В полиции женщине долго не отвечали. Она позвонила еще раз, опять не ответили. Жетоны ей не понадобились, потому что в полицию и скорую можно было звонить напрямую без жетонов. Через несколько минут женщине ответила заспанная дежурная. Они долго объяснялись. Дежурная выясняла, кто ей звонит, какой у нее номер паспорта, где живет, сколько ей лет, есть ли муж и дети. Потом она долго выспрашивала про холодильник, чей он, кто привез и где находится. Посудомойка объясняла и просила прислать наряд, «А то мало ли что», – говорила она. Дежурная отвечала ей, что таких звонков у нее в день сотни, и 99 процентов их проходят впустую. Так и сказала «впустую». «Но сейчас ты пошли наряд, мало ли что», – настаивала посудомойка, женщина очень терпеливая, битая, и вообще, много чего повидавшая. Ее было не заболтать. Дежурная сказала: «Да они уже выехали, через три минуты будут, засеки на часах». – «Хорошо бы, чтобы Господь благословил тебя, девушка», – сказала посудомойка и вернулась в кафе. Дежурная очень хотела ей сказать, что она большая зануда, но потом решила не говорить, потому что баба была упорная и настойчивая и жалобы ей были не нужны. Посудомойка вернулась к телефонной будке, так как решила, что не повесила трубку.
В это время к тротуару подкатил полицейский бело-синий «форд-эскорт» с тремя патрульными. Двое вышли из машины и открыли дверцу холодильника. Посудомойка убедилась, что трубка повешена и остановилась посмотреть на полицейских. Они были молодые крепкие ребята, настороже. Третий полицейский вылез из-за руля и пошел разгонять любопытных, которые тут же набежали со всех углов. «Нечего тут вам делать, разойдитесь», – медленно говорил полицейский. Он был в черных очках «Рей бан», с короткой стрижкой смоляных волос, красавчик. Он был похож на американца из голливудского фильма. Люди теснились, но не уходили.
Посудомойка решила, что смотреть тут нечего и пошла в кафе, она и так долго отсутствовала, хозяин мог заругать. Полицейские связались по рации с участком и начали вызывать на всякий случай сапера. «Кто там что знает, пусть подъедет», – нервно сказал тот, что был постарше других в этом наряде. Он немного нервничал, ему было почему-то не по себе. Он сидел на месте рядом с водителем, в свободной кисти его кувыркалась зажигалка «ZIPO», дверца машины c его стороны была распахнута. И тут на слове «подъедет» рвануло так, что звук взрыва был слышен километрах в двух от этого места.
Хези с ребятами в этот день разгружали машину в Рамат Эшколе на улице Паран. Дом был кадровых военных. Хозяйский пес, ласковый бультерьер с плюшевой шкурой, выгнулся от звука взрыва, вытянулся в струну, глаза его покраснели, он прижался к стене и лег на лапы. Муса уронил коробку с посудой на пол, смертельно побледнел и с ужасом начал озираться вокруг. Что-то он искал, наверное, алиби свое, что же еще? Алиби было у него, это алиби у него никто не просил. Муса думал так на всякий случай, потому что «хер его знает, как все сложится, каким боком повернется». Хези попросил хозяйскую девочку, у которой в руках был транзистор размером с ее ладонь, сделать его погромче. Девочка подкрутила сбоку колесико, но сообщили о взрыве минут через 7–8, прервав пугающее мрачное молчание, это сделал человек по фамилии Сальтон. Доработали эту квартиру кое-как, если честно. Все были взволнованы и хотели побыстрее домой.
Хези отвез Мусу до Яффских ворот. Было мало людей, несмотря на дневной торговый час. Муса ушел от грузовика сквозь патрули пограничников с зыркающими глазами и руками, лежавшими на холодных телах короткоствольных автоматов. Он шел скованным шагом, часто оглядываясь, словно искал поддержки в своих чумазых коллегах, как бы удостоверяясь, что Хези и остальные смотрят ему вслед. Походка у Мусы была совсем не такая, как всегда, да и какая там может быть уверенность. Ведь все отвечают за всех, или нет?! А?!
«Я бога боюсь, я очень честный человек, излишне честный», – произносил Хези, сидя в одиночестве и глядя до начала работы своими человеческими глазами в сверкающее овальное зеркало в деревянной оправе, одобряя свой внешний вид, свой характер, свою разумную жизнь.
Он отхлебывал из любимой кружки, подаренной ему три года назад младшей сестрой, вернувшейся с организованной экскурсии по Германии, зеленый чай с мятой и без сахара, с которым он любил по утрам пробуждаться. Хези жил в соседнем доме, родился там и намеревался оставаться там на оставшуюся ему жизнь.
«Так что этот Нафтали из себя представляет? Гонору много. Тот еще тип, но я таких вижу насквозь, и на два метра под ними, супермен американский. Думал поразить меня с холодильником, ха-ха. Да я сам любой холодильник могу отнести и глазом не моргнуть, и что? Скрытый пижон он, вот он кто, на публику работает, видали и таких, хм», – думал Хези в ожидании начала рабочего дня. Нафтали занимал его воображение, он думал о нем, о его жизни, о его намерениях очень часто.
Хозяин дома в Мевасерете оказался крепким красивым мужиком в сиреневой русской майке. Семья его уехала в новую квартиру еще вчера, а он остался ждать грузчиков. На иврите он говорил междометиями, потому что языка не знал совершенно. Он был новым репатриантом из Москвы. Он пожал руки всем парням из команды Хези, показал на себя: «Я – Толя», – и обвел мощной рукой вокруг себя: «Грузите, ребята, вот это все». Вещей было немного. Был новый холодильник, совершенно пустой. Рядом с им стояла закрытая кирзовая хозяйственная сумка и портфель из бычьей кожи на ремнях. Затем газовая плита и вещи, сложенные в коробках. Желтый портфель Толя не отпускал от себя, держал у ноги. «Что у него там, в портфеле, может быть, золото, наверное», – подумал Йойо, но наткнулся на гневный взгляд Хези и даже откинулся назад: «Что ты, Хези, я же обещал тебе, ни-ни, не опозорю, не думай».
Справились быстро. Нафтали уже привычно отнес холодильник в машину, благо домик был одноэтажный, надо было пройти по дорожке к грузовику, кусты хлестали по пояснице и ребрам, и сдать его Хези, который принимал в кузове приносимое.
– Молодец, парень, как ты его, я тоже когда-то был спортсменом, боксером в Москве, в среднем весе по юношам, – скороговоркой произнес хозяин. Он говорил по-русски торопясь, чтобы его поняли.
– Я говорю по-русски, не нервничайте, Анатолий, – сказал Нафталий, – я тоже Толик.
– Ух ты, обалдеть можно, да откуда ж ты такой взялся, милый ты мой, а я уж думал, все пропало, как объясняться? Дай я тебе налью, – на улице было градусов 35 жары.
– Давайте, Толя, доедем до вашего дома – и там уже, хорошо?! – Нафталий был младше Анатолия лет на пятнадцать минимум. Он пытался понять этого странного человека, прекрасно сообразив с ходу, что тот не совсем адекватен.
Йойо и Мусу посадили в кузов, а Толя и Нафталий расположились в кабине возле Хези. Тот, любопытный, как уличный кот, протянул Анатолию яблоко и двинул машину в Иерусалим. Мевасерет был в нескольких километрах от Иерусалима. А там нужно было по Бар Илан доехать до большого перекрестка возле Управления полиции и свернуть налево в сторону Рамаллы. Да-да, Рамаллы. Через четыре километра пути с магазинами по обеим сторонам шоссе с холмами товаров, выставленных перед входом, доезжали до нового еврейского квартала Неве Яаков, там Анатолий с семьей получил квартиру. Если спуститься со двора по ступеням вниз и пройти по бетонному мостику с бетонными перилами, то по новенькой лестнице один этаж, еще ниже – и справа тогда будет белая дверь в квартиру, Толя там жил с мамой, женой и сыном. Напротив них должна была поселиться мама жены, дама с прямой спиной и повадками фрейлины, которой она никогда не была. А была она, если уж на то пошло, бывшей многолетней заключенной по политической 58-й статье, а до этого местечковой девушкой со сложным характером, учительницей французского и немецкого языков в Высшей школе для руководящего состава ГПУ.
Толя щедро расплатился с ними, Нафтали переводил ребятам, которые водили глазами с него на Толю и купюры в его руке. «Оставайся, Толик, отметим знакомство, я – Толя Ян, может, слыхал, преподаватель Еврейского университета, может быть, слыхал обо мне?» – спросил он. Нафтали не слыхал о нем ничего. Он сказал Хези, что доберется сам, работы в этот день больше не было. «Хорошо, Нафтали, завтра в семь, как и всегда, не забудь», – напомнил Хези уже в дверях. Он, кажется, приревновал своего Нафталика к этому глазастому белолицему Толику, произносившему с заиканием некоторую странную смесь звуков, отдаленно напоминавшую звучание иврита. Он считал, что приехали вместе и уехать должны вместе, а он, видишь, потрепаться хочет с этим чудаком на этом тарабарском наречии советского врага. Потрепаться ему нужно, видишь ли, ну ладно. В руках у него, кроме денег для Йойо и Мусы, была цветная матрешка, подаренная женой хозяина за тяжелый и честный труд. Подарила она матрешку для всех, а в руках она была у Хези: «Вы там сами разберитесь».
