Выставив неестественно могучую руку перед собой, чтобы защитить лицо от порывов ветра и ударов песка, Абрахам шел вперед, едва различая, что происходит вокруг. Там, где должен был лежать человек, был песок, и только трепетавшие на ветру темные лоскуты, служили ориентиром. Скоро должны были исчезнуть и они. Человек, похороненный заживо под новым барханом, больше не делал попыток выбраться. Абрахам прибавил шагу, настолько, насколько позволяла ему старость. Жаркие волны пытались отбросить его назад. Отступив и набравшись силы, они в очередной раз грузно ударили по фюлаксу. Лавина песка обрушилась на прозрачную защитную маску, и Абрахам начал задыхаться. Повинуясь инстинкту, он судорожно глотал воздух, забыв о дополнительных баллонах за спиной. Ноги вязли в песке, затрудняя движение. Он попытался ускорить шаг, но пустыня была сильнее. Избавившись от песка на лицевой маске и вдохнув полной грудью, Абрахам увидел, что буря забрала у него последний ориентир — трепетавшие, словно крылья, лоскуты полотна. Он больше не знал, куда идти. Спасать было некого.

Абрахам обернулся, сделал шаг и остановился. Триера исчезла. На ее месте он видел пляску светотени, пятна охры с палитры безумного художника. Его обуял ужас. Он заставил себя сделать еще несколько шагов, но новый удар ветра сбил его с ног. Абрахам упал ничком. Борьба с пустыней и ненавистными технологиями отнимала все силы. Как ни пытался, он не мог подняться на ноги. Он униженно возился в пыли, как упавшее на спину гигантское насекомое, а буря гудела и бесновалась, хохоча над его немощью.

Абрахам прекратил борьбу. Губы зашевелились в воззвании к Господину, но слова застряли в горле — то, что он испытывал, не походило на боль разочарования и раскаяние. Не было это и страхом смерти. Абрахам испытывал облегчение. Он был счастлив умереть в пустыне, рад избавиться от непосильной тяжести завета, требовавшего от него самого дорогого. С осознанием пришел стыд. Бесовское наваждение толкнуло его не на подвиг веры, а на самоубийство. Абрахам отчетливо понял, что Айзек не вернется в Амвелех без него. Мальчик бросится в безжалостную пустыню, чтобы спасти его, но та поглотит его в наказание за малодушие отца. Но хуже всего то, что по его вине падёт Амвелех. Абрахам воочию увидел величественную пирамиду благословенного города, погребенную под песками. Она застынет в веках, превратившись в гробницу для некогда великого богоизбранного народа, из-за слабости его верховного жреца и архонта, который предпочел умереть у самого порога Нового Царства.

— Жалкий раб! Илóтов сын…

Абрахам заставил себя подняться на четвереньки. Песок хлестал его по спине, царапал поверхность фюлакса, тяжело наваливался со всех сторон. Спустя еще несколько долгих минут архонт встал с колен и выпрямился во весь рост, отгораживаясь руками от бури. Превозмогая себя, он сделал несколько шагов. Он шел наугад, не столько управляя системой фюлакса, сколько следуя за ней. Последние шаги дались удивительно легко. Абрахам опустил руки и с изумлением увидел ровные, блестящие в ослепительном свете солнца барханы. Песчаная буря ушла.

Сквозь исцарапанный песком бронепластик шлема жрец смотрел на открывшееся взору великолепие и не мог поверить глазам. Тело человека, которого он хотел спасти, неподвижно лежало всего в нескольких шагах от него. Ветер снял с него покров из песка и играл лоскутами плаща, как ребенок с котенком. Впереди, дрожа и искажаясь, маячила станция. Без привычных глазу ориентиров было сложно оценить расстояние, в плывущем от жара воздухе она казалась миражом.

Абрахам подошел к неподвижному телу и перевернул его на спину. На незнакомце не было фюлакса, только защитный комбинезон с широким, оборванным плащом. Вокруг головы был намотан лоскут, а под ним — лицевая маска со стеклянными кругляшами глаз и респиратором из кожи и металла на пол лица. Этот человек воевал с пустыней при помощи древних технологий, и, как ни странно, был ещё жив. Из респиратора вырывалось хриплое, прерывистое дыхание. Несколько секунд архонт смотрел на него, сомневаясь в правильности решения, которое принял в смятении духа и ума. Он знал, кто перед ним. Присутствие чужака на триере неизбежно повлечет за собой множество неудобных вопросов, но долг жреца и ожидания сына требовали от Абрахама доделать начатое до конца. Он чувствовал, что за всем произошедшим: за испытанием, которому была подвергнута его вера, и чудесным явлением незнакомца из недр песка — кроется неведомый ему замысел. С непривычной легкостью Абрахам поднял мужчину на руки, бросил взгляд на расплывающуюся в горячем воздухе станцию и повернул к вездеходу. Сердце было полно недобрых предчувствий.

— Он жив?

Айзек вытягивал от любопытства шею, но не рисковал подходить ближе, пока дверь грузового отсека не приняла первоначальное положение.

— Жив. Помоги мне.

Опасливо глянув на распростертое на полу тело, Айзек шагнул к отцу. Он подумал о том, чтобы обнять его, но не решился. Отец, сколько Айзек его помнил, всегда был стариком, теперь же юноша увидел в нем храброго и отчаянного мужчину. Сердце его переполняли гордость и радость, что Абрахам вернулся живым.

При помощи дулоса, они отволокли чужака в жилой отсек и уложили на свободную койку — напротив кровати Айзека.

— Как он мог выжить, отец? Без фюлакса, без баллонов?

— При помощи этого, — Абрахам указал на респираторную маску. Повернув голову незнакомца лицом к стене, он расстегнул кожаные ремешки на голом затылке и снял маску. Дыхание незнакомца выровнялось. — Пустыня обитаема.

Высокие скулы и тёмная кожа напомнили Айзеку аватар брата. Смуглые лица сейчас редко встречались в стенах Амвелеха. Считалось, что это признак «дурной крови», хотя Айзек и не знал, что это значит. Родившиеся с таким недугом прибегали к услугам Терапевта, поэтому, как подозревал Айзек, встретить смуглого человека теперь можно было разве что среди бунтовщиков. Однако даже для вирта незнакомец выглядел странно. В удлиненные мочки его ушей были вставлены кольца, как делали некоторые женщины в Амвелехе, а на голове не было ни единого волоса. Но необычнее всего была его одежда — ни покрой, ни материалы Айзеку не были знакомы.

— Кто он, отец? Как можно жить в пустыне? Разве она не отравлена?

— Раньше их называли илóтами, — ответил Абрахам только на один из заданных вопросов и отстегнул от пояса незнакомца ксифос незнакомой конструкции, но всё-таки похожий на те, что он видел в юности в Амвелехе.

— Как? — спросил Айзек изумленно и хихикнул, пытаясь сдержать смех. Это слово использовали в Амвелехе для ругательств, поэтому он не ожидал услышать его от отца. Он даже не сразу сообразил, что отец говорит о спасенном страннике.

— Илóтами, — повторил Абрахам. — Вырванная страница истории Амвелеха. Вам было ни к чему об этом знать, поэтому наши ближайшие предки сочли нужным стереть информацию о них из нашей памяти и Сети. Этот народ некогда жил рядом с нами, Айзек. Они строили Город, систему автономного жизнеобеспечения, эко-среду, инфраструктуру, станции добычи аргона-хюлэ. Одним словом они построили всё, чем мы пользуемся до сих пор.

— Разве Амвелех строили не дулосы? — возразил Айзек.

— Согласно официальной версии, — подтвердил Абрахам. — И это правда, если не брать во внимание, что в то время дулосами называли не машины, а людей. Во время катастрофы для них не нашлось места в стенах Города, поэтому долгое время считалось, что никто из них не выжил. Как видишь, это не так.

Айзек вдруг испугался. Дело было даже не в деяниях предков, а в том, что ему лгали. «Жрецы промыли тебе мозги», — вспомнились слова Исмэла. Отец подтвердил это так легко и внезапно, что Айзек не знал, как реагировать. Он даже боялся задать вопрос, потому что ему казалось, что все что он сейчас услышал было галлюцинацией, и отец сочтёт его сумасшедшим.

— Их… бросили умирать? Я правильно понял? — спросил он неуверенно.

Абрахам опирался рукой о спинку койки, на которой лежал илот, и внимательно следил за реакцией Айзека.