- Нет, -- покачал вихрастой головой Хохолков.
- Тогда возьми, -- она протянула ему маленький флакончик с духами. Вроде настоящие, французские. Мне подарили сегодня на работе, а у меня такие уже есть, и запах мне не очень нравится.
От духов разговор легко можно было перевести к дезодоранту, не говоря уже о том, что это действительно был хороший подарок, так что Хохолков горячо и искренне поблагодарил мать.
- Ну, как тебе запах? - спросил он, глядя, как Маша изучает надпись на этикетке. Маша как-то вяло улыбнулась и ничего не сказала.
"Теперь. Заговорить о запахах и перейти к феромонам. Что она скажет? Только бы не обиделась!"
- Тебе вообще какие запахи нравятся? - с уже непривычной робостью спросил он.
- Знаешь, Хохолков, -- вдруг сказала Маша, - я тебе скажу одну вещь, только ты не смейся, ладно? Это вообще-то тайна, я никому не говорила.
- Конечно, о чем речь, -- обрадовался Хохолков. ("Авось пронесет!") - Я сам тебе хотел кое-что рассказать.
- У меня нет обоняния, -- пробормотала Маша и виновато улыбнулась.
- Как? - не понял Хохолков. - У тебя что, насморк?
- Нет, у меня вообще нет обоняния, от природы. Бывают слепые, понимаешь? Глухие, немые, есть люди, лишенные вкуса, а у меня нет обоняния. Я совсем не ощущаю запахов.
- С-совсем? - протянул потрясенный и начавший даже заикаться Хохолков. - И запахи д-дезодорантов тоже?
- Не строй из себя тормоз, Хохолков, - рассердилась она. - Конечно, и дезодорантов тоже. Вони, правда, тоже не чувствую. Вот... Не скажешь никому? А то наши смеяться будут.
- Нет. Не скажу.
- Правда?
- П-правда.
- А что ты хотел мне рассказать? - вспомнила успокоившаяся Маша.
- Да так, ничего, - пожал плечами Хохолков. - Я п-пошутил.
ОДЕССИТКА
Одна бабушка Лары Косталиди была полькой из рода Броневских, другая тираспольской еврейкой, фамилия досталась ей от деда-грека, лучшего рыбака 1940-60-х гг. на всем черноморском побережье, а другой ее дед, украинец Иван Гарбузенко, хвастался тем, что якобы происходит по материнской линии от знаменитого героя народных песен козака Голоты. Родным языком Лары был русский, а училась она в украинской школе с английским уклоном. Но, несмотря на смешение кровей, языков и культур, вопрос о национальности никогда не был ей интересен, точнее, собственная национальность была ясна ей с самого юного возраста. По национальности Лара была одесситка. Из самой чистой, самой натуральной породы одесситов, которые не то что жить, но даже представить себя без Одессы не могут. Одесса была ее миром, ее вселенной, и, ставя себя без ложной скромности в центр этой вселенной, Лара жила в ней совсем неплохо и благополучно добралась до собственного совершеннолетия.
Помимо Одессы, родителей, брата Виталика и таксы Пима Лара искренне любила себя, и любовь эта была вполне заслуженна. В самом деле, как не любить девчонку с симпатичной, хитрой, черноглазой рожицей и натуральными темно-рыжими волосами, точеной фигуркой, неистощимой фантазией и чувством юмора, победительницу танцевальных марафонов на всех дискотеках и к тому же "Мисс-очарование" школы? Помимо этого, Лара отлично знала английский, прекрасно плавала, играла на гитаре и в "Цивилизацию" и умела поставить на место любого - если в том возникала необходимость. И в конце концов, если вам этого мало, то тот факт, что у человека пол-Одессы друзей, о чем-нибудь да говорит.
Но однажды настал день, когда все это оказалось неважным. И Лара не узнавала сама себя: неужели это она? Не врут ли зеркала? Неужели это она застенчиво молчит и отвечает невпопад, с бьющимся сердцем бежит к телефону, едва услышав звонок, неужели это она поступает так же, как все дурочки, над которыми она смеялась: заглядывает в глаза, заливисто смеется каждой его глупой шутке, дуется по пустякам и опускает глаза, как третьеклассница, встретив его взгляд? Что ей этот парень, чем он взял ее? Тем, что он москвич? Ну и что, к ней клеились парни из Чикаго и Стамбула, но она их отшила изящным движением руки. Внешне он - ничего особенного, ну, голубые глаза, ну, эта мягкая улыбка, немного виноватая - без вины, от которой все переворачивается внутри, ну, сильные, белые руки, которые могли бы ласкать ее, если бы... А, что говорить об этом, все бесполезно, она, как последняя провинциальная простушка, бесполезно растратила драгоценные две недели, и вот пришел день прощания. Сегодня он улетает в Москву, где его ждет невеста и свадьба и октябре. А она останется здесь, со своей невысказанной любовью и надеждой. И музыка, несущаяся над морем, будет по-прежнему рассказывать о любви - но уже не для нее.
Они прощались в маленьком пляжном кафе, под песню In Grid "Tu еs foutu", от которой тем летом сходила с ума вся Одесса, под шумный говор веселых курортников. Из всего прощания она не запомнила ничего, только сломанную бумажную гвоздику в пластиковой вазочке, грустно наклонившую свою гофрированную головку к пивной луже на столе. Лара смотрела на эту гвоздику, и ей хотелось плакать. Но она не могла ни плакать, ни сказать ему, что он тот, единственный, самый дорогой, самый любимый, и что без него она не сможет ни есть, ни пить, ни дышать. Не могла, потому что у него была невеста и там все было решено, даже зал заказан. А от бабки-польки Лара унаследовала не только изящный вкус, но и гонор. Она никому никогда не навязывалась, и не станет теперь. Ведь он молчит. Подумаешь, погуляли вместе пару раз по Одессе, посидели в ресторане на Дерибасовской - так там вся улица в сплошных забегаловках... Обычное курортное даже не приключение, а знакомство. И сегодня он улетает, а она остается.
Прощание вышло поспешным и даже сухим: она торопилась, боялась не сдержать слез. Он, похоже, был немного задет, но ничего не сказал, только долго посмотрел ей в глаза. И ей показалось, что и у него на устах замерли и не родились заветные слова...
Прочь, прочь от этого, прочь от безысходной боли последней минуты прощания. Скорее в десятый трамвай и домой, закрыть дверь в свою комнату и плакать навзрыд, реветь часами, днями о том, что самая первая любовь оказалась последней и что ничего изменить нельзя. Судьба все решила за них, и солнечные лучи расплываются тысячей оттенков на ее слезах. Она сцепит зубы, сдержит себя, дотянет до дома, не разревевшись. А через час самолет и они расстанутся навеки, потому что не судьба...