– Мы сейчас одного такого храброго еле выдернули. А второго даже спасать пришлось. Пошел пешком по реке к северным оленям в гости.

Голованов скинул полушубок, подошел к столу, разглядел початую бутылку, налил себе, выпил.

– Извините… Замерз, как цуцик. Вы как, согрелись?

– Вполне, – буркнул Пустовойт.

– Значит, понадобился все-таки наш участок? – не утерпев, поинтересовался Голованов.

Уловив скрытый подтекст вопроса, Пустовойт решил слегка приоткрыть карты.

– На сегодняшний день самая заветная мечта Анатолия Николаевича, чтобы вас из аутсайдеров прямиком в лидеры. Не возражаешь?

Голованов насмешливо фыркнул:

– За честь, конечно, спасибочки, а только в аутсайдерах лучше. Зарплата та же, а спокойствия во много раз больше.

– С каких это пор ты стал любителем спокойствия? – поинтересовался Зарубин.

– С тех самых, когда окончательно понял, что личная инициатива и энтузиазм приветствуются лишь в заранее согласованных с вышестоящим начальством пределах. Жить сразу стало лучше и веселее. Разрешите еще одну? – плеснул он себе в стакан коньяк. – Продрог до костей…

Выпил, разыскал что-то на столе зажевать. Повисла неловкая пауза. Снова стали слышны завывания ветра, в которые неожиданно вмешался гул подъехавшей к заежке машины.

– А где же ваша прекрасная коллега? – решил перехватить инициативу предстоящих событий Пустовойт. – Такой стол соорудила… Мы, между прочим, с голоду помираем.

– Насчет коллеги… – сразу переменил свой насмешливый тон на тон явно вызывающий Голованов. – Ставлю в известность… Час назад… – он посмотрел на часы, – три часа назад я предложил ей выйти за меня замуж.

– Ну и как? – явно довольный неожиданным поворотом разговора, насмешливо поинтересовался Пустовойт.

– Сказала, что подумает.

– А ты еще был категорически против ее приезда, – глядя на замершего посередине заезжей Зарубина, довольно бестактно напомнил Пустовойт.

– И сейчас категорически против. За все буду отвечать я один.

– Что, надо за что-то отвечать? – не поворачиваясь к Голованову, спросил Зарубин.

– Всегда надо за что-то отвечать, когда приезжает начальство. Иначе приезжать ему никакого смысла.

– Она что, любит тебя? – по-прежнему не оборачиваясь, спросил Зарубин.

– Считаешь, что невозможно, исключено?

Зарубин наконец повернулся к нему:

– Я просто спросил: любит ли она тебя?

– А вы что, Анатолий Николаевич, верите в любовь? Может, сам кого-нибудь безумно любишь, в чем, извини, неплохо зная тебя, весьма и весьма сомневаюсь? А вы, Борис Юрьевич, любили когда-нибудь безумно и безоглядно? Тоже сомневаюсь. Это пацаны еще могут трепаться о высоких чувствах и воображать, что они единственные и неповторимые. Да и то вряд ли. Сейчас они не хуже нас во всем разбираются. Про любовь они говорят больше по привычке, а смысл вкладывают совсем другой. Сейчас не любят, сейчас занимаются любовью.

– Откуда тогда здесь эти цветы? – показал пальцем на букет посередине стола Пустовойт.

– Не вы разве? – искренне удивился Голованов и, демонстративно пожав плечами, потянулся было за бутылкой. Но в это время послышались голоса, шаги на крыльце, распахнулась дверь, и в заезжую ввалились все остальные ее обитатели и прибывшие гости. Первыми вошли Наташа и Веселов, следом босиком, в тулупе и трусах нарисовался Кодкин. За ним ворох его мокрой одежды занес Ефимов. Последним с большой охапкой дров вошел Старик, с грохотом свалил их у печки и, разглядев, что дрова почти догорели, стал подкидывать в топку полено за поленом, не обращая внимания на собравшихся в его заезжей знакомых и незнакомых людей.

Кодкин, все еще донельзя возбужденный последними событиями, сразу же стал объяснять их вновь прибывшему, как он сразу догадался, начальству.

– Много я всяких придурков видел, а вот лично его… – развернул он к свету пытавшегося раствориться в полумраке под лестницей Веселова. – Лично его только в цирке с верблюдами показывать. Так у того два горба на случай дальней дороги, а у тебя что? Тебе на меня сейчас молиться надо, что живым сюда доставил, а он, дуролом, дальше шагать направился. Это на ночь глядя… по реке… Погодка, как по заказу – хоть стой, хоть падай. Да еще в ботиночках, как на именины… Женщину расстроил до слез, товарища научного сотрудника силу применять заставил. А то, что я за тобой в таком виде босиком по льду бежал, это как? За косой вода сплошная поперла. Морду за это бьют, понял?

Веселову, вдруг оказавшемуся в центре внимания, было явно не по себе. Он оттолкнул руку вытащившего его на свет Кодкина и, вызывающе уставившись на подошедшего разглядеть его поближе Пустовойта, с раздражением попытался объяснить:

– В чем, собственно, дело? Мне надо дальше, я пошел. Мне что, разрешение у вас спрашивать?

– Дальше до Северного полюса кроме диких северных оленей никого. И те бредут, спотыкаясь, – не отставал разозлившийся Кодкин.

– Меня это вполне устраивает, – пробормотал Веселов.

– А мы за тебя, значит, отвечать должны? Так, что ли? – вес больше заводился Кодкин, пытаясь справиться с то и дело распахивающимся тулупом. – Я тебя еще раз спрашиваю, ты кто?

– Неудачник, – не сразу отыскал ответ Веселов и отвернулся от продолжавшего рассматривать его Пустовойта.

– Неудачник, это когда с парашютом прыгнул, а он не раскрылся, – не унимался Кодкин. – А ты вроде живой и пока еще здоровый.

– Это случайно не ваши цветы? – неожиданно поинтересовался у Веселова Пустовойт, показав на букет, красовавшийся на столе.

– Не мои, – буркнул Веселов и снова попятился в темный угол под лестницей.

– Он что, похож на миллионера? – удивился нелепому на его взгляд вопросу Кодкин. – У нас их сейчас по пятьсот рублей за штуку земляки с Кавказа предлагают.

Почему-то это рассмешило Наташу, и она активно вмешалась в этот довольно нелепый разговор.

– Давайте прекращайте все эти допросы, вопросы. По-моему все в сборе. Никого больше не ожидаем, Борис Юрьевич?

– Господь с вами. Сюрпризов, по-моему, итак сверх нормы.

– Тогда на правах хозяйки и именинницы прошу всех к столу.

Кодкин, кутаясь в тулуп, попятился к нарам.

– За такой стол в таком виде, в каком сейчас нахожусь, даже мой свояк не сядет. А он и на горячую плиту сядет, лишь бы перспектива была.

– Никаких церемоний, – продолжала смеяться Наташа. – Каждый садится в том виде, какой имеет.

– Это так, конечно, – согласился Кодкин, – только сначала свою мокреть за печкой развешу, а то утром машину в порядок приводить не в чем будет. Вы уж извиняйте, я по-быстрому.

Он стал развешивать свою промокшую насквозь одежду у жарко топящейся печки. Остальные один за другим, словно нехотя, стали рассаживаться на скамье за столом. Веселов, наверное, так бы и остался сидеть на каком-то ящике под лестницей, если бы Ефимов чуть ли не силой извлек его оттуда.

– Вы на меня не обижайтесь, что я вас там так… Еще бы шаг-другой – пришлось бы полноценно искупаться. Я вам как-нибудь расскажу, какие тут случаи случались – извините за тавтологию.

– Да я и не обижаюсь, – пробормотал Веселов. – День сегодня неудачный какой-то.

– На кого неудача со стороны накатывает, а кто ее и сам за собой волочет, – закончив развешивание, отозвался Кодкин, услышав оправдание Веселова. – Опорочки бы мне какие ни на есть… А то босиком за таким столом полное бескультурие получается.

– Могу свои валенки презентовать, – предложил Ефимов. – Они хоть и старенькие, но теплые. По здешним буеракам очень даже выручают.

– Самое то, – обрадовался Кодкин. – Теща мне в дорогу насовывала, а я отказался, на сапоги понадеялся. Не учел обстановку.

– Обстановка в здешних местах непредсказуемая и часто весьма опасная, – согласился Ефимов.

– Все опасности сегодня остались за стенами этого некогда учебного заведения, – объявил Пустовойт. – За данным столом сейчас должны находиться только взаимопонимание и веселье. Выбор напитков по желанию. Хозяев попрошу вступительный тост.