Ванька расхохотался. Жорка с интересом посмотрел на коричневое от загара тело сотрудницы спецобъекта «Горюново», плещущееся в синих волнах морского побережья санатория «Ультрафиолет».

– Я бы не отказался! – Сообщил Чорный.

– Я бы тоже. Никогда не был в санатории.

Чорный только вздохнул обреченно. Сделал еще заход, восхищенно дернув воздух носом:

– Не находишь?

– Что?

– Тело. Не находишь, что оно того. Обтекаемо и на цвет приятно.

– Аааа… Всесторонне развито. Да. Даже привлекательно.

– О! Даже привлекательно… Тело у сотрудницы, что надо. Такое тело надо в дело.

Жорка помялся, не зная, как реагировать. Выразил сочувствие:

– Хорошо, что ее лечат. И купальник, какой… желтый!

– А под ним?

– Кожа коричневая. Гладкая. И соль на ней морская, и пена…

– Ну что? Ты бы как всё же, не против?

Кивнул на экран.

– Да хотелось бы поплескаться.

Ванька заржал откровенно. И помрачнел:

– Лопушня. Поговорить с тобой не о чем. Как с Провидцем Изразцовым посидел за одним столом. – Цокнул языком: – Дааа… У той на груди лямки лопаются, понаперло туда… а этот сидит: соль, соль… Да и не она это.

…

Жорка сгребал старую, высохшую траву на газоне во дворе. Газон был клочкастый и с толстыми обрубками бурьянистых трав, сбитых косилкой. На них было легко напороться с разгона пораниться. Подошва на ботинках тонкая. Специальная. Чтобы дворник каждый камешек чувствовал и не пропускал, когда метет. Как все славно устроено и продумано в их мегаполисе!

Грабли ходили в проворных руках ловко. Качалась земля. Трава.

Жорке нравилась его работа. Он был свободен, когда занимался ею. Она не обременяла его. Понятие престижности было уничтожено. Каждый делал свое дело и только. А то, что он был поэтом – это никого не касалось. Лишь бы мел чисто. Так-то оно и лучше. Кому велено чирикать – не мурлыкайте.

Жорка закрыл глаза. В глазах синее море. В ушах крик чаек. В море плескалось коричневое крепкое тело. Лицо женщины улыбалось тугими губами. Желтый купальник подхватывал тугую грудь. Крепкий ветер надувал белый парус на фок-мачте яла, проносившегося мимо.

– Дааа. – Сказал Жорка в пространство. И успокоил себя: – Завтра воскресенье. В зоопарк пойду! А сейчас – по городу пошатаюсь. Сколько солнца вокруг!

2.

Вечером следующего дня жоркина мать места себе не находила. Его долго не было, но случалось и прежде, когда он засиживался у Чорного, или бродил по городу с ним же или один до позднего часа, но она так не волновалась.

Подойдя к окну, долго смотрела на улицу.

– Куда он подевался? Воскресение, а его нет целый день. Вчера тоже до самой ночи где-то шатался. И хоть бы слово сказал! – Говорила она сама с собой. – Может, девушку встретил? Или опять с этим Ванькой в зоопарк пошел? На орангутангов смотреть. И что на них смотреть?.. Да и зоопарк давно закрыли. Спят его обезьяны. А он не спит. Будто завтра ему на работу не ходить…

Диктор с экрана транслятора сообщил:

– Вместо канала «День-да-ночь» смотрите трансляции Ежесуточного канала «Ночь-да-День».

– Гляди-ка ты! – Она машинально повернулась к дивану, желая поделиться с ним своим изумлением, но Жорки там не было. Поморщилась раздосадованно, глянула на экран:

– Какие вольности! Новый канал!

Диктор, надменно глянув на нее, заявил:

– Канал «День-да-Ночь» закрыт в связи с непомерным сгущением красок и запугиванием горожан. Новый канал будет строить свою работу, отдавая предпочтение светлым образам дня.

– Ах, вместо старого!.. Ну, давайте свои светлые образы. Сравним.

Скрипнула кнопкой пульта. В комнату вползло таинственное, ужасное и многозначное:

– 12 августа с.г. на пересечении улицы Грязнова и Капитолийской пьяными жителями дома 12-бис – Б.Я. и З.Ю., во дворе этого же дома, в мусорном баке был обнаружен труп мужчины атлетического сложения без головы, с осколочными фрагментами черепа в глубоких слоях лестничных мышц шеи (musculus scalenus).

Экран не выдержав латыни, покрылся рябью.

Включился единый государственный канал «Sлава»:

– Редактор новоявленного ресурса «Ночь-да-День», улизнувший было при разгроме «Дня-да-ночи» от бдительных органов правопорядка, уличен в сговоре с неизвестными лицами зарубежом, – зло сказал государственный диктор. – Запустив шокирующую информацию о происшествии у дома 12-бис, он намеревался вызвать всеобщую панику, и, пользуясь ею, отравить воду в реке. Но меч недреманного ока генерала-провидца Изразцова блеснул, и впредь будет взблескивать, не давая негодяям опомниться, хватая их повсеместно. – Диктор сделал жестяные глаза и рявкнул: – Где ни поподя! Слава Труду Органов Правопорядка! Слава ССиП!

Рявкание было выверено и продумано заранее. Но сорвалось от усердия на поросячий визг. Впрочем, этого никто не понял. Молодежь свиней не видала. Старики забыли их голос.

Страшному сообщению «Ночи-да-Дня» от 13.08 с.г. предшествовал ряд невероятных событий, касавшихся жизни города и непосредственно – дворника Жорки, действительно отправившегося в воскресение утром в зоопарк с морковкой в кармане, а накануне, в субботу, как и подсказывало чуткое сердце матери, познакомившегося с невероятной девушкой.

…

Тело исчезло. Синий цвет и кромешная тьма. Мерцающая фиолетовая звездочка в черном киселе пространства.

Пространства тоже не было. Только кисель. Мягкий, теплый, невесомый.

И синий цвет тоже невесом. Он внутри. Он и есть тело.

А кисель? Почему он сухой? Почему он черный?

Фиолетовая звездочка вздохнула, расширилась, заняла все пространство, зеленое солнце встало в зенит.

Близко-близко закачались два зеленых солнца поменьше того, что висело в вышине.

Надвинулось розовое облачко. Поцеловало в щеку. В губы.

Жорка шевельнулся, оживая.

– А почему солнце зеленое?

– А почему ты зеленый?

– Я синий.

– Ну, может и синий. Что с тобой?

Нечто рыжее порхнуло над зеленым. Два солнца превратились в глаза. А то розовое, которое только что касалось его губ – в мечту поэта Георгия – губы Софьи.

Жорка вспомнил ее:

– Сонька!

И вылетел на салазках воспоминаний во вчерашний день. Когда пошел после работы погулять.

Хорошо было в тот миг у него на душе. Небо в белых облаках. За ними яркое солнце. Светлая улица. На светлой улице он повстречал Соньку.

Это она так велела себя называть:

– Сонька. – Представилась она. И, видя сомнение в его глазах: – Не София же! И не, упаси бог, ни – Со-фо-чка.

Глаза требовали согласия. Жорка согласился:

– Софочка – не то.

В ответ прозвучал одобрительный и чуть снисходительный звук через нос.

– А может… Сонек? – Предложил Жорка.

Пальцы ее забарабанили в ее же лоб. Так же поступал и Чорный, когда не хотел ничего ему объяснять.

– Пусть – Сонька, – согласился счастливый Жорка.

В самом деле – какая разница? Лишь бы она была в этом мире – вот такая вот. А как ее зовут – это…

– А я – Георгий, – сказал он.

– Георгий – значит Жора.

Жорка вновь выплыл в полутьму того места, где лежал только что синим сухим киселем.

Окружающие предметы расплывались. Лицо опрокинуто. Прямо над ним зеленые глаза.

Он моргнул, улетая в их болотную зелень, и вновь оказался на солнечной улице.

Сонька смотрела на него прямо, без всякой оценки.

– Ну, какой ты поэт? Ты дворник!

Удивительные зеленые глаза. И желтые волосы летят по кругу.

А облака летят над ними.

Еще один взлет ее ресниц над самым его лицом. Пальма над головой. Пальма? Откуда пальма? И где он? Может быть, сейчас мимо золотых песков и пальм проплывет Т.К. во всем блеске гладкокожего тела?

Опять полет сквозь синюю тьму. И снова улица.