Он так и сказал.

— Подумай об этом, лорд Утред. Через два дня мы разъедемся. Короли уедут, монахи вернутся в Дакор, а я отправлюсь на юг, в Винтанкестер. Завтра мы закатим большой пир, и ты дашь мне ответ. — Он встал и подошел ко мне, протягивая руку, чтобы помочь встать. Я позволил ему поднять себя на ноги, и он обхватил мою руку ладонями. — Я в большом долгу перед тобой, лорд Утред, возможно, в большем, чем когда-нибудь смогу выплатить, и я хочу, чтобы в то время, что тебе осталось на этой земле, ты был рядом, в Уэссексе, был моим советником! — Он улыбнулся, давая волю своему обаянию. — Как ты когда-то заботился обо мне, — мягко сказал он, — я позабочусь о тебе.

— Завтра, — хрипло каркнул я.

— Завтра днем, лорд Утред! — Он хлопнул меня по плечу. — И приводи с собой Финана и твоих ручных братьев-норвежцев! — Он зашагал к лошадям, оставленным у слуги за стенами старого форта. Внезапно он обернулся. — Обязательно возьми своих друзей. Финана и норвежцев! — Он ничего не сказал о том, что Эгиль сопровождал меня вопреки королевскому приказу привести только тридцать человек. Казалось, он не возражал. — Приводи всех троих! — крикнул он. — А теперь — охота!

Христиане рассказывают, как дьявол привел их пригвожденного бога на вершину горы и показал ему все царства мира. Все они будут принадлежать ему, пообещал дьявол, если он просто преклонит колено и поклянется в верности. И мне, в точности как пригвожденному богу, предложили богатство и власть. Пригвожденный бог отказался, но я — не бог, и меня одолевало искушение.

Я понимал, что Этельстан будто играл в тафл. Он двигал фигуры по клеткам, чтобы захватить самую главную фигуру и выиграть, но, предлагая мне Вилтунскир, он также пытался убрать меня с доски. И конечно, меня одолевало искушение. Во время охоты он продолжил меня соблазнять, небрежно сказав, что я останусь лордом Беббанбурга.

— Крепость и поместье навеки твои, лорд Утред, я лишь прошу позволить мне оставить там гарнизон и командующего. И только пока мы не заключим мир со скоттами! Как только эти разбойники докажут, что будут соблюдать свою клятву, Беббанбург навеки отойдет твоей семье! Всё будет твоим!

Он одарил меня ослепительной улыбкой и пришпорил коня.

Так что меня мучил соблазн. Я сохраню Беббанбург, но буду жить в Вилтунскире, распоряжаться землями, людьми и серебром. Я умру богатым. Следуя за Этельстаном и наблюдая, как ястребы набрасываются на куропаток и голубей, я думал о небрежном обещании, что он заберет Беббанбург только на время, пока мы не заключим мир со скоттами. Звучало убедительно, пока я не вспомнил, что мира со скоттами никогда не было и вряд ли будет.

Даже говоря о мире, скотты готовились к войне, да и мы говорили им те же гладкие слова, а сами в это время ковали копья и делали щиты. Этой вражде нет конца. Но Вилтунскир? Богатый, плодородный Вилтунскир? Однако что король дал, то может и забрать, и я вспомнил слова Хивела, что его наследники могут не считать себя связанными соглашением, которое он заключил с Этельстаном. Будут ли наследники Этельстана считать себя связанными любым соглашением, заключенным со мной? А сам Этельстан? Зачем я ему, когда он завладеет Беббанбургом?

И все же он взял меня за руку, посмотрел мне в глаза и обещал заботиться обо мне так же, как я заботился о нем. Мне хотелось ему верить. Возможно, лучше провести последние годы среди пышных пастбищ и садов Вилтунскира, с мыслью о том, что мой сын, мой второй сын, обретет принадлежащее ему по праву рождения после того, как скотты преклонят колено.

— Заключат ли скотты когда-нибудь мир с нами? — спросил я Финана в тот вечер.

— Возляжет ли когда-нибудь волк с ягненком?

— Мы ягнята?

— Мы волчья стая Беббанбурга, — гордо ответил он.

Мы сидели с Эгилем и его братом Торольфом у костра. Яркий полумесяц скрылся за высокими быстрыми облаками, а от резкого и холодного ветра с востока искры от костра летели вверх. Воины пели, рассевшись вокруг костров. Иногда нам приносили эль, хотя Этельстан прислал бочонок вина. Торольф попробовал его и сплюнул.

— В самый раз для чистки кольчуги, — сказал он, — а больше никуда не годится.

— Уксус, — согласился Эгиль.

— Этельстану это не понравится, — вставил Финан.

— Он же не стал пить это вино, — сказал я. — Так какая ему разница?

— Ему не понравится, если ты останешься в Беббанбурге.

— И что он сможет сделать?

— Осадить крепость, — неуверенно предположил Эгиль.

— У него достаточно людей, — проворчал Торольф.

— И кораблей, — добавил его брат.

Последние два года мы постоянно слышали о том, что Этельстан строит новые улучшенные корабли. Его дед Альфред построил флот, но те корабли были тяжелые и неповоротливые, а по слухам, Этельстан строил такие, что даже норманны позавидуют.

Финан разглядывал кружившиеся на ветру искры.

— Не могу поверить, что он осадит Беббанбург, господин. Ты добыл ему трон!

— Я больше ему не нужен.

— Он перед тобой в долгу!

— А епископ Освальд льет ему в уши ненависть, — напомнил я.

— Лучшее, что можно сделать с епископами, — кровожадно сказал Торольф, — это выпотрошить, как летнего лосося.

Все помолчали, а потом Финан поворошил костер веткой.

— Так что ты будешь делать?

— Не знаю. В самом деле не знаю.

Эгиль отпил еще глоток вина.

— Я даже кольчугу этой козлиной мочой чистить не буду, — скривился он. — Ты дал ответ королю Константину? Разве он его не ждет?

— Мне нечего ему сказать, — сухо ответил я.

Может, Константин и ждет ответа, но я считал, что мое молчание вполне его заменит.

— А Этельстан не спрашивал тебя об этом?

— С чего бы?

— С того, что ему об этом известно, — сказал Эгиль. — Он знает, что скотты навещали тебя в Беббанбурге.

Я уставился на него сквозь пламя.

— Знает?

— Ингилмундр сказал. Он спрашивал, принял ли ты предложение Константина.

В битве наступает момент, когда вдруг осознаешь, что все не так понял, что враг тебя перехитрил и вот-вот победит. Тебя затапливает ужас, и именно это я сейчас и ощутил. Я смотрел на Эгиля, а мой разум пытался осознать его слова.

— Я думал сказать что-нибудь, — признал я, — но он не спросил, и поэтому я промолчал.

— Что ж, он знает! — мрачно сказал Эгиль.

Я выругался. Я хотел сообщить Этельстану о послах скоттов, но решил промолчать. Лучше ничего не говорить, чем тыкать спящего хорька палкой.

— И что ты сказал Ингилмундру? — спросил я Эгиля.

— Что ничего об этом не знаю!

Я был глупцом. Так значит, Этельстан, обещая мне богатство, знал, что Константин сделал мне предложение, а я об этом не сказал. Мне следовало бы помнить, что двор Константина кишит шпионами Этельстана, точно так же, как король скоттов имеет своих шпионов среди людей Этельстана. Так что теперь думает Этельстан? Что я намеренно обманул его? И если я скажу сейчас, что не отдам Беббанбург, он, безусловно, решит, что я планирую вступить в союз с Константином.

Я слышал пение монахов и видел ту же маленькую группу, что и вчера, во главе с человеком, несущим фонарь, они медленно обходили лагерь.

— Мне нравится мелодия, — сказал я.

— Ты тайный христианин, — ухмыльнулся Финан.

— Я был крещен трижды.

— Это против законов церкви. Одного раза достаточно.

— Ни разу ничего не вышло. А во второй раз я едва не утонул.

— Вот жалость-то, — продолжил ухмыляться Финан. — Отправился бы прямиком в рай, сидел бы сейчас на облаке, играл на арфе.

Я ничего не ответил, потому что поющие монахи повернули на юг, к валлийскому лагерю, и один из них украдкой покинул группу и приближался к нам. Я поднял руку, чтобы все замолчали, и кивнул в сторону монаха в капюшоне, похоже, идущего прямо к нашему костру.

Так и было. Капюшон полностью скрывал лицо, темно-коричневое одеяние было подпоясано веревкой, на груди висел серебряный крест, руки сложены в молитвенном жесте. Он не поприветствовал нас, не спросил, можно ли присоединиться, а просто сел напротив меня, между Финаном и Эгилем. Он надвинул капюшон еще ниже, и я так и не увидел его лица.