– Дожить не дали спокойно, твари, – прошепелявил дед и закрыл глаза. Михей отвел взгляд. Вроде бы шевельнулась на дне души жалость, но чем он мог помочь? Парень прогнал грустные мысли и повернулся к Ромке.

– Сколько народу в вагоне?

– Человек двадцать, может, больше. Напихали нас сюда, как окуней в бидон. Даже не знаешь – чего от этих уродов ждать.

– Ничего хорошего, – прилетело из темноты. – Привезут сейчас в тюрягу, и будешь на эту сволоту спину гнуть, пока не сдохнешь. Коню понятно, что им рабочие руки нужны. Стали бы они нас просто так тащить невесть куда.

Михей и Ромка не нашли, что ответить незнакомцу. Уж больно услышанные слова походили на правду. Мишка вдруг припомнил рассказы бабки про то, как ее отца в войну утащили в плен немцы. И пахал прадед на неприятеля три года в лагерях, чуть не окочурился. Бабка потом, когда говорила про каторжного папку – слезами обливалась. Михей и не вникал в болтовню старухи, а сейчас отчетливо понял, чего им грозит. Ожили в памяти бабкины рассказы, и в душе поселилась тоска.

Знать бы, что их ждет…

Время в темноте ползло медленно, будто издыхающая гадюка. Наконец грохнуло за перегородкой, дверь распахнулась, и в проеме возникла коренастая фигура с автоматом наперевес. Мощный торс затянут в резиновый костюм химзащиты, лицо – словно маска без эмоций, щека перепахана свежим шрамом. Глаза-щелочки уставились на узников с нескрываемым презрением.

– Эй, быдло, натягивай «резину», если еще жить хотите, – пробасил вертухай. – Кто решил сдохнуть – может не париться.

Второй боец охраны швырнул внутрь вагона изодранный мешок. На пол высыпались кое-как свернутые ОЗК, мелькнул фильтр старого противогаза. Со всех сторон потянулись дрожащие руки, и люди принялись остервенело хватать «химзу». Здоровяк в дверях с презрительной усмешкой глядел на возню пленных. Михей выхватил из кучи два грязных свертка, нащупал фильтр «газика». Но тут его кто-то больно пихнул в плечо.

– Отдай, мое! – озлился незнакомец и вцепился в противогаз мертвой хваткой. Дернув изо всей силы, он вырвал резиновый намордник из рук Мишки. Парень пополз было вперед в надежде наказать дерзкого, но тот уже канул в темноту вагона. Михей принялся слепо шарить по полу, но его дернули за рукав.

– Мишань, держи, – Ромка протянул товарищу противогаз.

– Спасибо, братишка, – скупо улыбнулся Михей, отдавая другу свернутый ОЗК. Стали облачаться в «химзу», но в темноте получалось плохо. Парни просто сунули ноги в чулки, кое-как запахнулись в плащи. Мишка надел противогаз, втянул воздух через фильтры. Рядом глухо выругался Ромка.

– Дышать-то как тяжко, – пожаловался товарищ. Михею и самому не хватало воздуха, будто невидимые пальцы стиснули горло. Снять бы поганый намордник да забросить в «очко». Нет, нельзя. Михей помнил рассказы деревенских мужиков про «грязные» земли. Придется терпеть.

– Ай-ай-ай, – запричитал кто-то в темноте жалобным голосом. – Не досталось.

– Чего ноешь? – поинтересовался один из узников.

– Противогаза не хватило, – посетовал несчастный. – Как же так?

– А ты иди, у охраны попроси, – предложили из темноты надтреснутым голосом. – Глядишь, поделятся.

– Думаешь, можно? Боязно как-то.

– А ты не ссы, – подбодрили его, хихикнув. Обделенный пополз к выходу, шурша полами плаща. Добрался до двери, кулак забарабанил по доскам.

– Ребята, откройте.

– Тебе чего надо, ушлепок? – долетел снаружи злой голос.

– Мне противогаза не досталось, – причитал мужичок. Все слушали жалостные речи несчастного, но никто не проронил ни слова. Михей почувствовал, как на самом дне души шевельнулось сострадание. Что теперь будет с этим человеком? Сумеет ли он выжить, когда поезд доберется до зараженных земель? Но как они могут помочь ему – пожертвовать противогаз, чтобы потом самим издыхать от неведомой отравы? Рядом тихонько хмыкнул Ромка, но промолчал. Складывалось впечатление, будто все пленные в вагоне ожидали финала разыгравшейся на их глазах драмы.

– Вали к параше! – гаркнули из-за двери. – Не досталось – твои проблемы. У друга попроси, пусть поделится.

– Ну как же так, ребята, – снова запричитал мужичок. – Ну пожалуйста.

Щелкнул запор, и в нутро вагона брызнул свет. На пороге нарисовался тот самый здоровяк, что разбрасывал ОЗК и противогазы. Он сгреб несчастного за шиворот и выволок наружу. Дверь захлопнулась с грохотом, а спустя мгновение хрястнул одиночный. Охранники решили проблему куда более действенным способом.

Через секунду дверь распахнулась, и в проеме возник стрелок. Надеть противогаз он не успел, и Михей видел, как бешеная ярость перекосила лицо охранника.

– Ну, кому тут еще чего-то надо? – рявкнул вертухай, и ствол автомата глянул в темноту вагона.

«Просителей» больше не нашлось.

Вяло тянулись минуты, но ничего не менялось в мрачной темнице, куда судьба забросила двоих товарищей. Все так же стучали колеса, по-прежнему немилосердно воняло, да тихо бормотали невидимые узники. Михей устал пялиться в темноту, и глаз снова прильнул к «амбразуре». Парень глянул наружу и обомлел.

Как много воды! Настоящее море! Состав змеей полз по громадному сооружению, а далеко внизу плескались волны. Взгляд Михея притягивали кручи обрывистых берегов, стискивающих полноводную реку, и выгнутый коромыслом длинный остров вдали. А еще дальше местность карабкалась ввысь, вздымалась зелеными хребтами, смыкаясь с синевой весеннего неба. Солнце било откуда-то сзади, и водная гладь сверкала ожерельями самоцветов так, что слепило глаза. Слева тянулись нестройные ряды стальных башен, а ближе к берегу жались трехногие мачты, оплетенные паутиной рваных проводов. Щурясь, Михей пожирал глазами открывшиеся картины и не мог наглядеться.

Наверное, у него невольно вырвался возглас изумления. Пленные заерзали, подвинулся ближе к другу Ромка.

– Что там? – тихо спросили из мрака вагона. Михею не хватало слов и эмоций, чтобы описать увиденное.

– Вода! Много воды внизу. И горы кругом. Где мы?

– Братская ГЭС, похоже, – сказала темнота грустным голосом. – По БАМу нас везут. Эх, Братск, родной город! Вот ведь занесло. Не верил, что когда-нибудь сюда опять попаду.

– Там еще живут? – спросил Ромка незнакомца.

– Какое там, – буркнул собеседник. – Жахнули за городом атомной. Даже и не знаю – спасся ли кто. Ладно хоть, что по плотине не саданули, а то бы залило тут все напрочь. Надо же, город стоит, а людей нет. Братск… Не думал я, что свидимся с тобой. Братишка, пусти, дай хоть одним глазком гляну?

Михей подвинулся, уступая место возле «амбразуры». Мужчина подполз к стене и прильнул к щели между досок. Он долго таращился наружу, словно впитывал открывшиеся ему картины. Что чувствовал незнакомец, смотря на родной город, который двадцать лет назад покинула жизнь? О чем думал, скользя взглядом по выжженным землям? Когда человек оторвался от «бойницы», он тяжело дышал, будто ему не хватало воздуха.

– Лучше бы не смотрел, – выдавил он и пополз к себе.

– Была Братская ГЭС, а теперь тут – братская могила, – грустно пошутил кто-то из темноты. И вагон снова погрузился в гнетущую тишину.

К вечеру состав подобрался к неизвестному поселку. Михей успел чуточку вздремнуть и сейчас опять изучал в «амбразуру» окрестности. Под стук колес мимо проплывали невысокие горы, одетые лесом. Взгляд скользнул по развалинам маленького поселения, задержался на темной воде узкой речки. В долине залегли вечерние тени, из-под пола тянуло прохладой. Дохнул ветерок, и у Михея заслезились глаза. Он попытался проморгаться, но тут за стенкой грохнуло, и дверь отворилась. Мужик, сидевший у входа, не успел отодвинуться и, получив здоровенного пинка, откатился в темноту. Проем перегородила туша верзилы.

– Ужин! – гаркнул вертухай, и внутрь вагона полетела котомка с затертым бурдюком. Многорукая толпа ожила и завозилась, раздались недовольные возгласы. Кто-то изо всей силы рванул старую ткань, и на пол посыпались заплесневелые сухари. Михей с отвращением глядел, как люди рвут друг у друга черствые куски хлеба. В животе протяжно заурчало, и голод вдруг напомнил о себе. Кажется, последний раз они ели утром. Парень увидел, как сидящий рядом незнакомец из Братска задрал край противогаза, и зубы его жадно впились в черствый сухарь. Из-под резины потянулась тягучая слюна. Всего несколько дней в «тюрьме» – и пленные стали превращаться в животных. Михей вдруг осознал, что и сам ничем не лучше других. Еще немного – и он так же, как и остальные, будет драться за грязный кусок хлеба, словно голодный пес на помойке. Мишке стало противно.