— Нет, теперь я угощаю! — возразил дядя Петя и оставил на столе одну тысячу, а остальные деньги вместе с часами сунул себе в карман.
Все вновь зааплодировали, и он под шум оваций вернулся к нам за столик.
— Ты зачем столько отдал им на выпивку? — ревниво спросил отец.
— А чтобы сохранить остальные: видишь, какая у них кодла? Мы бы вряд ли сумели отмахаться, — тихо ответил дядя Петя и хитро подмигнул: — А ты молодец, Иван: вовремя подхватил мою идею! — похвалил он.
— Ничего я не подхватывал! — хмыкнул отец. — Я был уверен, что ты «котлы» свои просадишь…
— Я что, дурак, что ли? — фыркнул дядя Петя и рассмеялся…
Так вот, как раз незадолго до моего решения сбежать из дому дядя Петя всерьез увлекся аквариумными рыбками и меня, как «шустрого пацана», просил покупать всяких экзотических рыбок. «Закинув удочку» среди своих друзей, я скоро обзавелся знакомствами и связями в комнатно-рыбном мире и стал прикупать для дяди Пети рыбок. Он выдавал на них деньги, не считая, и никогда не брал у меня сдачу.
— Это твой заработок! — отмахивался он, когда я пытался вернуть ему солидный остаток после приобретения пары каких-нибудь скалярий, красных или черных меченосцев, или шлейфовых гуппи.
Дело мне это так понравилось, что я стал всерьез торговаться с продавцами: чем дешевле куплю, тем больше будет мой «заработок». Мало-помалу в моей копилке набралось около ста сорока рублей! Если принять во внимание, что это было еще до денежной реформы шестьдесят первого года, то для двенадцатилетнего пацана собралась вполне ощутимая сумма…
Но я был на улице, а копилка дома, и встречаться с матерью не входило в мои планы. И тут меня осенило: обеденный перерыв кончался, и мама снова вот-вот должна была уйти на работу.
Дождавшись, пока мама ушла, я открыл своим ключом дверь, вытащил из тумбочки копилку, вскрыл ее и пересчитал свою наличность: сто сорок шесть рублей пятьдесят копеек! В тот момент я почувствовал себя настоящим богачом: сколько мороженого можно было купить, если оно стоило девяносто копеек! Но я преодолел возникшее желание, получше запрятал сто рублей, остальные сунул в карман, выскочил из дому и отправился на остановку автобуса.
На железнодорожном вокзале я смело подошел к билетной кассе.
— Тетенька, сколько стоит билет до Москвы? — спросил я, выстояв небольшую очередь.
— А почему мать или отец не подойдут и не спросят? — строго поинтересовалась пожилая кассирша в очках.
— У меня нет ни мамы, ни папы, а я еду к бабушке: меня тетка прогнала… Хватит, говорит, на моей шее сидеть! — Похоже, еще в то время у меня открылись задатки большого актера, в моем голосе было столько грусти, что женщина едва не прослезилась:
— Самый дешевый, в общем вагоне, стоит сто десять рублей…
— Сто десять? — ужаснулся я, понимая, что если я сейчас куплю билет, то разом лишусь своего богатства.
— А сколько у тебя есть? — участливо поинтересовался стоящий в очереди со мной мужчина в черной фетровой шляпе.
— Сорок шесть рублей пятьдесят копеек! — без зазрения совести ответил я и виновато шмыгнул носом.
— Товарищи, давайте поможем пацану и сбросимся? Кто сколько может, — обратился мужчина к очереди, снял шляпу и сам бросил туда купюру в двадцать пять рублей.
Пусть сегодня в это трудно поверить, но вскоре в шляпе набралось столько денег, что хватило даже на билет в купейном вагоне.
— Ему лучше в купейном ехать: в общем мало ли кто попадется! Еще обидят… — рассудительно проговорил мужчина, протягивая деньги кассирше…
Ненавидя ложь, я в те минуты не чувствовал никакой неловкости из-за того, что обманул милых и отзывчивых людей: просто инстинктивно я, двенадцатилетний пацан, оказавшись один на один с суровой реальностью, пытался выжить…
По дороге в Москву в течение двух с лишним суток ничего примечательного не случилось. Своих попутчиков, кроме одного, я не запомнил, хотя они все наперегонки угощали бедного «сироту». Но одного человека моя память хранит до сих пор, равно как и адрес его дома, куда он приглашал меня в гости.
Геворкян Карлен Андреевич, город Тбилиси, улица Пурцеладзе, дом шестнадцать.
Странно: прошло столько лет, а я помню наизусть…
Может быть, потому, что мозг удерживает в равной мере зло и добро, причиненное его «владельцу». А Карлен, симпатичный парень лет тридцати пяти, излучал такую доброту, проявил такое тепло и участие ко мне, совершенно чужому пацану, что я на всю жизнь запомнил его…
Когда я вышел из здания Казанского вокзала, мне показалось, что мое сердце выпрыгнет из груди от охвативших меня эмоций. Это черт знает что, просто уму непостижимо: я — в Москве!
Карлен предлагал довезти меня до дома моей «бабушки» на такси, а я не говорил ни «да», ни «нет», не зная, как отказаться, не обидев этого доброго человека. Помогли обстоятельства: Карлена встречала толпа родственников, и когда они его окружили, пошли поцелуи, объятия, я чисто по-английски незаметно исчез.
Первым делом я намеревался побывать в метро, о котором слышал множество рассказов. Но как его найти? Однако недаром есть поговорка: «Язык до Киева доведет!» Ближайшей станцией метро оказалась «Комсомольская».
Подойдя к кассе, я протянул полтинник в окошечко, получил билет, подошел к дежурной в малиновой фуражке и с важным видом подал ей свой билет, стараясь скрыть страх перед тем, что меня могут не пропустить без взрослых. Женщина окинула меня быстрым и внимательным взглядом, однако, ничего не сказав, надорвала билет и отдала его мне.
Этой билет я сохранил до возвращения в Омск как вещественное доказательство того, что я побывал в Москве: я был уверен, что без него мне никто из пацанов не поверит.
Перед эскалатором я со страхом остановился, не зная, как ступить на ленту. Трудно сказать, сколько бы я так простоял в нерешительности, если бы неожиданно не перехватил насмешливый взгляд какой-то девчонки моих лет, спокойно уехавшей вниз: мне показалось, что она уловила причину моего страха.
Какой пацан мог выдержать такое «оскорбление»? Зажмурившись, я смело вступил на «живую» дорожку эскалатора. Меня дернуло вперед, и я с трудом устоял на ногах, крепко ухватившись за резиновые перила. Но тут до меня дошло, что все страхи беспочвенны, а кататься на эскалаторе просто замечательно.
В первые мгновения мне почудилось, что я попал в настоящую сказку. Вокруг горели тысячами огней яркие люстры из хрусталя и золота. Бронзовые и гранитные скульптуры напоминали мне богатырей, заколдованных злым волшебником, который превратил их в камень и металл…
Я катался на метро до тех пор, пока не почувствовал зверский голод. И память подсказала, что перед входом в метро стояли лоточницы, продававие пирожки:
— Пирожки горячие! С мясом, с капустой, с картошкой, с яйцами и рисом! Подходите, покупайте! — громко зазывали они.
На первой же станции, которая совершенно случайно оказалась «Площадью Революции», я вышел из метро. Интуиция меня не подвела, и я с удовольствием наелся вкусных горячих пирожков. Утолив голод, я отправился гулять по Александровскому саду, потом прошелся по Красной площади.
Вы можете представить себе ощущение провинциального мальчишки тех давних лет, оказавшегося на Красной площади? Это было просто чудом, какой-то сказкой. Мозги у жителей Страны Советов были столь прочно пропитаны любовью к «народным» вождям, что даже двенадцатилетний пацан, оказавшись в Москве, тут же стремится на Красную площадь, чтобы первым делом посетить «великих вождей революции».
В моей памяти еще свежи были впечатления, вызванные смертью «отца всех народов». Я не мог забыть, как мама рыдала, слушая по радио торжественно-печальный голос Левитана, читавшего сообщение о смерти «великого» Сталина. Сейчас, вспоминая день его смерти, многие, обладая новейшей информацией, путают свои нынешние чувства к вождю с ощущениями людей тех дней, когда информация, во всяком случае официальная, была прямо противоположной.
Поверьте, услышав о смерти Сталина, плакала вся страна. Немало было и тех, кто знал правду о жестоком диктаторе, но плакали и они, возможно, от радости, что тщательно скрывали. По-другому, чтобы теперь ни говорили, и нельзя было. Доносительство столь въелось в сознание людей и их быт, что у каждого советского человека, даже самого высокого общественного положения, срабатывал инстинкт самосохранения: не дай Бог кто-то заметит мою улыбку в траурный день и донесет об этом…
