзавелась помещением в центре Москвы, где проводились собрания партийцев, в которых участвовали в среднем около 80 чел. Она направляла агитаторов на предприятия и организовывала большие конференции с участием рабочих и солдат, на которых стремилась вовлечь в дискуссию большевиков. 7 июня в помещении РКСП была проведена облава. По меньшей мере 18 человек было арестовано, Панюшкин и другие попали в тюрьму или были сосланы в административную ссылку»[70].
Как выяснил современный исследователь, РКСП даже имела контакты с эсеровской Донской повстанческой армией[71]. Интересный пример того самого «синдрома Кронштадта», который впоследствии сыграл большую роль в подавлении любой оппозиции в партии. Любая оппозиционная группа рассматривалась как потенциальный союзник антисоветских сил, и повод к этому давали реальные случаи, когда оппозиционеры-коммунисты объективно начинали помогать контрреволюции. Кроме поддержки частью кронштадтских коммунистов мятежа в марте 1921 года, сходным образом вели себя и группы, подобные РКСП.
Впрочем, репрессии даже против такой действительно «антипартийной» деятельности со стороны бывших членов РКП(б) были в начале 1920-х, если дело не доходило до вооруженной борьбы, очень мягкими. В частности, Панюшкин уже в декабре 1921 года встретился с Лениным, признал свои ошибки и был восстановлен в партии. Интересно, что, как и почти все бывшие оппозиционеры, будучи репрессированным в 1937 году, Панюшкин и тогда отделался всего лишь заключением в лагерь, в отличие от расстрелянного большинства оппозиционеров более позднего времени, имевших куда более близкие к «общепартийным» взгляды и пытавшихся действовать в рамках сохранения единой партии (даже после исключения из нее), подобно основной части Объединенной оппозиции 1926–1927 годов.
