Инструменты современного российского политического устройства России автор анализирует глубоко и всесторонне, но главное не они, главное – это современный российский политический класс. В конце нулевых годов в нём появилось немало своеобразных «почвенников» – тех, кто любит «прокатиться за рубеж и там кутнуть, очень положительно относится к недвижимости и счетам на “загнивающем Западе”… но всё-таки умом понимает необходимость сохранения кормушки и скважины в пригодном виде хотя бы на несколько поколений вперёд». Замечает, правда, автор и новую генерацию «типового человека власти»: абсолютных космополитов, провозгласивших лозунг «люди – новая нефть» и выкачивающих из страны всё, что можно и нельзя, не заглядывая в завтрашний день, но оглядываясь во вчерашний, чтобы поругать «проклятый совок».
В наших с автором наблюдениях о российском политическом классе много общего, мне это в целом неудивительно, но острота его взгляда нередко поражает. Вот он отмечает, что для рекрутирования во власть и в «Единую Россию», да и в «системную оппозицию» требуются не идейность, а безыдейность, не лучшие, а «худшие человеческие качества и сильная скомпрометированность, причем чем выше карьерный уровень, тем в большей степени всё это необходимо». Я давно сделал для себя этот вывод в Москве, а для Станислава Смагина это обстоятельство особенно раскрылось после возвращения Крыма и Севастополя. И все это в его книге сопровождается интереснейшими портретами людей – политическими и личными.
Запад автор рассматривает не менее пристально, он ему антипатичен, но Смагин отмечает наличие в западной политике дополнительных «слоев демократической мишуры и механизмов работы глубинного государства». Хороша и иллюстрация, которую он в этой связи приводит: во Франции, напоминает он, несистемный оппозиционер типа Марин Ле Пен может всё же участвовать в выборах, хотя её партия в них никогда не победит; в России оппозиционерам такого свойства «закрыт доступ не то что к выборам, но даже к появлению в публичном пространстве».
Главное же заключается в том, что «нынешняя российская власть связана с Западом множеством крепчайших нитей – от ментальных до (что важнее) имущественных. Вся проходящая на наших глазах борьба, пишет Смагин, имеет характер внутривидовой; причем Россия в ней – младший, ведомый и слабый вид. Так это или не так, судить читателю, но вот на что автор указывает абсолютно обоснованно, так это на неготовность российских верхов вступать в идейную борьбу с Западом, причём не только в широком смысле, но и в смысле «прикладном»: на пространстве бывшего СССР. Мне в этом отказе от идейной борьбы видится отражение классовой тяги российской элиты к элите западной, и если это так, если всё будет крутиться только вокруг геополитики, то борьбы нам не выиграть: без идей никуда! Поэтому, хотя мой анализ современной российской внешней политики не такой уничижительный, как у автора, скажу честно: нередки моменты, когда так же, как ему, мне хочется назвать её и «капитулянтской», и «постоянно отступающей на всех фронтах, включая спорт и культуру», и «бесконечно расшаркивающейся перед “партнерами”».
На стыке российский внешней и внутренней политики автор рассматривает и происходящее на Украине, в Белоруссии, Молдавии, Приднестровье, Казахстане, Киргизии, в Закавказье, других уголках постсоветского пространства. Всё это он образно называет «метастазами трагедии распада СССР», причём уничтожать эти метастазы некому: и в России, и в бывших республиках отсутствует настоящая элита со здоровым национальным чувством, при котором компрадорство является делом невозможным в принципе.
От недавней очередной карабахской войны, развязанной Азербайджаном и не предотвращённой Россией, автор логично пробрасывает нить к одному из предвестников произошедшего: сносу летом прошлого года в Адлере из-за протестов «черкесской общественности» памятника русским солдатам-героям Кавказской войны. Смагин отказывается видеть в случившемся тогда сугубо внутрироссийское происшествие, указывая, что среди этих «общественников» не менее, а то и более деятельными и крикливыми, чем российские черкесы, были, как он пишет, зарубежные, в частности турецкие. «Есть основания полагать, – говорит Смагин, – что именно их напор заставил капитулировать традиционно заискивающие перед заграницей российские власти».
Отдельного и самого пристального внимания заслуживает предпринятый автором разбор современного этапа Карабахского конфликта и его перспектив в увязке не только с происходящим в Армении и Азербайджане, но и с геополитическими планами Турции и специфическим взаимодействием Анкары с Киевом по «крымскому вопросу».
Станислав Смагин несет в себе сильнейшую рану от трагедии Донбасса. В его мозгу постоянно пульсирует вопрос к власти: «В марте 2014 года вы обещали, что в случае насилия против русских Украины Россия защитит их всеми имеющимися средствами – и?» Ответы, которые до настоящего момента власть предлагала на этот напрямую так и не заданный, но витающий в воздухе вопрос, его не удовлетворяют. Большинство граждан России, уверен, – тоже.
Обратить свою критику только к власти было бы не достойно честного русского интеллектуала. Вот и Станислав Смагин прекрасно понимает, что сегодня в нашей стране государственно-политическая система и общество «достойны» друг друга. Общество быстро деградирует, прежде всего морально, но не только: ещё и культурно, умственно, физически. Дикий капитализм разбудил в людях худшие, нередко звериные качества, и автор с болью приводит немалое число примеров такой деградации. Представители власти, не стесняясь, говорят о необходимости расправ над политическими оппонентами; снизу звучат обещания не жалеть тех, кто ответствен за нынешнее положение страны…
Раздробленность общества в России и противоречивый характер его отношений с государством – явление не новое. Как справедливо отмечает автор, оно всегда присутствовало в русской истории, и причина этого в том, что «в русском национальном самосознании… издавна борются две противоположные тенденции: индивидуализм с атомизацией, с одной стороны, и коллективизм со сплоченностью и мобилизацией – с другой». В этом контексте, естественно, встаёт вопрос о роли государства, а точнее – правителя, в «уцеломудривании» народа. Другими словами, как мне это видится, история России ясно говорит о том, что известное изречение «народ достоин того правителя, которого он имеет» в корне не верно. Дело обстоит с точностью до наоборот: это правители либо опускают свой народ на дно, либо поднимают его до соответствия величию тех задач, которые они ставят и перед собой, и перед страной в целом.
Сегодня мы видим, что ставка на атомизацию и демобилизацию, которую в нулевые годы целенаправленно сделала власть, не дала ожидавшегося результата, люди готовы отстаивать свою политическую позицию, а вот какой будет эта позиция, во многом зависит от тех политиков и общественных деятелей, которые рекрутированы властью на выполнение важнейшей пропагандистской и воспитательной задачи. Пока, как это представляется и мне, и автору, их качество неудовлетворительное.
Разброд в российском обществе усугубляется сложностью межнациональных отношений. Наша страна населена многими народами, но русские в ней, бесспорно, преобладают, хотя это преобладание не отражается пропорционально ни в сфере политического влияния, ни в области владения собственностью. Почему так происходит, задумываются многие русские в России. Задумывается об этом и Станислав Смагин и дает если не прямые ответы, то важные векторы размышления. Вот один из таких верных заходов на эту тему, который мне раньше не приходилось встречать: «В, условно говоря, русских регионах элиты и их обслуга – это вещь в себе, отделенная от остального народа почти непроницаемой стеной… Журналистов, обманутых дольщиков, иные недовольные группы простолюдинов можно использовать “втемную”, но солидаризироваться с ними впрямую – дурной тон. В “национальных” же субъектах, при всем существующем и там расслоении, властители, все скопом и каждая группа по отдельности, не могут себя чувствовать другим народом, а то и другим биологическим видом по отношению к подвластным. Во всяком случае, чувствовать себя им в среднероссийской возмутительной степени…»
