Она замолкает. Олег смотрит, как она берет в руки вилку, держит ее, но забыв о ней, опускает. Он замечает, как пальцы расслабляются, забыв о предмете. Лицо поворачивается в профиль, и по нему пробегает отголосок будущей эмоции. Губы, дрогнув, медленно растягиваются в улыбке. Его отвлекают, и он отрывается от созерцания ее лица, беспокойство еще шевелится внутри него.
Но Олег отвлекается, забывая о Варе, забывая о своем беспокойстве. Его увлекает момент, влечет и волочит монолог мысли, поток слов и нетерпение. Он ударяется о стену чужого понимания. Олег повторяет, повторяет, повторяет, повторяет, переставляя слова, заменяя их на другие. Ему ненавистны неповоротливость речи и равнодушие другого. Олег не терпит несогласия. Он должен сказать, доказать. Снова и снова.
Варя смотрит на свои руки. Шум голосов бьет по барабанным перепонкам, но не проникает внутрь. Руки лежат на коленях, на белой салфетке с пятном от вина, ее пальцы больше никто не сжимает. Она осталась одна. Ее плечи заостряются. Она смотрит в себя и видит пустоту. Она бежит, быстро перебирая лапками, под столом, между ножек стульев, огибая черные ботинки официантов и крошки, хлебные крошки на полу. Она забивается в щель, в сырую теплую нежную щель.
Распластавшись в темноте, Варя счастливо улыбается. Радость поднимается в ней волнами, она сжимает пальцами салфетку. Они думают, что она здесь, что она может их любить, говорить с ними, касаться. Но до них не дотянуться. Они расходятся углами перспективы, им ее не достать.
Варя поворачивает лицо к брату, находит пальцы Олега и лихорадочно объясняет, что ее уже не спасти. Что она выстроила стену, отрастила жесткий панцирь, но ей нужна помощь: кирпичи и хлебные крошки — чтобы никогда больше не возвращаться. Никогда не возвращаться ко дню своего рождения, к возвращению всего того же самого, к себе и насекомому, что копошится внутри.
Брат поднимает на нее глаза и смотрит с ласковым недоумением, Олег гладит ее ладонь и возвращается к прерванному разговору. Варя молчит. Она прячется за улыбкой, как за жестким панцирем.
Молчание длится, пока не приходит время уходить.
Олег слегка пьян, он берет Варю под руку и что-то шепчет. Варя не слушает и кивает. Она никогда не слушает и почти никогда не видит. Как многотысячная толпа в метро, всё проходит мимо нее, не оставляя в памяти ничего. Этот вечер исчезает каждую секунду, и только она продолжает длиться. Снова объятия и такси, снова длинные полосы огней за стеклом и блеск косых дождевых капель.
Варя перебирает волосы Олега и молчит. Еще один год позади, еще один день рождения.
========== Чудесные отношения ==========
На улице моросил дождь. Настолько мелкий, что ей пришлось высунуть руку наружу, чтобы в этом убедиться. Света залезла на подоконник, сунула руку в форточку и приподнялась на коленях, трогая холодный влажный воздух.
Сегодня она останется дома. Нет никакой необходимости выходить в такую погоду.
Света слезла с подоконника и закрыла форточку, в которую вслед за ее промокшей кистью проник ветер. Было зябко даже глядеть в окно. Вскоре должен был прийти муж, поэтому Света пошла на кухню и заглянула в холодильник. Продуктов мало, но на ужин хватит. «Нет никакой необходимости выходить в такую погоду», — подумала она, выкладывая на стол овощи.
Муж от нее ничего не требовал. Даже этот ужин не входил в число ее обязанностей — они всегда могли поужинать в ближайшем кафе или заказать еду на дом, но Света решила, что сегодня сама приготовит ужин.
«Если подумать, необходимости нет ни в чем, — думала она, нарезая лук полукольцами. — Теперь всё можно заказать на дом. Были бы деньги».
Света не знала нужды, не знала унижений бедности, и ей, как девушке интеллигентной, было за это немного стыдно. Деньги представлялись ей чем-то нечистым, поэтому она избегала любых разговоров и обменов. Совершая покупки, она не смотрела на цену, всегда готовая заплатить больше, чем нужно, и стыдилась, заплатив слишком много, потому что расточительство тоже считала грехом. Она могла бы раздать всё, что имеет, но всё, что она имела, было чужим. Света жила на деньги мужа и работала «для себя», ради удовольствия и вдохновения, получая взамен ничтожную плату. Так было до недавнего времени, пока из-за предложения еще более денежной работы они не переехали в более денежный город. Света задыхалась в нем от скуки и одиночества, но жаловаться было не на что.
Ужин стоял на плите, а Света сидела в кресле напротив большого телевизора, в одной руке сжимая чашку с остывшим кофе, в другой — пульт. На коленях лежала книга.
«Это временные решения, — думала она, увеличивая громкость музыки, — потому что ни в чем нет необходимости. Ни в чем».
Света пыталась найти работу, но без цели и желания любая деятельность превращалась в рутину. Друзья и родители остались в родном городе, а здесь никому не было до нее дела — все были заняты своими жизнями, начатыми без нее. Спустя полгода бесплодных усилий Света сдалась и решила просто плыть по течению, ничего не желая и ни к чему не стремясь. «Ну и пусть, — думала она. — И так нормально».
Муж застал ее в том же кресле, подойдя сзади, он легонько погладил ее волосы, Света вздрогнула и чуть было не разлила недопитый кофе. Склонившись к ней через спинку кресла, он поцеловал ее в лоб, так обычно целуют детей. Света улыбнулась. Зарывшись пальцами в его волосы и слегка их потрепав, она опустила руку на раскрытую на коленях книгу. На пальцах осталось ощущение его волос и чуть-чуть нежности. Она любила его и ничуть не жалела, что бросила всё и уехала вслед за ним в незнакомый город. Пусть ей и было здесь одиноко.
За ужином Света задала вопрос, которого он от нее ждал. Она не могла не заметить, что в последнее время он чем-то озабочен. В таких ситуациях она всегда делала первый шаг.
— Ты хочешь мне что-то сказать?
Он бросил на нее виноватый взгляд.
— Да, наверное, — он долго подбирал слова, потом протянул руку через стол и накрыл ее пальцы. — Ты же знаешь, что я тебя люблю? Что для меня самое страшное, если ты уйдешь? Если ты меня вдруг разлюбишь?
Света кивнула, а внутри шевельнулось беспокойство. Она знала, что это правда, она была уверена в его любви так же, как и в своей, но все равно испугалась. Она вдруг подумала, что ненавидит этот обеденный стол — он ассоциировался у нее с американскими мелодрамами и их семейными скандалами. Она даже представила, как он в порыве гнева выплескивает вино из бокала ей в лицо, и оно стекает по подбородку и шее за воротник, чего, конечно, не могло быть. Вместо этого он сказал:
— Я очень боюсь тебя обидеть.
Света улыбнулась.
— Всё нормально. Говори, я не обижусь.
Но он замолчал, смущенно улыбаясь. От этой улыбки Света почувствовала себя увереннее и старше. Опасения показались ей беспочвенными. Встав из-за стола, она собрала грязную посуду в раковину и включила воду.
— Из-за той девушки? — спросила она через плечо. Муж остался сидеть за столом. — Я уже говорила: все в порядке. Я не обижусь только из-за того, что она тебе интересна. Если я и ответила тогда слишком резко, то только потому, что ты даже не попытался спросить меня. И я не люблю оставаться дома, когда ты где-то веселишься.
Повернувшись, она снова заметила виноватое выражение на лице мужа.
— Да брось, — Света улыбалась искренне, она успокоилась, сообразив в чем дело. — Я все понимаю.
Света верила в любовь, что связывала ее с мужем, и знала, что их чувство сильнее легкомысленных влюбленностей. Ей и самой не раз казалось, что она влюблена в другого, но это никак не отменяло ее любви и верности мужу. Он просто запутался, почувствовав интерес к другой женщине, испугался, что может этим чувством предать их любовь. Света чувствовала подобное однажды, но переживания не стоили того — мимолетная блажь, не больше.
Она стояла, прислонившись спиной к раковине, в которой шумела вода. Опиралась ладонями о края и спокойно, даже ободряюще, улыбалась мужу.
