Черная молния пронеслась над головами высшего командного состава. Вылетела та молния из черных глаз этой властной пожилой дамы, которая также входила в тот самый состав. Никто, разумеется, никаких росчерков светящейся энергии не видел, однако могучую статику ощутили все. Один лишь Зоргер играл в громоотвод, которому любые молнии были нипочем. Он твердо смотрел прямо на свою визави из Старшего лагеря, и не просто смотрел, а требовал ответа. И не просто ответа, а понятных объяснений. И дождался:
– Полковник. Вы, конечно, умный лидер, но даже Вы не понимаете…
– Вы правы! Я не понимаю! – Полковник, наконец, дождался и своей возможности перебить сановитую инопланетянку. – Вот именно, что я не понимаю. Вчера мед-коммандер Миала выполнила, по канонам вашей Матери куда больше, чем сами эти каноны. А Вы стояли рядом с, громко матерящимся, мной, и ничего по канону не делали. Почему? Я не понимаю.
– Потому что каноны превыше всей этой суеты на данной планете. Потому что каноны не просто так стали высшими. Каждое поколение великих энфайнелов привносило в те каноны по частичке своего сверкающего ментала. Так что, поймите меня правильно, Полковник, и не рождайте напрасных обид, но не Вам подвергать сомнению наше великое достояние.
Казалось, Полковник проникся. Он даже бровь печально сдвинул, над еще печальнее смятыми губами. Но вдруг он воздел палец, и вновь вскинулся из-под сурово напрягшихся бровей на Благородную Донну:
– Ответьте мне на один вопрос, пожалуйста, Старшая Мать: когда Матерь даровала вам эти каноны, они сразу были такими высокими? Или все-таки, как и всё в любом из миров, каноны поднимались с самого низа? С того низа, где обычно произрастают корни, в том числе и всех канонов во вселенной. С того низа, в котором преобладают импульсы и жажда смерти. Не на них ли начинали свое восхож… нет, у вас же говорят «воспитание». Так вот, не на них ли начали свое воспитание самые суровые каноны, которых даже ваши маэли не до конца понимают? Но, пожалуйста! И вы не рождайте напрасных обид, прошу. Я ни в коем случае не имею целью обсмеять или каким-то образом нанести оскорбление вашим канонам. Я говорю это с позиции слабого человека, чья раса когда-то сильно обожглась на утверждении всяких-разных там канонов, законов и прочего… э-ээ… и прочего ненужного нам мусора. Мы настолько обожглись, что для того, чтобы исцелиться нам как раз потребовался целый робот, который живо показал нам, в каком месте стоит хранить все наши каноны. И сейчас мы строим новые приоритеты. Мы находим, отвергаем, и снова принимаем новые ориентиры, которые позволят нам построить настолько гармоничный уклад жизни, что никакой суперумный робот нам больше не понадобился. Сейчас мы строим свои каноны с самого низа, Донна Изида. И именно с этой низшей позиции я и говорю Вам все эти слова, уважаемая Старшая Мать. Мне просто видно, откуда растут все каноны всех времен.
Ледяная королева взирала на могучего паладина сверху вниз, хотя он, по традиции, возвышался над ней на целую голову. Вместе с ее короной. Но гнева не было в том королевском взгляде. Напротив, глаза Изиды излучали даже какую-то печаль и снисходительность, направленную на Зоргера, как на несмышленое дитя. И следующие слова подтвердили этот взгляд:
– Нам не нужно долгих споров, Гельмут. Эти споры давно уже прошли у нас, и поверьте, я знаю всё, что Вы приведете в своих доказательствах. Каноны Матери не непорочны – в них есть смутные моменты, которых даже в теории НЕ быть не может. Порок – это такая же сторона Жизни, как и Мораль. Без одного нет иного, а в канонах Матери присутствуют каждая из сторон Жизни. И энфайнелы чтят их не за непорочность. Каноны Великой Матери – незыблемы. В этом их смысл. В этом их ценность. Каждый энфайнел знает гораздо больше о них, чем ваша раса о своих канонах, что чтились во все времена во всех народах. Наши заветы, конечно же, не сразу стали высшими. Но они хотя бы смогли преодолеть сей путь. Они смогли возвыситься. И возвысить нас. Когда-нибудь то же самое произойдет и с человечеством. Но на это понадобятся годы. Возможно, много будет тех лет, однако все равно их уйдет намного меньше, чем, в свое время, понадобилось нам. Потому что рядом с нами не было никого, кто мог бы подсказать и провести. У вас – есть.
Упрямая женщина гордо смотрела на могучего воина… в глазах которого гордости как раз и поубавилось. Зоргер вдруг начал осознавать себя именно тем самым нашкодившим мальчишкой из своего детства, когда его родная мама очень мягко, но настойчиво отчитывала за содеянный проступок. И малыш Гельмут, который вот в точно такие же моменты ерепенился и взбрыкивал, чувствуя за собой правоту, по прошествии времени отчетливо понимал, что же он натворил на самом деле.
Сейчас нет уже его настоящей мамы на свете – она ушла, вместе с тем шкодливым детством, в котором юный майор Зоргер учился хоть что-то чтить. Зато теперь перед ним твердо стояла Старшая Мать, которая, конечно же, совсем другая женщина. Но ощущения из детства были теми же.
Можно было бы, конечно, наговорить еще бо́льшую кучу правды про то, что маленькая фея не допустила еще большей беды; что были спасены не только эти три жизни, но также и жизни еще многих присутствующих здесь, которых минули вчера полные чаши колыбелей; можно было даже о войне поговорить, которую они тут на полном серьез прям ведут.
Полковник понимал, что всё это – действительно тщета. Изида сделала замечание Миале не потому что та подвергла себя риску потерять еще одну свою жизнь ради землян. Она сделала это замечание потому, что Миала подвергла опасности свою будущую жизнь. Ту, которую она проведет среди великих энфайнелов, едва покинет эту омерзительную планету.
Зоргер это понял. Он был благодарен Миале за содеянное, но он же и понимал, что это не ее война. Что эта война, несмотря на то, что бурно фонтанировала самыми настоящими эмоциями и переживаниями, все-таки ненастоящая. Игрушечная война. Игровая. И, как и в любой другой игре, в ней можно было научиться как хорошему, так и плохому. Старшая Мать наставляла свою неразумную маэли не учиться именно последнему. Только и всего.
Зоргер сел. Как показалось всем, он даже пробурчал что-то из извинений, но доподлинно микрофоны этого не зафиксировали. Впрочем, всё было видно и без ненужных извинений. Полковник проиграл очередной бой.
Медленно села и Изида. Следом подкосила свои колени и вздорная Миала, которая тоже старалась не смотреть на Старшую Хранительницу очень древнего Дома Фаэрии. Вековая тишина опустилась на всю аудиторию.
Она всегда опускалась, когда Изида демонстрировала свою мудрость, терпение и силу ментала. Тишина всегда была эквивалентом стыда тех же пакостников-детишек, которые дерзнули дерзнуть. И закономерно – были биты. И теперь ждали, когда старший разрешит им снова говорить и пакостить. Старшим в этом зале теперь являлся точно не Зоргер.
Они дождались:
– Вернемся к совещанию. Прошу Вас, Тревор. Мы Вас прервали, а Вы наверняка не сказали самого главного для нас.
Тревор прочистил горло. Встал. Проверил данные, текущие по его вирт-очкам. Прочистил горло снова, и только после этого заговорил:
– М-да. Повторюсь… Про Кайта Меллера я ничего не могу сказать, мед-коммандер. Да и вы сами знаете, что не могу. Причина этому проста и для меня – обидна. Все это время мы разведывали и изучали робота, как обычную машину, какие создавались здесь тысячами. Да, они всегда были коварны. Да, они, порой, очень обидно хитрили. Да, они часто превосходили нас в своем тактическом развитии. Но все их развитие всегда легко просчитывалось, и на основе этих просчетов строились новые тактики поведения против них… Робот, который достался нам – не такой. Начать с того, что он ни разу не повторился. И это – нонсенс. Одна из основных слабостей, на которой мы подлавливали машины – это их уверенность в том, что успешная тактика сработает вновь. Подчеркиваю: не эффективная тактика, а именно успешная. Та, при помощи которой единожды удалось достичь впечатляющего успеха, всегда записывалась в стек машины, как «заслуживающая повторения». И в следующем же бою робот терпел поражение, едва применял ее.
