Джуна произнесла теплые слова в мой адрес, а потом, «за заслуги перед отечеством», пожаловала мне потомственный титул Князя, а генерал Камшилов присвоил звание генерал-майора казачьих войск, с вручением ордена «Молодая элита России». Это первая и единственная награда за мой труд. И ею очень горжусь.
Кстати, до сих пор не являюсь членом ни одной писательской организации: не приглашают — значит, я им не нужен…
Бог им судья…
Конечно, не все было безоблачно во время съемок. В самый разгар работы пришлось расстаться со вторым режиссером: выше я рассказывал о Милиане и о том, как она пошла за мною в отчаянной ситуации. Я человек благодарный и достаточно много сделал для нее во время работы над фильмом, и не только в плане материальном…
Однажды Мила, едва не со слезами, рассказывала, что ее сына могут вот-вот забрать в армию, чего она не переживет. Оказывается, он учится на вечернем отделении МАТИ, которое не дает отсрочки от призыва на военную службу. Надо помочь. Беру сценарий фильма и еду в ректорат института. К счастью, ректора на месте не было, встречаюсь с первым проректором. Вхожу, и вдруг мы с хозяином кабинета буквально замираем, глядя друг на друга, а через несколько секунд паузы, едва не одновременно, восклицаем:
— Виктор?!
— Виталий?!
Проректором МАТИ действительно оказался мой бывший товарищ по спортивному клубу МГУ: Виталий Мануйлов был немного старше и тоже серьезно занимался спортом. Пошли воспоминания, «рюмки чая»… Случайно заговорили о стихах. Послушал его. Понравилось. Он дарит мне небольшой сборник, собранный вручную. С удивлением спрашиваю: почему не занялся изданием стихов? Отвечает: не задумывался. Настаиваю…
Ко дню, когда пишу эти строки, Виталий издал более десяти сборников стихов и написал тесты песен для двух моих фильмов: «Тридцатого уничтожить!» и «Черные береты». С той памятной случайной встречи в его профессорском кабинете мы прочно сдружились и не мыслим себя без этой дружбы и нередко встречаем вместе семейные и иные торжества.
Один из своих сборников, он подписал так:
«От автора Виктору Доценко. Дорогому другу и человеку, рискнувшему и позволившему сделать автору первый шаг в „официальное искусство“
В. Мануйлов 25.05.93.»
Ясно, что сын второго режиссера был переведен на дневное отделение, и армейские будни ему больше не угрожали. Он даже сыграл небольшую эпизодическую роль в фильме…
Но… добро не остается безнаказанным! Мила настолько освоилась, что всерьез стала вмешиваться в съемки, в сценарий, требовала сорежисерства, соавторства. Страдала работа, и терпеть сплетни, разлагавшие съемочную группу, я не мог, а потому уволил ее.
Было небольшое столкновение и с актером Садальским. Он, безусловно, талантлив, но до моего фильма играл довольно однотипные роли, в которых узнавался Кирпич из сериала «Место встречи изменить нельзя». Я рискнул пригласить его на роль русского мафиози: беспощадного, жестокого, но умного. Я надеялся, что сумею выдавить из него остатки Кирпича.
По техническим причинам съемки Садальского пришлось начать с последней психологически очень сложной сцены в больнице, где он противостоит главному герою. Репетируем несколько раз, но я жду большей точности образа и не начинаю снимать. Станислав не выдерживает и в сердцах говорит:
— Сколько можно репетировать? Ты же не Феллини, Виктор!
Вспылил и я:
— Между прочим, Стас, и ты не Мастрояни!
Садальский обозлился и ушел. А у него, между прочим, по сценарию вторая по значимости роль. На следующий день он является и говорит:
— Извини, Виктор, погорячился я немного!
— Я тоже, — кивнул. — Работаем…
Впрочем, дальнейшая работа со Стасом стала совсем иной: у меня пропал прежний кураж. Думаю: буду снимать, как хочет Стас, а при монтаже постараюсь добиться того, что нужно мне, как автору и режиссеру. В результате, по словам зрителей, Садальский раскрылся в моем фильме с совершенно новой стороны, но роль пришлось существенно сократить.
Со Стасом мы встретились через несколько дней после премьеры фильма, и он мне откровенно сказал:
— Знаешь, Виктор, во время работы над фильмом я сомневался, что он у тебя получится, а сейчас хочу извиниться за свое неверие: фильм получился потрясный!..
Во время съемок я столкнулся с настоящей забастовкой. Мы снимали в литовском городе Гайжюнай, где находился 242-й учебный центр ВДВ. Для одного из эпизодов я выбрал заброшенный бункер, в котором хранились ракеты типа «земля — воздух — земля». Согласовав с командиром дивизии генералом Н. В. Стаськовым место и время, я назначил день съемок. Приезжаем, и вдруг все актеры и некоторые из членов группы отказываются заходить в бункер, ссылаясь на то, что там остаточная радиация. Все мои доводы о том, что этого не может быть, ибо в случае подобной опасности никто бы не дал там снимать, не дали результата. Тогда я предложил группе следующее: сам войду в бункер на полчаса, что и сделал, а втихую распорядился достать дозиметр. Он пригодился; мое «показательное выступление» не потребовалось. Когда дозиметр никакой радиации не обнаружил, все извинились.
Был в Гайжюнае и смешной случай. Привез нас туда Грачев, ставший командующим ВДВ. Пробыл пару дней, вручил мне камуфляжную форму с погонами в четыре генеральских звезды: сейчас они обозначают звание генерала армии, а тогда это воспринималось только как шутка. Убывая в Москву, Павел Сергеевич заметил, что наделяет меня полномочиями личного представителя командующего ВДВ.
В фильме есть эпизод захвата террористами военного склада с оружием. Узнав у комдива, где расположен действующий склад, я взял его «уазик» и поехал с оператором посмотреть место. Остановив машину напротив ворот с часовым, я вышел из кабины и направился к нему, забыв, что на мне генеральские погоны. Представляете картину: из машины комдива выходит незнакомый генерал непонятного достоинства, да еще и с окладистой седоватой бородой, и направляется к военному объекту. Как должен поступить бедный часовой?
— Стой! Стрелять буду… — дрожащим голосом произнес он.
— Погоди, сынок, стрельнуть всегда успеешь, — строго говорю ему. — Я — представитель командующего ВДВ, и мне нужно взглянуть на охраняемый тобой склад!
— Я обязан доложить своему командиру! — чуть не плача, заявил часовой.
— Выполняй! — добродушно кивнул я.
Облегченно вздохнув, тот подскочил к столбу, открыл потаенную дверку и вытащил из углубления трубку связи. Он старался говорить тихо, но я все слышал.
— Товарищ капитан, докладывает часовой объекта пять, ко мне подошел какой-то генерал и просит показать ему охраняемый объект… Генерал?.. Не знаю, но звездочек очень много, и говорит, что он представитель командующего ВДВ… Так точно!.. Есть!.. — Он положил трубку, повернулся ко мне и извиняющим тоном сообщил: — Товарищ генерал, командир сейчас прибудет!
— Хорошо! — спокойно ответил я и вернулся к машине.
Не успел я сесть в нее, как увидел несущийся «уазик». Он лихо затормозил в двух метрах от нас, и из него выскочил статный капитан, взял «под козырек», четким строевым шагом подошел ко мне:
— Здравия желаю, товарищ генерал! Вверенные мне объекты находятся в полном порядке и готовы к выполнению любого приказа командования! Докладывает командир взвода охраны капитан Селиванов!
Тут я и осознал важное отличие армейской жизни от гражданской. На гражданке, будь ты самим министром, но если тебя не знают в лицо, то никто и ухом не поведет, а в армии важно не лицо, а знаки отличия. Даже когда я объяснил капитану, кто я такой, а он созвонился с комдивом и тот подтвердил мои полномочия, он продолжал тянуться передо мной по стойке «смирно» и отвечал односложно: «есть», «так точно»…
Но не все было гладко и в Гайжюнае. Меня пригласил на день рождения командир дивизии, генерал Стаськов (кстати, в момент написания этих строк — начальник штаба ВДВ). Праздновали в домике отдыха с сауной. Когда мне дали слово, я поздравил именинника и в дополнение сказал, что ВДВ повезло с новым командующим (им стал Павел Грачев). И вдруг замполит дивизии, успевший набраться, громко сказал:
