Молодой человек подошёл ближе, взял свою рубашку и начал ею обтираться.
— Доброе утро, мистер Стерлинг. Уже опробовали водичку в бухте? Вот уж не думала, что кто-то посетит это место сегодня, как и я.
Томас был мокрый, и кроме кротких штанов на нём больше ничего не было. Амелия изо всех своих подростковых сил старалась сделать вид, будто совершенно не была смущена нагим видом молодого лорда. По её скромному мнению Томас был достаточно худощавый, но плечи и руки у него были мускулистыми.
Пока девочка мечтательно и бесцеремонно разглядывала своего приятеля, он уже успел начеркать пару строк. Парень показал ей со своего места записную книжку, и она прочла:
«Вы сами знаете, мисс Амелия, что нам с Вами лучше не встречаться наедине».
— И это всё? — она фыркнула и стала располагаться тут же, рядом. — Ну прогнать вы меня уж точно не можете. Это место — вне ваших владений, сэр, так что я имею полное право здесь отдыхать, как и вы.
Томас упёр руки в бёдра и всем своим видом дал ей понять, что так быть не должно. Девочка беспечно махнула рукой.
— Ах, да полно вам! Здесь кто-нибудь есть? Ау-у-у! Слышите? И я ничего не слышу, кроме своего эхо. Давайте уже просто отдыхать!
И Томас присел, подтянув колени к груди. Он стал пристально наблюдать за тем, как Амелия раздевается до нижнего белья. Она знала, что он смотрел, но останавливаться не собиралась. Правда, так и не уяснила для себя самой, кого именно она пыталась освободить от циничных оков смущения.
Амелия осталась в батистовой сорочке, скинув рядом и сапожки из тонкой кожи, и бриджи, и остальную верхнюю одежду. Повернувшись, она осознала: парень всё ещё смотрел на неё, но в его взгляде не было ни намёка на вульгарность или того, что Магдалена обычно называла delectatiōnum. Он, скорее, глядел с некой философской серьёзностью.
— Я слышала на прошлой неделе, как на ужине в доме барона Розена, или же Розета, не помню… кое-кто из леди в курительной комнате говорил о либертинаже, — произнесла Амелия зачем-то, и получилось у неё это так, словно она зачитывала урок, что, видимо, произошло от смущения.
Томас в наигранном удивлении лишь приподнял брови.
— Они разговаривали об этом очень тихо, словно боялись, что их услышат. Но я услышала и, честно говоря, не поняла, из-за чего все эти их переживания. Поскольку в свободе от ограничений не вижу ничего дурного… Ох, нет, нет, только не подумайте, будто я нарочно появилась здесь сегодня! И я вполне сознательно действую, я бы никогда не перешла границы разумного. Я здесь с вами, как равная, понимаете?
Молодой человек улыбнулся и кивнул. Амелия выдохнула с облегчением и приняла более удобную позу, когда улеглась на своём походном плаще.
— Жаль, что мой дядя этого не понимает! — Амелия зевнула и подложила под голову обе руки. — Ему стоило бы послушать тех дамочек и их мерзкое хихиканье. Что их так могло заинтересовать в этом самом либертинаже?
Томас взял грифель и записную книжку, а через минуту показал девочке то, что по его опыту представлял собой либертинизм[9]. Амелия прочитала те три строчки, раскраснелась со стыда и снова легла на спину, уставившись в безоблачное небо.
— Какая вульгарность! — произнесла она с возмущением и вдруг засмеялась. — Ах, вот бы Магда узнала об этом! Она бы просто лопнула от ярости!
Молодой человек беззвучно засмеялся, держась рукой за живот, затем убрал записи подальше, лёг рядом и глубоко вздохнул. Так они лежали, слушая крики чаек и шелест трав вокруг. Солнце припекало, и Амелия чувствовала томную расслабленность, почти усталость. Это было странное ощущение, схожее с блаженством, ей действительно было хорошо. И, чтобы не уснуть, она стала бездумно болтать:
— Магдалена молится каждый день и каждую неделю ходит в церковь, чтобы покаяться. Но я знаю, что у них с моим дядей роман.
Томас вздрогнул даже и повернул голову в её сторону.
— Да, да. Я видела их вместе пару раз. О Боже Всевышний! Такая добродетельная и непорочная Магдалена не сумела устоять против него. Видимо, ей приятно притворяться терпимой и набожной, а по ночам проводить время в его спальне, ха!
Краем глаза Амелия заметила, как Томас отрицательно покачал головой.
— Скажешь, что это не так? Если бы она призналась, я бы не осудила. Но она ведёт себя бесчестно и эгоистично. Иногда мне так хочется сказать ей об этом… но я не могу.
Солнце пригревало кожу, и в воздухе ощутимо повеяло морской свежестью, травой, деревьями. Амелия расслышала приглушённый смешок со стороны:
— Ты лучше, чем сама думаешь.
Ей хотелось посмотреть на него в тот момент, но Амелия знала, что его лицо, скорее всего, омрачено короткой судорогой боли из-за того, что он говорил вслух. Это был хриплый, едва различимый шёпот, но даже его оказалось достаточно, чтобы понять: Томас терпит эту боль не ради себя. Поэтому она только улыбнулась и потянулась всем телом, как кошечка.
— Лучше помолчи и не напрягайся, — посоветовала она с материнской строгостью. — Пусть Магдалена целует дядю хоть на каждом шагу, но нечего попрекать меня поведением, которое она считает неприемлемым… И почему вообще взрослые так любят это делать? Я говорю о поцелуях. Что вообще здесь может быть приятного?
Томас снова усмехнулся, потёр пальцем кончик носа — явный признак его неловкости — и пожал плечами. Амелию совершенно разморило, и сквозь дрёму она уже почти не думала о предмете разговора.
— Ты лучше меня всё знаешь, это несомненно. Месяц назад мы гостили в Билдсайде, помнишь праздник у какого-то мормэра? Там ещё пела его дочка… у неё был жуткий скрипучий голосок! Я видела, как вы целовались с ней за портьерой, на балконе. А потом она вдруг шлёпнула тебя по щеке. Что это было? Пощёчина? Я тогда долго смеялась! Да от такого «удара» даже комар бы обиделся! Неужели всё было так плохо, Томас?
Амелия повернулась к нему, но он уже мирно посапывал во сне. Она ещё раз взглянула на его взъерошенную кудрявую шевелюру, плечи и руки, плоский торс и светлую поросль на груди и вдруг резко отвернулась. Хорошо, что он уснул, иначе её взгляды лишь смутили бы его. Разве подруги могут так рассматривать своих приятелей? Девица, с которой он целовался тогда на празднике, наверняка смотрела так же, да и сам поцелуй выглядел вполне целомудренным, и всё равно она осталась недовольна. Вот уж неженка!
Ей внезапно показалось, словно что-то раскалённое коснулось руки. Амелия очнулась. Она даже не сразу сообразила, как быстро заснула. Видимо, перекатилась со своего плаща поближе к Томасу, и его локоть упёрся ей в руку.
Долго ли они спят? Кожа лишь слегка покраснела. Возможно, не слишком долго.
Девочка чуть приподнялась так, что её рыжие локоны упали ему на обнажённую грудь. Затем, как она себя убедила, исключительно из любопытства положила ладонь между ним и собой. Его тело было горячим и твёрдым, от этого ощущения в её животе будто что-то упало и снова поднялось выше, к сердцу. Томас не просыпался, и она наклонилась поближе к его лицу.
Во сне он казался совсем ещё мальчишкой, не обременённым заботами о будущем. Амелия неожиданно подумала, что он привлекателен. Сначала она удивилась, затем нахмурилась. В конце концов пришло осознание, что в этом факте не было ничего постыдного. Она не задумывалась над тем, нравился ли ей хоть кто-то из джентльменов, навязанных дядей и ухаживающих за ней в обществе. Она просто не думала о них, как о мужчинах. Они были ей не нужны. Но именно сейчас она смотрела на Томаса и понимала, насколько он мужчина в сравнении с ними. Он всегда обращался с нею обходительно и нежно, и ей это нравилось.
Многие ли девицы целовали его? Хотел ли он жениться хоть на одной из них? Амелия встряхнула головой, дабы отогнать эти разочаровывающие мысли. Хотел бы жениться, сделал бы это уже давно. Вот поэтому он дружит с нею, у него просто нет нужды в большем. Девочка улыбнулась и подумала, что в таком случае остальное уже не важно. Она наклонила голову и быстро чмокнула его в сухие губы.
