Сколько себя помню, столько мы ходили в Мариинку. В то время билеты туда продавались не только обычным способом, а еще и в виде абонементов. Так они, наверное, обходились дешевле. А это было совершенно роковым обстоятельством для нашей семьи! Еврейская Мама просто была не в состоянии ему противостоять! Дешевле же! В абонемент попадало семь-десять спектаклей на определённые даты, типа раз в неделю на шоу. Ужас заключался в том, что спектаклей в репертуаре Мариинки было всего-то штук десять или двенадцать. В абонементах они почти все время повторялись, хотя, наверное, иногда и добавлялись новые. По этим самым причинам на «лебединое» я ходил в то время раз семь, а может и семь в год, да и на все остальное примерно столько же! Неописуемая скука переться и сидеть в душном зале в темноте, где непонятно кто постоянно вертится на цыпочках друг вокруг друга, безо всякой на то причины зачем-то наклоняется и подымает ноги во все стороны света. Действо идет под практически одинаково заунывную для ребенка музыку из скрипок и барабана. Все это просто уничтожало мою маленькую личность, требовавшую мячей и хлопушек. Даже никакие балерины со странно поднятыми юбками, демонстрировавшие «запрещенные» женские трусы, не могли меня развлечь! Оперы проходили ещё хуже! Непонятный звук изо всех головных щелей певцов совершенно не расшифровывался в человеческие слова. О чем полтора часа курлыкали деятели искусства, непрерывно нашептывала мама, но и это не спасало почему-то. Катастрофой было и то, что спать можно было только с открытыми глазами, чего я практически не умел! При любом отключении лампочки, меня тут же трясли, как пло доносящую яблоню в блокаду! Единственной радостью в этом параличе детской жизни была одна или две шуршащие фантиками по мозгу театральных старух конфетки! Все мы с вами знаем этот отдельно взятый момент в спектакле, когда музыка затихает и детский голос вроде и не громко, но так, чтобы слышно было на весь зал, говорит что-то типа «дай». Театральные старухи – выведенный Богом вид человекообразных обезьян. Единствен ное предназначение их носить под очками жабо и прислушиваться к посторонним звукам в театрах. Именно по звукам они находят себе добычу и обрушиваются на неё всеми своими гневными, беззубыми, усатыми ртами и правилами! Тоже, надо сказать, не самое влюбляющее детей в театр приключение.
Как любой маленький человечек, я периодически проверял окружающую действительность на прочность. Например, скандал на тему «буду-не буду» мог касаться каши, гуляния, укладывания и всего, чего угодно. Естественно, пробовались родители на прочность и по театру. Моё еженедельное нытье правда разбивалось раз от раза об их непреклонность. Но однажды я пошёл дальше обычного! Получив парадные брюки и рубашечку для переодевания в театр, я вместо выполнения приказа тихонько открыл раскладной «диван-книжечку». В бельевом отсеке под диваном было все, как обычно, одеяло, подушка и простынка, не хватало только мальчика, который на этом спит. Я добавил себя, и, толкая из ящика спинку дивана, смог-таки закрыть его. Трясясь от страха наказания, я слушал из-под дивана переговоры родителей, потерявших ребёнка в небольшой двухкомнатной квартире! Напряжение нарастало, после проверки пятиэтажной лестницы и обзора улицы с выхода из парадной семейный рокот добавил децибел. Начались срывы друг на друга, от чего я начал выдавать барабанную дробь об фанеру бельевого отсека, меня колотило от страха, ведь я прекрасно понимал, что все это переключится на меня при возвращении блудного сына! Смогу ли я теперь всегда жить здесь в подземелье, когда родители будут дома, а выходить после их ухода на работу? Каким вырастет диванный Маугли? Все эти вопросы роились между бельем и мной. Не выдержав напряжения, я вынырнул из чёрной дыры обратно в Советскую семью. После перфорации сознания руганью я поплыл в театр за конфетой, мелко семеня коленями и подобострастно заглядывая в подбородок маме, в попытке изображения идеального ребёнка…
В другой раз я протестовал в открыто-закрытую! Я просто закрылся в туалете вместе с рубашечкой и брючками и кричал оттуда о неприемлемости понуждения детской личности силовыми методами в искусстве и Советской жизни! Однако, мой бастион как всегда пал!
Когда-то все кончается. Так и у нас, то ли у мамы кончилось терпение, то ли абонементы перестали выпускать. Может родители удачно перечитали двенадцать стульев и задумались о конце книги, где Киса перерезал горло Остапу. Факт остается фактом, меня прекратили «ходить по мукам» и переключились на Эрмитаж…
Лагеря
В Совке все озёра были облеплены пионерлагерями. Как правило они принадлежали Советским предприятиям. На самом деле, достаточно разумная история: отпуск у родителей месяц, как правило, все хотели провести его вместе, а у детёныша в школе каникулы по три месяца. Бабушки не всегда в силах выдерживать активность киндеров, а у кого-то их нет просто, замечательных бабушек, а тут скинул чадо на месяц, или даже на два и всем хорошо. Государству – работник, который не разрывается между кухней и работой; родителю передышка-в отдаче жизни на воспитание вместо досуга; киндеру – новые друзья и соревнования всякие немыслимые! В тресте мелиорации, где трудилась моя мама-юрист, тоже был лагерь. Он находился на шикарном Коркинском озере, совсем недалеко от нашей дачи. Туда меня и сдали, так сказать, для разрядки семейной обстановки. Все было в принципе, как в нашем замечательном черно-белом фильме с Евстигнеевым, где он говорит бессмертное: «Когда я был маленьким…» Мы просыпались под звуки горна, бежали на улицу, где был ряд раковин с рукомойниками над ними, с железной палочкой, для борьбы за струю. Вода была адски холодная! Такая холодная, что я запомнил это на всю жизнь, прямо на каком-то уровне ощущений! День проходил по плану, мы всё время были заняты чем-то пионерским! Кому-то из детей дали с собой одеколоны или духи «Москва», распространённые в то время в магазинах. И вот, в один прекрасный день, какой-то самый продвинутый мальчик-пионер рассказал, что в них спирт. Этот же гений досуга перевернул флакон, наполнил колпачок и опрокинул его залпом в рот. Съежив лицо на несколько секунд в пожилого Бельмондо, пионер согнулся в Бельмондо получившего поддых. Через некоторое время мальчик вернулся на землю и заявил, что сейчас насту пит кайф! Все бросились наливать колпачки! Кайф был нужен любому! Никогда не забуду этот отвратительный, обжигающий вкус во рту. Мы периодически попивали флаконы разных детей, скорее всего пока они не кончились в нашем отряде. Думаю, мало кто ими пользовался по назначению, удивительно, что их вообще давали детям. Почему-то выпивон происходил в наших многокоечных спальных после отбоя, когда кроме болтовни всем абсолютно нечего делать, не спать же право слово! Мы не были исключением и общались, что есть мочи! Когда начиналась беготня и бои подушками, приходил дежурный пионервожатый и страшно ругался, угрожая казнью! Наш отряд никогда не пил, маршируя на плацу, или играя в пионербол! Наверно не было времени, да и боялись, что засекут! Что нужно русскому человеку, когда он выпьет? Конечно, же приключений! Мы уже тогда чувствовали, что во всех приключениях должны участвовать бабы. Что да как надо с ними делать было как-то размыто, но что-то точно надо… Так вот, мы тихонько открывали окно и вылезали в него на холодную тёмную улицу. Подкравшись к девичьим окнам, мы тихонько стучали и царапались. Нам открывали, и мы шепчась залезали туда. Если вдруг наступал шухер – слышались шаги или голос пионервожатого, то мы должны были прятаться под кроватями. Самые наглые мечтали залезть к девочке под одеяло! По-моему, даже кому-то иногда удавалось. Под кроватью рядом с ведром для «пописать и остальное» было, конечно, не очень уютно, но что делать… При открытии двери вожатым, все изображали мертвоспящих, естественно. Когда он или она произносили назидания или угрозы, все типа их не слышали. В одной из таких ситуаций нырнул я под одеяло к какой-то деве и не успел там расплющиться. То ли нога какая торчала не в ту сторону, куда надо, то ли увидел цербер процесс окончания утрамбовки. Возможно, привлекла внимание девочка-бочка с несоразмерно маленькой головой. В общем, сорвали с нас одеяло! Ничего другого я не придумал, как изображать, что я сплю вот тут вот, ну может и по ошибке, но сплю понимаете ли… Никакого эффекта моя игра не произвела. Вожатый не стал на цыпочках красться вон из палаты. Меня вытащили и, сбивая мной все жестяные ведра с их содержимым, потащили в страшную темноту! Ругать меня на весь корпус, где было много спален, было нельзя, вожатый наклонился для тирады и затих, очутившись в моем одеколонном дыхании! Ну прибухнул ребёнок, ну к бабе залез в кровать, устал там и уснул, ну что тут такого собственно!? Оказалось, много что!! Меня таскали по инстанциям на следующий день, все ругались и делали важный вид! Лизу Волкову шестьдесят восьмого года растления таскали отдельно от меня. Бедная добрая девочка, страдала за доброту, вообще никто ей не верил про «он сам пришёл…» Нас подвергли каким-то местячковым репрессиям, которые, по мнению старших, вели к депрессиям. В середине месяца, а это было через несколько дней после постельного безумства, был родительский день. Мы уже давно готовились к нему. Наконец лагерь наводнился взрослыми персонажами с лимонадом и печеньем, и под каждым кустом начался подкорм и общение. Мои не были исключением, прибыли «на веселом» и начали внедрять в меня яблоки и всякое остальное! Наконец запиликал горн, и все начали стягиваться на центральный стадион с трибуной. Директор покричал в рупор, подняли флаги под отдавание чести детьми и музыку. Отряды начали стройными рядами маршировать с песнями и транспарантами, все были при параде, в белых рубашках, шортах и галстуках с пилотками. Потом началось награждение лучших. Тем, кто победил в плавании и в рисовании, вручали торжественно грамоты и значки. Огромное количество невозможного к запоминанию текста с трибуны и т.д. В какой-то момент началась торжественная барабанная дробь и вдруг, (мне кажется именно так) произнесли мою фамилию…
