Точно – мой.

Я «включаюсь» почти также быстро, как и потухла, запутавшись в новых для себя эмоциях. Никогда раньше мужчина – любой мужчина! – не вызывал во мне взрыва, с которым я еле как справляюсь. Но теперь и понятно, почему – они все были не те, не такие, не про меня…

- Ау.

Он все же достает из кармана левую руку, когда правая покоится на дверном косяке квартиры. Щелкает пальцами перед моими глазами – и я слегка обижаюсь от того, что от меня дар речи тут никто не теряет.

- Да. Здрасьте, - брякаю хрипловато, и пытаюсь взять себя в руки, чтобы не выглядеть совсем уж потерянной.

- А где ребенок?

Что? Ребенок? Какой еще ребенок? Рано нам детей, мой хороший, хотя я не против пока потренироваться их делать…

- Ммм… - нечленораздельно мычу я, и бровь мужчины взлетает еще выше.

- Полковник Березнев сказал, что его ребенок передаст мне документы. Вы, очевидно, няня?

Твою маать.

Ну папа, ну спасибо! Он оказывается и коллегам представляет меня «ребенком», рисуя в головах многих ошибочный образ пятилетки с рядом еще молочных зубов! И как теперь быть, если моя Судьба стоит, и смотрит с растущим беспокойством, начиная переживать за мое душевное здоровье? Вот черт, черт, черт!

- Я сейчас сама принесу, - выдаю первое, что удается сложить в осмысленное предложение, и на чуть заплетающихся ногах скрываюсь в отцовском кабинете, даже не удосужившись закрыть дверь.

Спокойно, Софа. Панике – бой, используем план Б. Сейчас отдышимся, возьмем нужные бумаги, и вернемся спокойно назад, уже в здравом уме и со способностью говорить членораздельно. Пусть сперва энергетика Роба (имя-то какое!) сперва сшибли меня с ног, теперь я готова показать весь тот подарок, который ему достанется!

С более-менее успокоившимся сердцебиением я выхожу в прихожую, и едва не роняю отцовские документы на пол. Роб в мое отсутствие уже зашел в квартиру, прикрыв за собой дверь, и теперь закатал рукава пиджака вместе с рубашкой, обнажив сильные загорелые руки до локтей. Это, оказывается, моя слабость – мужчина в костюме с закатанными небрежно рукавами, молча оглядывающий меня все с тем же спокойствием.

И не просто абы какой мужчина. Нет, только Роб.

- Принесли? – спрашивает он, и я не знаю, мое ли тут воображение, или он и вправду углубил голос более сокровенными нотами?

Что ему ответить? Я знала, как сказать, чтоб было смешно и дерзко, а еще могла добавить в ответ симпатии, или равнодушия.

Но проблема в том, что вся эта искусственно составленная лабуда была бы подходящей для кого угодно, но не для Роба. С ним мне хотелось быть искренней, и максимально самой собой.

Поэтому я просто делаю шаги, приближаясь к мужчине, и видя, что он не пытается увеличить расстояние. Напротив – его взгляд зажигается интересом, и уголок рта чуть дергается, когда я замираю очень близко, и задираю голову вверх.

Черт.

Никогда не испытывала подобного от одного взгляда на мужчину. И с каждой секундой уверенность в том, что я делаю все верно, только росла.

- Наклонись, пожалуйста, - тихо говорю я, и Роб не разочаровывает – спустя лишь долю секунды выдыхает, и опускает голову вниз.

Я обхватываю туго обтянутые тканью плечи мужчины, вся целиком поддаваясь навстречу, и за мгновение до поцелуя чувствую, как он одной рукой полностью обнял меня. Прижал, поддерживая, и с готовностью принял то, что я так отчаянно хотела ему дать без единого звука – поцелуй.

Первая мысль после нашего странного прикосновения в прихожей – какие твердые губы. Вторая – безграничный восторг от того, как резко Роб перехватил инициативу, уже сам исследуя мои губы, и проникая глубже, словно хотел с первого раза прочувствовать меня всю. А следом я просто растворяюсь в новых, непонятных, бьющих в голову эмоций, от его запаха табака снаружи, и мятных конфет внутри. Я не знаю, как целуются профессионалы, понятия не имею о верных тактиках и тонкостях этой грани любви, но чувствую – мы это делаем идеально. Как надо, черт возьми, и я не хочу останавливаться…

- Эксперимент Либета, - слышу хриплый шепот, и с трудом открываю глаза, чувствуя, будто выныриваю из самого сладкого сна в своей жизни.

- Что? – еще более глухим звуком выдыхаю я, абсолютно не представляя, зачем мы вообще разговариваем вместо того, чтоб…

- Эксперимент Либета, - повторяет мой Суженый, как будто теперь это звучит более понятно, - согласно его теории, у человека отсутствует сила воли в принципе, а все наши действия – это результат генетически сформированных нейронных связей. То есть все решения, что мы совершаем – по большей части бессознательны, и твой поцелуй…

Он поигрывает бровями, после чего слегка отодвигается, пока я дышу в полную силу, приходя в себя. Роб не выглядит самоуверенным настолько, чтоб мне показалось, будто ему плевать на случившееся. Но тревога от его слов во мне растет так быстро, что я даже слегка сжимаю отцовские документы, хоть и знаю, что их ни в коем случае нельзя мять.

- В общем, если взять за правду эту теорию, то твой поцелуй не выглядит настолько... Безбашенным.

Фух.

Я выдыхаю вместе с Робом, который теперь с хитрой ухмылкой тянет руку к документам, и уверенно забирает их себе.

Мой мужчина не издевается. Он разряжает обстановку, а еще мой мужчина, кажется, офигеть какой умный. И это делает его в моих глазах еще более сексуальным, из-за чего мне немедленно хочется продолжить то, на чем мы прервались.

- Это было самое необычное знакомство в моей жизни, - улыбается Роб, а затем достает мобильный, - диктуй цифры.

Я вне себя от счастья продиктовываю номер, и смущенно улыбаюсь, когда Роб делает дозвон, оставляя и мне свои контакты. А затем вижу, как он демонстративно сохраняет меня как «Няня», и вспоминаю, что вообще происходит.

- Скажешь свое имя позже, - подмигивает Роб, и выходит за дверь, - надеюсь на повторение знакомства.

Я лишь киваю, понимаю, как облажалась, и закрываю за ним дверь. Черт возьми, вот тебе и «искренность и непритворство»!

Глава 3

Глава 3

Роб

У меня охренеть какое незадавшееся утро.

Мать снова схватилась за бутылку, и вместо того, чтоб выспаться перед тяжелым рабочим днем, я с трех утра уже в старой однушке вместе со скорой, помогаю бригаде грузить ее бесчувственное тело на носилки. Отстегиваю водителю и медикам по купюре, чтоб проследили и обращались осторожнее, а затем привычно плачу в отделении за платную палату и хорошее обслуживание.

Все это – настолько привычные ритуалы, что уже даже не сжимается со страхом сердце, что вот-вот моей пропитой старушки не станет, и эта бутылка будет у нее последней. Просто, черт возьми, к пяти утра возвращаюсь в свою квартиру, принимаю душ и пью двойной эспрессо, надеясь, что это поможет проснуться.

А затем…

- Робер Борисович, вас вызывает Березнев!

Полковник просто так звать не будет. Это уж я знаю точно. Тут два варианта – либо за мной косяк, чего уже давно не случалось, либо очередная внеплановая командировка где-то в жопе нашей страны, и от обоих вариантов я не в восторге.

- Вызывали? – стучусь к главному, и тот кивает, отчитывая кого-то по телефону.

Вот он, образец нашего ОВД. Стройный, подтянутый, всегда обо всем в курсе и с тем самым строгим тоном, от которого у каждого, кто его слышит, бегут позорные мурашки страха по спине. Я с видимым спокойствием сажусь в предложенное кресло просторного, но очень заставленного шкафами и столами с документами кабинета, ожидая, когда Александр Михайлович договорит.

- Ни одно утро без идиотов, - устало вдыхает полковник, усаживаясь в кресло, - Роб, слушай, дело к тебе…

- Мать в больнице. Если куда-то ехать – не могу, - сразу предупреждаю я, хоть и знаю, что, если прикажут – ни о каком добровольном согласии и не спросят.

Березнев окидывает меня пронзительным светло-голубым взглядом, словно размышляя, стоит ли тыкать в то, что нам обоим известно. Но, кажется, решает не давить – и я расслабляюсь, готовый выслушать.