Заметный след в советско-эфиопских отношениях оставили Аким Александрович Юрьев (1880–1957) – уполномоченный Наркомата внешней торговли в странах Красноморского бассейна, и Самуил Гертик – представитель «Союзнефтеэкспорта». По оценке Карима Хакимова, первого советского полпреда в Хиджазе, именно С. Гертик «внес определенный перелом» в советско-эфиопские отношения (24).
Работе в соседней с Эфиопией «итальянской Эритрее» уделял серьезное внимание, к слову, и Александр Ступак, служивший в Джидде представителем Наркомата внешней торговли.
К сведению читателя, первые шаги по установлению официальных отношений между Россией и Эфиопией связаны с именем поручика Виктора Федоровича Машкова (1858–1932). В 1888–1889 гг. он побывал в Аддис-Абебе; и среди немногих из иностранцев, посещавших эту страну, удостоился чести быть принятым императором Менеликом, одним из потомков, как гласят легенды, сына царя Соломона и царицы Савской. Во время состоявшейся беседы бравый поручик очаровал императора настолько, что в послании императору Всероссийскому Александру III (1845–1894), доставленном Машковым в Санкт-Петербург, Менелик выражал желание «войти в отношения с Государством Российским», и как можно скоро. В 1891–1892 гг. Машков вновь посетил Эфиопию и передал императору Менелику от императора России заверения в дружбе и «памятный подарок в виде оружия» (25).
Еще одна яркая, но мало известная страница «выхода России» к Красному морю – дерзкая попытка Николая Ивановича Ашинова основать в Эфиопии, на побережье залива Таджура (около нынешнего Джибути), в конце 80-х годов XIX столетия, казацкую станицу под названием Новая Москва. Был Н. Ашинов купеческим сыном. Идеей своей увлек нескольких влиятельных лиц в государственном аппарате Российской империи. «Заручился благосклонностью», как тогда говорили, самого Константина Петровича Победоносцева (1827–1907), обер-прокурора Святейшего синода (1880–1905), а также управляющего Морским ведомством.
В записке (от 3 февраля 1889 г.) самодержцу российскому Александру III министр иностранных дел Николай Карлович Гирс (1820–1895) докладывал, что в Таджур за Ашиновым «последовала сотня русских» (26). В качестве посланца Русской православной церкви к группе Ашинова должен был присоединиться, как следует из донесения посла России в Турции, действительного тайного советника Александра Ивановича Нелидова (1835–1910), бывший настоятель Константинопольского подворья афоновского Пантелей-моновского монастыря отец Паисий, специально по этому случаю посвященный в сан архимандрита. При поддержке газеты «Новое время», сообщал А. И. Нелидов, отец Паисий организовал сбор пожертвований на юге России для отправки христианской миссии в Эфиопию (объявление о сборе средств разместили в газете 19 ноября 1888 г.) (27). Из записки Н. К. Гирса следует, что в Одессе при содействии Военного ведомства готовилось к отправке в Таджурский залив судно «Царица» – с «большим количеством оружия для экспедиции Ашинова».
«Проект Ашинова» об основании казачьей станицы на Африканском побережье Красного моря был поставлен, как видим, на широкую ногу. Дело, однако, осложнялось тем, что Ашинов, ставший именовать себя «предводителем абиссинского казачества», действовал в «пределах французского протектората» в Таджурском заливе. В местечке Сагалло, что неподалеку от Таджура, как следует из письма Н. К. Гирса управляющему Морским министерством вице-адмиралу Николаю Матвеевичу Чихачеву (1830–1917), Ашинов занял «покинутое французами старинное укрепление, поднял русский коммерческий флаг и объявил себя владельцем означенной местности в силу соглашения, заключенного будто бы с начальником тамошнего туземного племени» (28). И ответные действия со сторы Парижа не заставили себя долго ждать. «Произвольное занятие» Ашиновым «французской местности Сагалло» и «отказ подчиниться» требованиям французских властей, как информировал Н. К. Гирс в телеграмме А. И. Нелидова, привели к тому, что французы «прибегли к употреблению силы» (29). После официальных сношений с МИД России отряд французских кораблей в составе крейсера, канонерки и авизо (небольшой военный быстроходный корабль, предназначенный для целей разведки и посыльной службы) подошел к Сагалло и предъявил Ашинову ультиматум: спустить флаг и сдаться (17 февраля 1889 г.). Получив отказ, французы обстреляли форт и овладели им. Погибло несколько человек. Тех, кто остался в живых, французы интернировали и доставили в Суэц. Там их принял на борт специально направленный в Суэц клипер «Забияка» во главе с капитаном 2-го ранга С. Н. Давыдовым (30).
Интересным эпизодом «красноморской саги» Российской империи, как отзывались о деятельности «настырных русских» в бассейне Красного моря англичане, является участие известного врача-путешественника Александра Васильевича Елисеева (1858–1895) и офицера Кубанского казачьего войска и исследователя Азии есаула Николая Степановича Леонтьева (1862–1910) в привлечении России к оказанию помощи Эфиопии в ее войне с Италией. По прибытии в Джибути (январь 1895 г.) россиян-путешественников Елисеева и Леонтьева (к ним, к слову, присоединился и капитан запаса, геодезист Константин Звягин) тут же пригласили для конфиденциальной беседы с главой правительства Эфиопии. По его просьбе А. Елисеев прервал путешествие и срочно отбыл в Санкт-Петербург – с дипломатическим поручением довести до сведения российского правительства просьбу императора Эфиопии насчет предоставления помощи и поддержки его народу в войне с Италией. Есаул Л. Леонтьев остался при дворе Менелика II, был произведен в должность военного консультанта императора, и принимал непосредственное участие в разработке планов военных действий Эфиопии в антиколониальной борьбе с Италией (1895–1896).
В подарок русскому царю от императора Эфиопии А. Елисеев привез живого льва и фотографию Менелика с дарственной надписью. В Санкт-Петербурге обращение Эфиопии о помощи встретили с пониманием; и вскоре отправили туда (1896) специальный санитарный отряд российского Красного креста в сопровождении казачьей сотни. Во главе отряда поставили человека, хорошо знавшего военное дело, – атамана Краснова, донского казака, сотника лейб-гвардии Атаманского полка (31). В подготовке экспедиции принимали участие Министерство иностранных дел и Военное ведомство Российской империи. Известно, что большое внимание к ней проявила Русская православная церковь. Сделали пожертвования, достаточные для открытия в Эфиопии православного храма, как отмечает в своих очерках «По белу свету» А. В. Елисеев, и несколько московских храмов (32).
Внимание Российской империи к Эфиопии было неслучайным. Помимо чисто человеческих симпатий к близкому по вере народу, имелись у России и политические мотивы. В конце XIX столетия, в условиях острого соперничества с Англией на Востоке, российская дипломатия активно искала в том районе мира союзника. И одним из таких потенциальных сторонников России могла бы стать, как считали в Санкт-Петербурге, независимая Эфиопия.
Из всего сообщенного выше видно, чем объяснялось наличие в Эфиопии крупной общины эмигрантов, бежавших из Советской России, равно как занятие там ими ответственных должностей в структуре власти. Играя на патриотических чувствах русских эмигрантов в Эфиопии, работники ОГПУ пытались, но в целом безуспешно, сформировать из их числа подконтрольные Москве разведывательно-диверсионные ячейки.
Анализируя так называемый чичеренский период (1918–1930 гг.) отечественной дипломатии на Востоке, в том числе в Аравии, следует сказать несколько слов и о самом Георгии Васильевиче Чичерене (1872–1936), легендарном «красном наркоме». Архивные документы свидетельствуют, что Г. В. Чичерин выступал за проведение внешней политики без «революционных перегибов». Критиковал «дипломатию Коминтерна», в частности в Афганистане, где полномочный представитель СССР Леонид Николаевич Старк (1889–1937) являлся одновременно и уполномоченным представителем Коминтерна (руководил его нелегальной работой как в самом Афганистане, так и в северных провинциях Индии). Прямо называл ее «хулиганской» (33). Неоднократно подвергался за это критике со стороны В. И. Ленина, а потом в полной мере испытал и неприятие к себе И. В. Сталина. Некоторые предложения наркома, конструктивные и рациональные по своей сути с точки зрения дня сегодняшнего (о демократизации, к примеру, советской системы власти в целом), в годы Советской России воспринимались в Кремле как крамольные, так как шли вразрез с политическим мировоззрением большевиков. Владимир Ильич Ленин называл их не иначе, как проявлением «сумасшествия» наркома от переутомления, и даже предлагал членам Политбюро «тотчас же и насильно сослать» Г. Чичерина на отдых в санаторий (34). После смерти В. И. Ленина и утверждения во главе партии И. В. Сталина нарком уже не столь активно и открыто, как прежде, противился революционным перегибам большевиков в их восточной политике, в частности курсу на «советизацию стран Востока». Вскоре и вовсе, по понятным причинам, отказался от критических замечаний насчет ультралевых настроений в советском руководстве, и все чаще и чаще, по выражению одного из исследователей его жизни и деятельности, стал «уходить в болезнь».
