Вход на желтый шлях был перетянут лентой, по всей длине которой повторялась надпись: «УВАГА ВСТУП ЗАКАЗАН». Возле самой тропы рядом стоял большой военный тент. При моем появлении из палатки показались два здоровенных парня в армейских фуражках, одетые в длинные черные бушлаты. Милиция. Просканировали меня и закурили папиросы, словно за тем и вышли. Детина бросил дружелюбно:

– Выбачь, але там лавины. Потому не можно.

Лавины, ну да. Все-таки угроза от «банды» была серьезной, раз закрыли целый регион парка. Становилось зябко, да и внутрь воротника уже нападало. Я зашел в «Млынек» погреться. Заказал чашку кофе и подсел к кому-то за длинный дубовый стол. Схрониско для туристов переделали из водной мельницы. Стекавший с гор ручей крутил огромное колесо и приводил в действие жернова. Как и в случае с выложенной камнями дорогой, это была только реконструкция. Оригинальное здание разнес в щепки шальной снаряд в годы Второй мировой. Я раздумывал, как быть дальше, но в голову ничего не шло. Я достал бумажник и стал считать монеты. Тут рядом на стол упала ушанка, а потом на скамью опустился турист из проката.

– Красивая фотография, – произнес он и кивнул на бумажник.

Он заметил полароидный снимок – единственное фото, которое я увез в Москву из Нагоры. На большом бетонном блоке, на фоне редких деревьев вдалеке, сидели двое подростков. Они смотрели в разные стороны, прижавшись друг к другу спинами. Ладони упирались в каменную поверхность, а их вытянутые руки перекрещивались в форме буквы X. Девушкой с длинными волосами была Дарья. Она сидела в легкой просторной рубашке, один из краев причудливо подхватил ветер. Вполоборота повернув голову, она с улыбкой смотрела поверх камеры. Рядом сидел я, в грязноватых кроссовках и сером свитере. Закрыл глаза, будто спал. У нас с Дарьей было несколько совместных снимков, но этот я всегда находил особенным. Девушка на этом фото выглядела такой счастливой. Чистые, искренние эмоции читались на ее лице. Всякий раз, когда мне было паршиво, я смотрел на эту фотографию, на улыбку Дарьи. И неизменно улыбался в ответ.

– Прости, если не в свое дело лезу, – спохватился незнакомец. Добавил, с почти детской радостью, – Я-то проход нашел.

Он развернул карманную карту и показал на синий шлях. Дорога обрывалась у изображения мельницы, где мы сейчас находились. Его палец последовал дальше по еле заметной пунктирной линии, которая шла вдоль Котлины-под-гребнем – широкого ущелья между Лодовым гребнем и остальными Карпатами. В конце шлях встречался с красной линией – на Триглав, у подножия которого и лежало озеро. Я спросил, почему он решил выбрать такой долгий и извилистый путь. Ведь на «Слезу» можно было попасть со стороны Купав. Прямого пути, там, правда не было – нужно было бы карабкаться кошками по скалам. Только все равно это было бы быстрее.

– У меня на то… ностальгические причины, – улыбнувшись, ответил Ленин. Потом снова ткнул в карту, – Смотри, тут и на Ванду есть.

Действительно, путь отбивал на середине в сторону желтого шляха. Я мог попасть на вершину, сделав крюк вдоль Котлины. Об этом пути я знал и раньше, но никогда на него не совался. На дне Котлины с наводящей печаль периодичностью находили мертвые тела. Узкий спуск в ущелье был предназначен только для работников парка и скалолазов с подходящим снаряжением. Идти было рискованно и опасно, особенно в мокрую погоду. Но мы пошли. Я рассудил: если не встречусь с Каролиной сегодня, то вернусь в хостел и день пройдет впустую.

Спуск прятался в зарослях кустарника на краю обзорной площадки. Дорогу преградила предупредительная таблица с большими красными буквами: УВАГА! ШЛЯХ ТРУДНЫЙ И НЕБЕСПЕЧНЫЙ. БЕЗ ПРОВОДНИКА ВСТУП ЗАКАЗАН! Внизу был нарисован горный козел, уместивший все копыта на единственном камушке. Позади щита раскрывался обширный вид ущелья. Снег, на удачу, прекратился, и теперь хорошо просматривалась общая панорама гор. Гигантская расщелина, куда нам предстояло спуститься, глядела на нас хищным оскалом. На дне пропасти под ногами темнела впадина Котлины, а сбоку вдоль нее вздыбилась острыми ступенями каменная твердь. Путь наш состоял из бесчисленных складок в породе, которые уходили в самый низ.

Спуск оказался утомительным и напряженным. Тело мое было не в форме, и я быстро выбился из сил. Из-за усталости было легко совершить ошибку: подвернуть ступню и соскользнуть на мокром камне. Мы двигались медленно и часто отдыхали. На крутых спусках хватались за стальные цепи, прибитые к склонам. Я пожалел, что не взял в прокате перчатки: холодный металл кусал ладони. «Ленину» все трудности были нипочем – он уверенно карабкался впереди, и всем видом показывал, что узкий крутой спуск для него – разминка.

На середине тропы сделали привал, укрывшись от ветра за щербатым склоном. Мой спутник разговорился:

– Был тут во времена Союза. Из Польши тюки возили. Умыкнул от группы на денек – горы посмотреть. Остался на неделю. Тоже зима была. А я без ничего приехал – ни куртки, ни сапог. А что: взял в прокате да пошел. Везде обошел. Дурак, что совсем не остался. В Нагоре тебя никто не найдет. Такой край.

– «Слеза» вам, значит, понравилась.

– Да не то, что понравилась… Молодой был, дурак, – он задумался. – Ну слушай. На Триглав зашел, одолел высоту значит. Две шестьсот или семьсот, сколько там? Не суть. Как сойти, не знаю. Вокруг снег, тропы замело. Назад нельзя – ветер такой, что снесет. В горах-то я хотел остаться, но только живым. Смотрю – подветреный склон гладкий. И до самого озера стелется. Лавины там точно ходили, гладко выскребли. Недолго думал: на рюкзак верхом – и покатился.

– Что – к озеру?

– Ну! И докатился ведь! Боялся, что кочка там или что – и кирдык мне. Шею бы точно свернул.

Он хрипло рассмеялся и прихлебнул чаю из термоса. Передал кружку мне. История была вовсе невероятная. Выдумал, а может приукрасил. Никогда не слышал, чтобы кто-то спускался с горы на рюкзаке. Еще и с наивысшего пика.

– Ты ж местный, не? – спросил меня, – Подслушал, как ты по-ихнему «розмавляешь», хе-хе. Я к чему – меня солдаты на желтом развернули. Серьезно тут у них.

– Это не солдаты. Милиция. Ребята из деревни попросту.

– Чего сторожат-то, не в курсе?

– Говорят, лавины.

После моих слов Ленин поднялся, надел очки и внимательно осмотрел панораму гор вокруг нас. Сел обратно, покачал головой.

– Нет, лавин сегодня не будет.

– Это вы почему уверены? – спросил я, втайне радуясь, что он уверен.

– Здесь ветер гуляет. Лавины там, где тихо – где снег копится и проседает. Потом хрусть – и полетела глыба вниз. Всем на пути капут. А отсюда снег уносит.

Вероятно, он был прав. Меня, правда сказать, смущали снежные одеяла на хребтах Лодового гребня слева от нас. Нагревшийся снег на вершине вполне мог вызвать обвал. Впрочем, солнца не было с самого утра. Совсем наоборот – сейчас над вершинами скал сгустились кучевые облака. На кончик носа мне упала капля. Потом на ладони. Мы подождали несколько минут в надежде, что обойдется легким душем, но дождь лишь усилился. Накинули капюшоны и, спешно собравшись, продолжили спуск.

Травяной чай придал сил, да и в конце спуск уже был не таким опасным. Карабкаясь и сползая по раздробленным камням, мы быстро двигались вниз. Скалы все выше и выше нависали над нами угрожающими громадами. Спуск быстро обратился в рутину, и я мерно шел вниз по ступеням, пока не заслышал от Ленина:

– Земля!

Скалы умножили его крик: дробясь и распадаясь на фрагменты, он разнесся по всему ущелью. Пришла пора нам расставаться – мне требовалось свернуть к Котлине, а он двигался вдоль шляха прямой дорогой. Пожелав друг другу удачи, мы пошли своими путями.

Облака растворились, словно их и не было, и теперь, стиснутое зубами горных пиков, солнце ярко светило над головой. Стало так жарко, что я распахнул куртку. Проходя мимо Котлины, я поглядел вниз. Каменистая поверхность была выстлана расколотыми стволами деревьев, гнутыми сучьями и обрывками кустарников. Долго смотреть не хотелось: мало ли чего еще там увижу. Обратный путь на вершину Лодового гребня был маркирован белым цветом. Вновь предстояло карабкаться и подтягиваться на цепях. Я решил немного передохнуть и упал на камни. Вершина Ванды уже выглядывала из-за перевала. Полтора-два часа от силы – и на месте.