Последние слова меня уязвили.

— Я любил своих детей, но потерял троих, — сказал я и тронул молот на шее.

— Троих?

— В первом браке у меня был сын. Он умер в детстве.

— Прости. Я не знал.

— Потом умерла Стиорра.

Этельстан решил не спрашивать, кто был третьим, поскольку понял, что я имел в виду епископа Освальда. Мой старший сын действительно стал епископом, получил епархию в Честере. Он так и сидел слева от Этельстана, но мы игнорировали друг друга. Мой сын холодно кивнул, когда я взошел на помост, но я не ответил, даже не посмотрел ему в глаза. Затем, когда Этельстан ненадолго отвлекся, я повернулся к епископу Оде.

— Почему ты мне не сказал? — тихо спросил я.

Оде не требовались объяснения. Он пожал плечами.

— Король хотел тебя удивить.

Он с непроницаемым выражением лица смотрел на меня серьезными, умными глазами.

— В смысле, шокировать?

— Я хотел сказать, что он молится за примирение. Как и мы все. Твой сын — достойный человек, господин.

— Он мне не сын.

От гнева и сожалений я насупился. Пусть Этельстан радушно приветствовал меня, но я чуял ловушку. Убить Колфинна было легко, но этот доброжелательный прием в заново отстроенном зале наполнял меня страхом.

— Принц Эдмунд подает надежды! — с энтузиазмом сказал Этельстан. — Он стал хорошим воином, лорд Утред. Он хотел отправиться с нами на север, но я оставил его командовать в Винтанкестере.

Я хмыкнул в ответ и уставился на залитый сиянием свечей зал, а люди смотрели на меня. Многих я знал, но для молодых я был незнакомцем, пережитком, именем из прошлого. Они слышали обо мне, слышали истории об убитых воинах и разгромленных армиях, видели браслеты на моих руках, боевые шрамы на щеках, но замечали и седую бороду, и глубокие морщины на лице. Я был прошлым, а они — будущим. Я больше ничего не значил.

Этельстан оглядел закрытые ставнями окна.

— По-моему, вот-вот выглянет солнце, — сказал он. — Я надеялся немного прокатиться. Ты поедешь со мной, лорд Утред?

— Я уже проехался с утра, мой король, — нелюбезно ответил я.

— В такой-то дождь?

— Я должен был кое-кого убить.

Он просто посмотрел на меня глубоко посаженными глазами на узком лице. Враги дразнили его «красавчиком», но они мертвы, а красавчик перерос свой мальчишеский вид и стал красивым, но суровым мужчиной, даже грозным.

— Теперь он мертв, — закончил я.

Я увидел тень улыбки. Он понял, что я провоцирую его, но отказался оскорбляться на грубость манер. Может, он и запретил людям ссориться, приказал не носить оружия, но я только что признался в убийстве, а он и бровью не повел.

— Поедем и возьмем с собой ястребов, — твердо сказал он и хлопнул в ладоши, призывая всех ко вниманию. — Солнце взошло! Не поохотиться ли нам? — Этельстан отодвинул свое кресло, вынуждая всех тоже встать.

Мы поехали на охоту.

Ни епископ Ода, ни епископ Освальд с нами не поехали, хоть какое-то облегчение. Ода сказал, что Этельстан желает примириться, и я боялся, что меня насильно оставят на весь день в обществе сына, но вместо этого Этельстан уехал со мной, предоставив остальным тащиться позади. Нас сопровождал десяток мрачных воинов в алых плащах, кольчугах и с длинными копьями, верхом на крупных жеребцах.

— Боишься врагов? — спросил я Этельстана, когда мы выехали из монастыря.

— Я никого не боюсь, — весело отозвался он, — потому что меня хорошо охраняют.

— Как и меня, вот только вчера вечером меня пытался убить лучник.

— Да, я слышал! Думаешь, кто-то может попытаться убить и меня?

— Возможно.

— Думаешь, это был человек Хивела?

А значит, ему известно, что вчера вечером я был в шатре Хивела.

— Валлийцы стреляют из больших охотничьих луков, — сказал я, — но Хивел клянется, что это был не его человек.

— Уверен, так и есть! Хивел не ссорился с тобой и заключил мир со мной. Я ему доверяю. — Этельстан улыбнулся. — Ты когда-нибудь пробовал натянуть длинный охотничий лук? Я однажды попытался. Господь милосердный, ну и силища нужна! Я натянул тетиву до предела, но у меня дрожали руки от натуги. — Он повернулся к Элдреду, ехавшему слева. — Ты когда-нибудь стрелял из такого лука, лорд Элдред?

— Нет, мой король, — ответил Элдред.

Он не был рад моему обществу и не смотрел на меня.

— Надо попробовать! — бодро заявил Этельстан. Он не снял клобук с ястреба, крутившего головой, пока мы разговаривали. — Это самец, — сказал Этельстан, поднимая запястье, чтобы показать мне ястреба. — Лорд Элдред предпочитает самок. Они, конечно, крупнее, но клянусь, он хоть и мелкий, но куда более злобный.

— Они все злобные.

У меня не было птицы. Я люблю охотиться с рогатиной, но мой сын, мой второй сын, любил ястребиную охоту. Я оставил его командовать гарнизоном Беббанбурга и надеялся, что ни одна злобная сволочь не пытается отобрать у меня крепость, пока я на другом конце Нортумбрии.

Мы вернулись в лагерь, Этельстан подвел коня к большому кругу камней, где стоял его шатер, и указал на огромный валун, одиноко стоявший у входа.

— Никто не может объяснить, зачем нужны эти камни, — сказал он.

— Их поставили тут древние, — сказал я.

— Да, но зачем?

— Потому что не придумали ничего получше, мой король, — вставил Элдред.

Этельстан слегка нахмурился, глядя на камень. Нас увидели, и кто-то пошел к нашим лошадям, но стража отогнала его.

— Их так много, — сказал Этельстан, продолжая говорить о камнях, — по всему королевству. Огромные круги из камней, и мы не знаем, зачем их поставили.

— Языческие суеверия, — отмахнулся Элдред.

— Твой сын, — Этельстан обращался ко мне и говорил о моем старшем сыне, — заставляет нас сносить каменные круги.

— Почему?

— Потому что они языческие, конечно же!

— Эти боги мертвы, — кивнул я на камни, — они нас не потревожат.

— Они и не жили, лорд Утред, есть только один Бог! — Этельстан помахал человеку, командовавшему его эскортом. — Не отгоняй их! Они не хотят ничего плохого! — Он говорил о людях, которые пришли посмотреть на него, и сейчас подъехал к ним, остановился рядом и заговорил с ними.

Я услышал их смех.

У него есть дар, думал я, он нравится людям. Разумеется, выглядел Этельстан царственно, что только шло ему на пользу, но к короне он добавил собственное обаяние. Для охоты он надел простой золотой обруч, поблёскивавший на неярком солнце, рослого серого коня покрывала попона из мягкой, тиснёной золотом кожи. Шпоры тоже были золотые, длинный чёрный плащ заколот золотой фибулой.

Я смотрел на лица людей, которые радовались, что король остановился и беседует с ними. И они улыбались его словам.

Конечно, до них доходили слухи. А до кого нет? Слухи, что король отказывается жениться и предпочитает общество молодых красавчиков, но никто не возражал, ведь Этельстан выглядел как король, водил их в битвы и доказал, что такой же храбрый и крепкий боец, как любой из его воинов. А еще он любил своих воинов. Доверял им. Сейчас он шутил с ними, и они приветствовали его.

— Хорошо он держится.

Элдред подъехал ближе ко мне.

— Как всегда, — ответил я, все еще глядя на Этельстана.

После неловкой паузы Элдред откашлялся.

— Я должен извиниться перед тобой, лорд Утред.

— Да?

— Вчера вечером я не знал, кто ты, господин.

— Теперь знаешь, — бросил я и пришпорил коня.

Я вел себя неподобающе. Я знал это, но не мог сдержаться. Слишком много тайн, слишком много людей, положивших глаз на Нортумбрию, а я нортумбриец. Я — ярл Утред из Нортумбрии, мои предки отвоевали эту землю у бриттов и защищали ее от них, от данов и норвежцев. Я знал, что и теперь придется ее защищать, но от кого?

Я развернул коня, проигнорировав Элдреда, и увидел, что Эгиль погружен в разговор с Ингилмундром, земляком-норвежцем. Ингилмундр заметил, что я смотрю на них, и кивнул. Я не ответил, но обратил внимание на большой золотой крест у него на шее. Ко мне присоединился Финан.